Брет Эллис - Лунный парк
– Вы мистер Эллис?
– Да.
– Я Роберт Миллер.
Я уставился на него.
Не уверенный, что его представление вызвало необходимую реакцию, он добавил:
– Вы писали мне посреди ночи? Мы с вами говорили по телефону?
– Да, конечно. – Я встал, пошатываясь, и протянул руку.
Он по-деловому пожал ее – рукопожатие его было твердым и шероховатым, совсем не как влажная, мягкая, податливая рука писателя, отпустив которую, он уселся в кабинку напротив. Спокойным жестом он подозвал официантку и заказал чашку кофе и стакан воды, после чего положил блокнот на стол. На листке были сведения обо мне: дата рождения, названия книг, адрес дома на Эльсинор-лейн.
Я притормозил, чтобы привести мысли в порядок. За пятнадцать минут езды до Пирса я вроде бы подготовился, мне казалось, что мы с писателем состряпали вполне связную историю, которая должна подвигнуть Миллера помочь мне. Но теперь, оказавшись с ним лицом к лицу, я смутился и стал запинаться, как только открыл рот. Я принялся спокойно и последовательно объяснять, что происходило в доме, но вскоре стал хвататься за подробности, а потом на меня обрушились все события прошедшей недели, и рассказ превратился в беспорядочное нагромождение деталей – Терби, надгробие, черная дыра на поле, мигающие огни, вторжение, самопереставляющаяся мебель, пепельные следы, мертвые животные, видеоприложение, ветер, мой отец, дом на Эльсинор-лейн, превращающийся в дом на Вэлли-Виста, – и с искаженным лицом я выдал путаную историю, разобраться в которой мог только я сам. Но Миллер, похоже, воспринял меня всерьез. Иногда он обращал особое внимание на какую-нибудь подробность и все время черкал в блокноте, и даже самые нелепые россказни не вызывали в нем неприятия. Лицо его ничего не выражало – как будто он под наркозом. Рубленую, абсурдную фабулу он воспринимал как должное. Где удивление? Где отпавшая челюсть? Но потом до меня дошло, что для Миллера, с его родом деятельности, это самое обычное утро. Я понял, что его поза – такая же норма, как и бессвязное бормотание напуганного клиента. Выговорившись, я не ощутил ни малейшего облегчения.
Я не упомянул ни пропавших мальчиков, ни Эйми Лайт, ни мотель «Орсик», но рассказал о телефонном звонке от Патрика Бэйтмена. Тут Миллер оторвался от своего блокнота и перебил меня:
– А это кто?
– Патрик Бэйтмен? Он, хм, персонаж… моей книжки.
– Ах, да, точно. Помню, помню.
– То есть, понимаете, его на самом деле нет. Я его придумал. Наверно, его кто-то изображает, понимаете, прикидывается.
– Вы полагаете, кто-то его изображает? – переспросил он.
– Ну да, – постарался я выровнять голос, – а как еще это можно объяснить?
По-моему, это больше никак и не объяснишь.
Миллер глубокомысленно кивнул и спросил:
– По-вашему, ту тварь, которую вчера ночью вы видели у себя в коридоре, тоже кто-то изображает?
Я тут же сбился.
– Хм… нет… нет… эту штуку я придумал… тоже.
Я понял, что у Миллера выстраивается некая теория, и с неожиданным облегчением также осознал, что встретил наконец человека, готового мне поверить.
Миллер не сводил с меня глаз. Темные очки я еще не снял.
– Даже не знаю… – сбивчиво начал я, – как дом и физические проявления этих… хм… литературных персонажей… могут быть связаны, но… возможно, так оно и есть, – прошептал я в болезненном – физически болезненном – отчаянии.
Сказав это в пустой воздух закусочной, я собрал все оставшееся достоинство и выпрямил спину.
Молчание затянулось, Миллер впитывал меня. Он снял свои зеркальные очки – глаза у него были ясные, молочно-голубые – жестом, подразумевавшим, что я должен последовать его примеру, но я не мог; слишком глубоко в орбиты провалились мои глаза.
– Мне сложно… признать все это… и сложно поверить, что все это действительно происходит, и вот дошло… до событий прошлой ночи… и я здесь – то есть мы здесь – потому что… потому что я хочу, чтобы все это прекратилось.
– «Все это» – то есть необъяснимые явления.
– Да, – пробурчал я, уставившись на плоскую бесплодную землю за шоссе, – необъяснимые явления.
Решив, что я закончил свой рассказ, он чуть поерзал на стуле и почти без выражения произнес:
– Строго говоря, мистер Эллис, я демонолог.
Не желая того, я кивнул:
– То есть?
– Человек, который занимается изучением демонов и умеет с ними обращаться.
Я долго пялился на Миллера, прежде чем спросить:
– Демонов?
Плохой знак, предостерег писатель.
