Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2008)
Особое место среди портретов занимают дети, их много, они разные — плачущая девочка, которую не пустили на пристань, девочка с подвязанной щекой и глазами, полными боли, дети, погибшие под снежной лавиной в Сванетии, маленькая “фея лета” с мороженым (эссе о вечерах в начале лета), мальчик с кузнечиками в кулачках (эссе о праве распоряжаться чужой жизнью), девочка у забора на чернобыльской свадьбе, конопатый мальчик в больших сапогах (эссе об эгоистах и
альтруистах), четверо рыжих братьев, ребенок на операционном столе, ребенок в коляске на лестничной клетке, “девочка на шаре”, “на земном шаре” (несколько абзацев о войне) и серия фотографий, сделанных во время карабахского конфликта: “Азербайджанский пленный мальчик-солдат и его охранник — карабахский солдат-мальчик за спиной. Азербайджанская девочка — беженка из Агдама. Карабахский младенец, рожденный в полевом госпитале, рядом с ранеными. Армянский беженец из Сумгаита. Там погибла вся его семья. Карабахский мальчик рядом с гробами, сделанными из ящиков, в которых хранились ракеты. Дважды смерть”. Дважды смерть и трижды жизнь, дети рядом со смертью — все так наглядно и так без слов понятно для тех, кто хочет понять.
Среди героев книги Роста есть только один политический деятель — Михаил Сергеевич Горбачев, есть рассказ о том, как он, откликнувшись на приглашение, посетил автора в его мастерской-“конюшне”: “Президент СССР появился в 14.00 с плетеной корзинкой в руках. Из корзинки, покрытой салфеткой, были последовательно извлечены: бутылка водки тамбовского розлива, свежие мытые помидоры, свежие мытые огурцы с отрезанными попками, достаточное для закуски количество ломтиков испанской ветчины хамон, блинчики с мясом и десяток крутых яиц. Дверь мастерской была открыта настежь. Охрана президента была отпущена отдыхать. Слух услаждали Элла Фитцджеральд, Скотт Джоплин и другие мастера джазовой культуры, любимые, как оказалось, всеми присутствующими. Разговор о судьбе, любви и вообще был искренним и равным”.
Так и сфотографирован Президент СССР — задумчиво глядящим над крутое яичко в руке. Лично я предъявляю этому политическому деятелю много претензий, но колумбово яичко ставит меня на место. Таков художественный метод Роста — гуманизировать все, попадающее в его объектив. Это — художественный метод и это — основа его личного бытия и мышления в не самом гуманном из миров.
Отсюда — мягкий юмор, фирменный знак его текстов.
Портретные кадры Роста вызывают разные живописные ассоциации — от Рембрандта и Тинторетто (Сарьян, архиепископ Василий Родзянко) до Дега (Плисецкая), от Веласкеса (“Алиса в зазеркалье”) до Серова (Галина Уланова). Но так же близко смыкается его работа и с кино — в книге есть несколько многокадровых сюжетов, последовательно развернутых планов по сценарию документального фильма.
Белая-белая снежная пустыня с чуть видными из-под снега печными трубами-— это засыпанная лавиной горная деревня в Сванетии, только трубы, да верхушки телеграфных столбов, да одна железная кровать в глубоком снегу, а на ней-— женщина в черном платке… Перевернем страницу — вереница женщин в черных платках движется из заваленной снегом деревни, где погребены их близкие. “…И в белой тьме бродят между сторожевыми средневековыми башнями в поисках озябших душ, погребенных снегом, и не находят их…” Еще перевернем страницу-— поминальный стол на снегу, дальше — уже признаки жизни, выжившие под лавиной собака и петух, проглядывает солнце, а в эпилоге — фотография детей, оставшихся живыми только на снимках. Фильму сопутствует сдержанный голос автора за кадром — рассказ о семье Валерия Челидзе, потерявшего под лавиной жену, трех сыновей, племянницу и тетку…
Другой многокадровый фотофильм — свадьба под Чернобылем в первую годовщину катастрофы, пир во время чумы, аппетитно описанные блюда из радиоактивных продуктов, танцы на зараженной земле. Фильм документальный и актуальный, только голос за кадром здесь совсем не сдержанный — он негодует, он спрашивает с тех, в чей власти было переселить людей в безопасную зону, подальше от реактора.
