Кристофер Бакли - День бумеранга
Пространство около зала, куда выскакивают помощники кандидатов, чтобы объявить о «явной» победе своего шефа, обычно похоже на шумный улей. Но в тот вечер там стояла необычайная тишина. Провозгласить победу было бы так же неуместно, как расхваливать игру актеров в театре Форда в день убийства Линкольна.
Когда в коридор вышла Касс, репортеры мигом бросили тех, кого интервьюировали, и накинулись на нее. Ее так прижали к стене, что помощникам Джепперсона пришлось образовать живой клин и рассечь толпу – иначе ее бы задушили.
– Касс, Касс! Это была ваша идея?
– Означает ли это, что Джепперсон будет вести кампанию намного более агрессивно? (Вот зануда…)
– Вы не боитесь, что Федеральная комиссия по выборам наложит на него штраф?
Она дала им некоторое время погалдеть и даже не пыталась отвечать. В конце концов, чтобы получить от нее нечто различимое на слух в записи, многоголовое чудище приумолкло.
– По-моему, сенатор Джепперсон в концентрированной форме выразил сегодня то, что думают многие американцы, особенно молодые, когда слышат от президента страны, что наша экономика находится в здоровом состоянии. Это не так, и, видимо, пришло время для разговора без обиняков.
– Но он сказал президенту Соединенных Штатов, чтобы тот кончал… чтобы…
У репортера не хватало духу повторить.
– Я слышала, что он сказал. Этот оборот в ходу у многих молодых американцев, и его можно перевести на обычный язык как «Ну надо же!» или «Очень интересно!». Сенатор, я думаю, употребил его иронически. Хотя для его поколения оно имеет, скажем так, более буквальный смысл.
– Но так же нельзя разговаривать с президентом! Разве это прилично? Разве это уважительно?
– А вновь и вновь обманывать страну – это прилично? Сенатор Джепперсон считает, что политики, которые не видят дальше очередных выборов, лишают американскую молодежь будущего. За что их уважать, этих политиков? Уважение надо заслужить. Сенатор Джепперсон уважает пост президента, и он докажет это, когда сам станет президентом. А сегодня американцы, я уверена, говорят: «Всыпь ему хорошенько, Ранди!»
Не совсем так. Многие американцы звонили в штаб кампании Джепперсона и угрожали смертельной расправой, многие требовали от своих конгрессменов и сенаторов, чтобы они осудили его; люди звонили в Белый дом и выражали свое негодование, писали гневные письма в редакции газет. Но весь этот артиллерийский огонь исходил от немолодых избирателей. Что же касается «сосунков», «побарабанного поколения» – они тоже горячо выражали свое мнение. В блогах. И им нравилось – очень нравилось – то, что они услышали от Джепперсона.
– Сенатор, многие, в том числе ряд ваших коллег сенаторов, призвали вас извиниться перед президентом Пичемом. Возникло даже движение за то, чтобы подвергнуть вас порицанию или импичменту. Намерены ли вы извиниться?
Ранди участвовал во «Встрече с прессой».
– Нет, Глен, такого намерения у меня нет.
– Почему?
– Потому что я не сожалею о том, что сказал. Честно говоря, я готов это повторить. Я хочу…
– Ради бога! – перебил его Глен Уоддоуз с паникой на лице. – У нас семейная телепрограмма.
Ранди улыбнулся.
– Не бойтесь, Глен, я не собираюсь оскорблять стыдливость зрителей. Да, конечно, это жесткий язык. Но у нас жесткие времена. И когда президент Соединенных Штатов выходит на трибуну и откровенно лжет с нее стране, которая рушится у него на глазах, кто-то должен взять его за лацканы и сказать: «Хватит!»
– Кстати, о лацканах. Я вижу у вас значок, на нем написано… э…
– На нем написано: «КХП», Глен.
– Пожалуйста, не расшифровывайте.
– Не буду, – улыбнулся Ранди, – но позвольте мне по крайней мере расшифровать свою позицию…
Значки – это была идея Касс. Она заготовила их заранее и с первого же дня после дебатов раздавала их тысячами. Все было проделано скрытно. С помощью юристов она даже заставила производителей значков подписать заявления о конфиденциальности, имеющие исковую силу. Она хотела создать иллюзию спонтанности.
Пресса, предсказуемым образом, кипела от возмущения: «Площадная политика», «Приличия отброшены», «Сенатор-сквернослов», «Кандидат с грифом X», «Нет, сенатор, это вы кончайте ***** пороть!» – вот некоторые заголовки.
