Том Вулф - Голос крови
Норман машет в сторону надписи.
– И вот моя сигаретница зовется «гипоманьяк».
– Сигаретница?
– Ну такие давно делают. Постоянно рассказывают, как раньше их использовали для контрабанды сигарет из-за высокой скорости хода. Не знаю только, какому кретину придет в голову морочиться контрабандой сигарет.
– А какая скорость?
Снова та улыбочка. Норман горд собой.
– Не скажу, а покажу. Видишь, какой длинный нос? Там два роллс-ройсовских мотора по тысяче лошадей каждый, тысячи фунтов тяги.
Долгая пауза.:::::: Но это две тысячи фунтов, а две тысячи фунтов – это тонна… Я бы не подумала, что и вся-то лодка столько весит… и Норман какой-то не такой… перевозбужденный. Зачем я в это впуталась? Но как его попросить…::::::
Наконец:
– Но не трудно ли водителю – так называется? – управляться со всем этим, в смысле, с такой мощью?
Норман отвечает кривой улыбочкой, как бы давая понять: «Я знаю, к чему ты ведешь. Можешь не тратить время на околичности».
– Не бойся, малыш, – говорит он. – Я знаю, что делаю. Если это тебя немного успокоит, так у меня есть удостоверение судоводителя. Не могу сказать точную цифру, но я на этой лодке ходил по бухте сто раз, тыщу раз. Давай договоримся. Мы пойдем в море, но если тебе что-то не понравится, мы развернемся и пойдем обратно.
Магдалену это не успокаивает, но, как и многим, ей не хватает смелости признаться, что она трусит. Вымученная улыбка.
– Нет, нет, нет. Просто я не знала, что бывают такие мощные… катера?:::::: А может, «катер» – это хило? Не обидится ли Норман?::::::
– Не бойся, – повторяет Норман. – Запрыгивай. Гнать не будем.
Одним махом перелетев через ограждение, Норман первым запрыгивает в свой гипоманиакальный челн и галантно помогает взойти на борт Магдалене. Садится к рулю, что прямо под ветровым стеклом, Магдалена – рядом. На ощупь – точно кожа…
Норман включает зажигание, и моторы, ожив, дико ревут, пока Норман не сбрасывает газ. Магдалена вспоминает хайалийских мотоциклистов. Те, кажется, только ради этого рева и живут.
Норман задним ходом осторожно выводит лодку из дока. Двигатели глухо ворчат. А Магдалена вспоминает теперь дамочку, что жила в Хайалии по соседству. Та выгуливала на поводке питбуля. Пес по виду весил не меньше хозяйки. И был похож на акулу. Мозгов у него не было вообще – только пара глаз, пара челюстей и чутье на кровь, текущую в человеческих сосудах. В конце концов он загрыз пятилетнюю девочку, вырвал ей руку из плеча и объел полголовы, начав с щеки, глаза и уха и затем прокусив череп. Многие соседи потом признавались, что, как и Магдалена, боялись безмозглую тварь. Но никто из них, как и она сама, не отважился пойти и сказать, что полоумный пес их до смерти пугает.
И вот снова у нее то же самое: моторы безмозглого «Гипоманьяка» рычат глухим рыком, глухим рыком, глухим рыком, глухим рыком, глухим рыком, на поводке на поводке на поводке… и лодка медленно идет к выходу из гавани и к Харви-крэкеру, Харви-крэкеру, Харви-крэкеру…
И вот крэкер Харви заправляет сигаретницу топливом. По рокоту двигателей даже на холостом ходу Магдалена догадывается, что бензин они должны жечь в невероятном объеме. Ее коробит. Эта зверюга без мозгов. И Харви-крэкер без мозгов. Лицензированный судоводитель доктор Льюис не без мозгов. Зато псих. Магдалена поняла это по его поведению перед интервью для «60 минут» – но потом, на записи, он был само благоразумие и хитроумный тактик. Теперь же страх Магдалены зачеркивает прошлые заслуги Нормана. Если он пустится на какие-нибудь глупости в этой шлюпчонке на анаболиках, у него не останется возможности оправдаться.
Выход в бухту Бискейн представляет собой ворота в бетонной стене, возвышающейся на шесть футов над водой и перегораживающей гавань. Пока они идут сквозь них, на самом малом ходу, Норман оборачивается к Магдалене и, указав на стену, поясняет:
– Волноотбойник!