А вот совсем иное кино: Отар Иоселиани выпивает из стопки и запивает из стакана. Зафиксирован процесс покадрово, художник любуется своим персонажем, и процесс выпивания становится историческим, как и все, что попало в объектив Юрия Роста.
Один из самых драгоценных для меня сюжетов книги — “Пушкина нет дома”, так называлась и фотовыставка Роста, организованная, помнится, в московском Музее Пушкина пять лет назад. Фотографии воспроизводят петербургскую квартиру на Мойке, 12. Сам хозяин куда-то вышел ненадолго, и, пока его нет дома, мы могли осмотреть этот дом — не музей, а живой дом живого человека, побродить по пустым комнатам, прислушаться к звукам, зайти в кабинет, зажечь свечи… Этот сюжет — не только о Пушкине, но и о тех, кого Рост называет друзьями Пушкина, кто умеет сохранять его память живой.
Так, из фрагментов, складывает Рост свой образ нашей страны с ее размытыми границами и непредсказуемым прошлым, образ, состоящий из отдельных людей, по большей части мало кому известных, а в меньшей части — известных на весь мир. “Групповой портрет на фоне века” — настоящая энциклопедия русско-советской жизни и “в высшей степени народное произведение”. И еще — книга о личной жизни фотографа и писателя Юрия Роста. Без него народ неполный.
Ирина Сурат
*
Россия и цивилизация: лаборатория смысла
Россия как цивилизация: Устойчивое и изменчивое. Ответственный редактор И. Г. Яковенко. М., “Наука”, 2007. 685 стр. (“Россия на перекрестке культур”).
Когда однажды в будущем историки примутся писать историю идей (а вкупе с ними — настроений и ожиданий) в России начала XXI века, без этой книги им будет просто не обойтись. Комплексу представлений, связываемых со словом “цивилизация”, в этой истории — понятно уже сейчас — принадлежит одно из самых заметных мест. Столь же заметных, сколь, однако, и проблематичных.
Вообще, “цивилизационный анализ” — так звучит название дисциплины, имеющей возникнуть из преддисциплинарного хаоса прямо на наших глазах, — вещь загадочная. Прежде всего потому, что вопреки распространенному мнению о новизне этого подхода (его, кстати, разделяют и авторы представляемого сборника1) даже отечественные ученые занимаются этим уже почти два десятка лет, о западных и говорить нечего. По меркам человеческой жизни срок квалифицированной рефлексии на эти темы (а не только идеологических рассуждений) вполне серьезный — можно бы уже и предварительные итоги подводить. Однако сборник заявлен как один из первых шагов — и в самом деле выглядит именно так. Даже — как предварительная разметка территории и оценка материала, которому только предстоит быть вовлеченным в работу.
Надежды на “видение универсума человека как совокупности локальных цивилизаций и представление истории человечества в виде процесса разворачивания и смены одних цивилизаций другими” (И. Яковенко) вообще возлагаются очень большие — хотя, надо признать, формулируемые не слишком конкретно. Эта “сфера гуманитарного знания, разворачивающегося на пересечении общей культурологии, философии истории, геополитики и других дисциплин”, как надеется Яковенко, “открывает новые познавательные возможности и перспективы научного исследования”. Почти ни одна из этих возможностей и перспектив не называется по имени — кроме разве надежды “соблюсти баланс между универсальными и специфическими характеристиками России” (Яковенко), ответить наконец на “проклятый” вопрос, “в силу каких фундаментальных факторов общества разделяются на первый, второй и последующий эшелоны модернизации?” (он же), и вообще выбраться из “кризиса парадигмы” и разобраться наконец с собственной идентичностью, проблема которой в очередной раз оказалась актуальной “в связи с распадом советской идеологии” (Н. Хренов).
Но в какой мере “цивилизационный анализ” в его нынешнем состоянии готов соответствовать этим ожиданиям?
Прежде всего, есть большие проблемы с проясненностью самых основных понятий, включая центральный концепт всей предлагаемой дисциплины: “цивилизация”. Нет ясности даже по такому насущному вопросу, как набор признаков, по которым “цивилизацию” следует отличать от иных общностей.
“В ходе общеисторического развития” на Земле — излагает суть “теории локальных цивилизаций” Яковенко — “формируется ограниченное количество особых, отличающихся друг от друга стратегий человеческого бытия”. Каждая, “доминируя на определенной, весьма значительной территории, оказывается фактором, задающим весь строй жизни”. (Мировая цивилизация — “целостность взаимодействующих между собой локальных цивилизаций”.)