Блогосфера, напротив, радовалась, гудела, сияла, резвилась, как гигантский киберкальмар. По выражению «сосунков», Ранди «сбросил матерную бомбу». Ведущим теле- и газетным обозревателям пришлось признать, что это было «стержневое событие» и «к добру или к худу – почти наверняка к худу – сдвиг парадигмы». Для репортеров, ранее пребывавших в отупении от взвешенных до грамма, расфасованных и стерилизованных кандидатских заявлений, это была манна небесная. Штаб Джепперсона осаждали «сосунки»-добровольцы, предлагавшие помощь. Модельеры стремительно выбросили на рынок одежду с КХП-символикой. Касс торжествовала. Журнал «Тайм» поместил на обложке ее фото – всего тридцать лет, а уже вторая обложка «Тайм»! – с подписью: НЕЗАТЫКАЕМАЯ КАССАНДРА ДЕВАЙН.
Через десять дней сенатор Рандольф К.Джепперсон занял второе место на предвыборных партийных собраниях в Айове, уступив только президенту Райли Пичему.
Касс уже по лицу Терри поняла: что-то не так. Они были в Манчестере, штат Нью-Гэмпшир, до первичных выборов оставалось два дня. Ранди, по опросам, находился не более чем в трех пунктах от Пичема.
– Что? – спросила она.
– Звонили из «Вашингтон пост». Интересовались нашим северокорейским турниром по гольфу.
Касс села, не снимая зимней куртки.
– Вот оно что.
– Да.
– Трамбл.
– Вероятно. – Терри хмыкнул. – Хотя вряд ли Пичем сильно ему противодействовал. И твой папа тоже.
После паузы Касс спросила:
– В «Пост» знают… подробности?
– Они знают достаточно, – вздохнул Терри, – для заголовка типа: БЛИЖАЙШИЕ ПОМОЩНИКИ ДЖЕППЕРСОНА ПОМОГАЮТ СКВЕРНОМУ, ПРОГНИВШЕМУ, ДИКТАТОРСКОМУ СЕВЕРОКОРЕЙСКОМУ РЕЖИМУ УЛУЧШИТЬ СВОЙ ИМИДЖ.
– О, господи, – сказала Касс. – Ну что ж, что есть то есть. Ты им объяснил, что северокорейцы к тебе обратились, а не ты к ним?
– Да, но это вряд ли будет иметь большое значение.
Касс встала.
– Он выступает перед группой самооценки. Пошли перехватим его, прежде чем «Пост» до него доберется.
Ранди выслушал Терри и Касс, то и дело меняясь в лице, но всякий раз морща лоб. Когда все было сказано, Касс протянула сенатору лист бумаги.
– Что это?
– Наше с Терри официальное заявление об уходе из твоей предвыборной команды. Не забудь заявить, что ужаснулся, когда узнал про Северную Корею. И что мгновенно принял нашу отставку – даже сам ее потребовал. Скорее всего, они подергают тебя и отстанут.
Ранди посмотрел на Терри. Тот пожал плечами.
– Вы уже на расстоянии плевка от Пичема. Зачем вам лишние осложнения?
Касс попросила Терри:
– Оставь нас на минутку с Ранди, хорошо?
– Без тебя у меня ничего не получится, – сказал Ранди.
– Все получится. Просто тверди им, чтобы кончали пороть херню.
Ранди разорвал бумагу.
– Спасибо за жест, но я уже разместила заявление на сайте.
– Ты меня поддержала. Теперь я тебя поддержу. Вместе мы победим.
– Это очень мило, но совершенно самоубийственно. Вот станешь президентом – тогда и помогай нам разгрести это дерьмо. Мне не слишком приятно было бы думать, что я тебе помешала. Ничего, – она улыбнулась, – Гнилюк и минное поле у нас далеко позади.
Ранди смаргивал слезы. Касс погладила его по щеке.
– Ну не надо, не надо. Нельзя в таком виде выступать перед Манчестерской лигой самооценки.
Через два дня Ранди занял второе место на первичных выборах в Нью-Гэмпшире, отстав от Пичема на три пункта. Большим сюрпризом стала третья позиция Гидеона Пейна. Впечатляющий результат – и теперь на очереди была Южная Каролина.
Глава 37
Подробности планировавшегося Терри Танкером турнира по гольфу в Северной Корее стали предметом живого обсуждения в прессе. Одна статья, где утверждалось, что единственное в Северной Корее поле для гольфа сооружено, как и все прочее в этой несчастной стране, посредством рабского труда, была озаглавлена «Поле отчаяния». Но отставка Касс и Терри позволила Ранди избежать серьезных потерь. После первоначального всплеска негодования большинство СМИ успокоилось, сочтя затею вашингтонского пиар-агентства тем, чем она действительно была, – попыткой срубить бабки с одной из самых идиотских диктатур на свете.
Белый дом, однако, всячески старался подогреть интерес к этому делу. На борту самолета по пути в Чарлстон, Южная Каролина, президент пригласил журналистов в свой отсек. Первый вопрос Бакки отдал репортеру, близкому к администрации.