Миллер вздохнул. В моей гримасе он заметил недоверие.
– Кроме того, я работаю с, как вы бы их назвали, привидениями – если вам это больше подойдет, мистер Эллис. Говоря обычным языком, можете называть меня охотником за привидениями или же исследователем паранормальных явлений.
– То есть вы изучаете… все сверхъестественное? – Слова выскочили сами по себе, как и ожидалось, потому что писатель все нашептывал: Эва, как у тебя крыша-то поехала.
Он кивнул. Я пристально смотрел на него, изо всех сил стараясь припомнить фразы, которые я вчера по пьяни вычитал в Сети.
– Вы можете… очистить дом от привидений?
Я наконец снял темные очки.
Увидев мою щеку с набухшим в полную силу синяком, Миллер слегка вздрогнул и поморщился. Что-то внутри его звякнуло. Теперь убедить его будет еще легче.
– Вы же не думаете, что я сумасшедший? – быстро спросил я.
– Я делаю выводы по ходу беседы, – сказал, он, приняв обычное выражение. – В этом, собственно, и состоит суть нашей первой встречи: я должен убедиться, что вам можно верить.
Я прикрыл глаза и заговорил:
– Поймите, я не какой-нибудь неуравновешенный. Вернее, может, так оно и есть, но я по крайней мене, хм, не сдвинутый бедокур.
– Тут я пока что не уверен. – Миллер вздохнул, откинулся на спинку и скрестил руки. – Вы хотите еще что-нибудь мне рассказать?
– Я уж и не знаю, – бессильно поднял я руки.
– Мистер Эллис, у вас когда-нибудь случались психические расстройства? – спрашивал Миллер. – Мании, галлюцинации?
– Да, мне кажется, как раз сейчас у меня расстройство.
– Нет. Это просто страх, – сказал Миллер и отметил что-то в своем блокноте.
Представь, что это интервью, нашептывал писатель. Сколько их у тебя было. Тысячи. Притворись, что даешь интервью. Улыбнись журналисту.
Скажи, что у него красивая рубашка.
Я вдруг понял, на что Миллер намекает.
– У меня были проблемы с алкоголем и… с наркотиками тоже… но я не думаю, что это как-то связано… и…
В эту секунду все развалилось.
– Знаете что? Я, может быть, ошибся. Может, это какие-то ребята решили подшутить, я уже ничего не понимаю, я известный человек, у меня бывали навязчивые поклонники, и, может быть, кто-то действительно решил поиграть в персонажа моей книжки, и тогда все это…
Эту околесицу Миллер прервал вопросом:
– Кроме вас кто-нибудь страдает от этих необъяснимых явлений?
– Да нет… только я… во всяком случае до прошлой ночи.
– Что вы могли сделать, чтобы рассердить этих духов? – спросил он таким тоном, будто хотел поинтересоваться моим мнением насчет недавно прочитанной книги, но мне в этом вопросе почудился некий зловещий намек.
– О чем вы говорите? Вы что, думаете, это я во всем виноват?
– Здесь нет виноватых, мистер Эллис, – терпеливо и настороженно произнес Миллер. – Я просто спрашиваю: может, вы ненароком разозлили сам дом? – Он помедлил, чтоб я мог впитать. – Возможно ли, что ваше присутствие в этом доме – где, по вашим словам, не было никаких привидений, когда вы туда вселились, – каким-то образом рассердило духов…
– Слушайте-ка, эта хрень, или как там ее, гонялась за моими детьми, ясно?
– Мистер Эллис, я всего лишь хочу сказать, что, вступив во враждебные отношения с миром духов, вы рискуете стать его мишенью.
– Я ни с кем не враждую – это они с нами враждуют. – Признание подтолкнуло новообретенную решимость. – И дом этот не строили поверх древнего индейского кладбища, понятно? Господи Иисусе.
Эта вспышка гнева – выплеск эмоций – на мгновение успокоила меня.
Миллер заметил, как трясется моя рука, когда я поднимал ко рту чашку кофе, но, вспомнив о губе, поставил ее обратно на блюдце. Я готов был уже заплакать от бессмысленности этой встречи.
– От кого вы хотите защититься? Почему так рассердились? – спросил Миллер без всякого выражения. – Я чувствую ваш страх, но, кроме того, – злобу и склонность к антагонизму.
– Боже, вы блеете, как мой гребаный психиатр.
– Мистер Эллис, я видел, как человек разлетелся в прах из-за собственного антагонизма, – сказал Миллер, наклонившись, и разнес этими словами все вдребезги.
Сердце мое остановилось, а когда снова пошло, то забилось куда быстрее, чем прежде. Я тихонько заплакал. Снова надел темные очки. Я старался успокоиться, но если верить его словам, то что же дальше? Плачь усиливался стоявшей в закусочной тишиной. Только стыд помог мне прекратить рыдания.