Ему приходится почти кричать. Даже на такой скорости из-за рева моторов, да шума других лодок в бухте, да ветра, пусть не сильного, приходится заметно повышать голос, чтобы тебя услышали. Магдалена даже отдаленно не представляет, что может значить «волноотбойник». И только кивает. К этому моменту белые пятна в лексиконе занимают на ее лестнице тревог далеко не самое высокое положение. Ее не страшит плавание по бухте. У отца тоже была моторная лодка – одна из тех, что гордо возвышаются на прицепах по всей Хайалии. Магдалена сквозь темные стекла очков смотрит на воду. Обычный пейзаж бухты Бискейн в славный солнечный денек, крошечные осколки слепящего солнца хороводами порхают по волнам… и все-таки настроение Магдалены падает, падает, падает… Она полностью подчинена воле… гипоманьяка! Именно таков диагноз Нормана – если не хуже! Он считает себя неуязвимым! Именно это помогло ему разгромить Великого инквизитора! Но море – не та стихия, где прокатывают подобные штуки. И Магдалена это допустила! Чисто по малодушию! Ей было неловко сказать: «Я боюсь – и я не хочу ехать».
В эту самую минуту Норман, сжимая руль обеими руками, лихо сверкает глазами на Магдалену и вопит:
– Ну ладно, малыш, ДЕРЖИСЬ КРЕПЧЕ!
Урчание двигателей моментально превращается в грохот взрыва. Это даже не звук – это сила. Он пронзает тело Магдалены, бренчит ее ребрами и сотрясает всю изнутри. Прочие чувства отключаются. Ей кажется, закричи она, крик не сможет вылететь изо рта. Нос лодки задирается вверх. Да так высоко, что Магдалене не видно, куда они движутся. Видно ли Норману, за рулем-то? А если и видно, будет ли от этого хоть малейший толк? Магдалена понимает, что творится, хотя ей не доводилось раньше ходить на такой лодке. Тут предполагается… великий момент. Лодка летит вперед, стоя на хвосте. Ну, балдеж… Это как бы должно волновать. Девочки должны визжать от восторга и страха. Магдалена чувствует себя как в подростковые годы, когда мальчики настойчиво стремились показать, какие они лихачи на дороге. Такое ухарство никогда не вызывало у Магдалены ничего, кроме досады на пустых и пошлых юнцов с их бессмысленной страстью гонять сломя голову. Норману – сорок два, но с ним Магдалена переживает ровно те же эмоции. Пустой и пошлый мужичок за сорок! Бессмысленные страсти! Когда это кончится? Ведь морской патруль, где Нестор, гоняется как раз за такими придурками! Но и мысль о Несторе ничего в ней не будит.
Наконец Норман сбавляет газ, и нос лодки ложится на воду. Норман вопит:
– Ну как тебе?! Семьдесят две мили в час по воде! Семьдесят две!
Магдалена даже не пытается отвечать. Только улыбается. Гадая, выглядит ли ее улыбка такой фальшивой, какой она ее чувствует. Самое главное – делать вид, что тебя это ни капли не трогает. Малейший признак волнения – и Норман не преминет повторить. Нос лежит на воде, но «Гипоманьяк» не режет воду, как другие катера и лодки… И не скользит по ней, как парусники… Ой, смотри-ка на вон тот! Какой большой! Может, это… яхта? В представлении Магдалены яхта – это обязательно большое судно с огромными парусами… В этот сияющий день все парусники – как вспышки белого холста по бухте… искрящейся солнечными вспышками на каждой морщинке поверхности отсюда и до горизонта… но, конечно, Магдалене не до разглядывания деталей… Прогулочная скорость на сигаретнице, по понятиям Нормана, – это пятьдесят пять миль в час вместо семидесяти… на таком ходу лодку мотает и подбрасывает… и бросает вперед… гипоманиакальными подскоками… и подскоками… Гипоманьяк у руля подскакивает и летит над водой… и кого ни заметит Магдалена, все тут же летят мимо. На лице Нормана – улыбка ошеломления от самого себя. Обе руки на руле… Ему нравится поворачивать лодку в стороны… сюда – расходясь со встречными судами… туда – обгоняя попутные.
