Маша Царева - Это подиум, детка! Сага о московских куколках
– Давайте пить кофе! – бодро воскликнула она, а когда мужчины отошли, возбужденно зашептала. – О-о-о-о, Аленка, это было нечто! Боюсь, с другими мужиками мне после этой ночи будет не в кайф! Ты знаешь, какой у него? Во-о-от такой, – она раздвинула ладони, как рыбак, с пеной у рта рассказывающий об улове.
– Поздравляю, – улыбнулась я.
– Ну а ты как? У вас что-то было? Видок что-то у тебя не очень.
– Спать хочется, – призналась я, – у нас было что-то вроде ментального соития.
– В моем кругу это называется «мозго?ё… ством», – хохотнула она.
Мы выпили кофе. Под окнами дожидался лимузин, который расточительная Лиза, как выяснилось, арендовала на всю ночь. На прощание Марио наклонился ко мне и прошептал:
– Ты знаешь, а на самом деле меня зовут Толик.
– Что? – рассмеялась я. – Зачем ты мне это говоришь?
– Не знаю, – смутился он, – но почему-то захотелось, чтобы ты знала. Никакой не Марио. Анатолий. Просто Толик для друзей.
А меня замуж зовут.
Классический сюжет из мира сентиментальных мелодрам, сценаристы «Красотки» отдыхают. Удивительная история, которая случается раз в сотню лет, гимн миллионам несбывшихся надежд. Вообще-то, мужчины на проститутках не женятся. Ну что это такое – иметь детей от женщины, лоно которой накормлено семенем сотен обладателей годового дохода выше $50 000? Выводить в свет любимую и знать, что половина присутствующих на рауте мужиков знакома с мельчайшими особенностями ее физиологического устройства?
Моего потенциального жениха звали Петром Афанасьевичем, и был он немного не в себе. Вообще-то, он был даже не моим постоянным клиентом. Уже много лет его досуг скрашивала некая Жанночка, тоже девушка Пабло. Говорят, она работала с Пабло еще в те времена, когда он сам был неоперившимся выпускником какого-то мутного технического вуза и занимался тем, что подкладывал хорошеньких провинциальных студенток под бизнесменов среднего формата.
Истинный возраст Жанночки был известен лишь ей самой да ее пластическому хирургу. Она была из тех миниатюрных милашек, что смотрятся девочками чуть ли не до самой старости, а потом как-то разом тускнеют, оплывают и сморщиваются. Жанна блюла свою женственность истово, с рвением фанатички. Питалась по аюрведическим принципам один раз в день, принимала какие-то гадостные травяные отвары, заказывала из Бельгии дорогущие витамины, пользовалась специально смешанным для нее кремом и чуть ли кровь невинных девственниц не пила – лишь бы подольше оставаться тем, кем она была, а именно известной в узких кругах проституткой с высочайшими тарифами. Она пользовалась невероятным успехом, и рабочий ее график всегда был распланирован на месяц вперед. А Петр Афанасьевич, бедняга, кажется, был искренне в Жанну влюблен – во всяком случае, стабильно раз в неделю исправно имел ее в двухэтажной квартире на Цветном бульваре.
И вдруг случилась такая незадача… Жанночка отправилась в Швейцарию шлифовать заднюю поверхность тощеватых бедер, а у шестидесятипятилетнего Петра Афанасьевича случилась несвоевременная эрекция… Может быть, ему на глаза попался свежий номер Playboy, а может быть, с виагрой перебрал, душка.
Что делать – ублажать Петра Афанасьевича отправилась я. Сначала он бурно протестовал – я сама слышала, как бесновался в мобильнике Пабло его возмущенный надтреснутый голос.
– Алена ничем не хуже Жанночки, – расхваливал меня Пабло, – она же сущий ангел, цветочек. Молоденькая совсем, свежая, вам понравится.
– И куда мне молоденькую? – ворчал сластолюбец. – С Жанночкой поговорить можно. Мне будет неудобно с девушкой, которая годится во внучки.
– А вы развернете ее спиной, чтобы рожи не видеть, и сразу станет удобно, – цинично рассмеялся Пабло, – задницы-то у них у всех одинаковые.
Логика Пабло была железобетонной, так что Петр Афанасьевич в конце концов сдался, и мне был продиктован адрес. Правда, перед свиданием пришлось нанести экстренный визит дружественному стилисту – Пабло настаивал, чтобы я выглядела как можно старше.
Стилист, талантливый лопоухий парнишка, который ради соответствия модным тенденциям упрямо прикидывался голубым, хотя на самом деле был влюблен в какую-то студентку института культуры, быстро понял, что от него требуется. Мои волосы он разделил на прямой пробор, заплел в старомодную косицу, а ее, в свою очередь, уложил в расслабленный пучок на затылке. Темный тональный крем, персиковые румяна, карминовая помада, еле заметные тени. Жемчуга вокруг шеи и темно-синее строгое платье миди, туфли почти без каблука. И вот распущенная городская малолетка, любительница джинсов, фруктовой жвачки и бессмысленных реалити-шоу по MTV превращается не то в учительницу двадцатых годов, не то в строгую актрису немого кино. В качестве завершающего штриха стилист украсил мою прическу живой розой. Мне показалось, что это перебор, но я решила промолчать.
И не ошиблась!
Распахнувший передо мной дверь Петр Афанасьевич изменился в лице.
– Вы и есть Алена? – выдохнул он, все еще не веря своим глазам.
Я улыбнулась и скромно потупилась. Я была «в образе», платье и прическа управляли моим поведением, как кукловоды безвольной марионеткой.
Он взял меня под руку и втянул в квартиру. К свиданию Петр Афанасьевич приготовился старомодно – свечи, круглый столик в центре комнаты, шампанское в серебряном ведерке, мороженое, фрукты… Диван разобран, на нем – свежее белье, видимо, чтобы девушка не забывала, что ее не жрать сюда позвали.
Сам Петр Афанасьевич оказался низкорослым пузатым старичком с красноватым лицом гипертоника, жилистыми руками и торчащими из-под бархатного халата тощими ножками.
– Аленушка… Я даже не знаю, что сказать, – заволновался старец, прикладываясь губами к моей руке.
Сквозь стойкий аромат дорогой туалетной воды пробивался слабенький, но вполне ощутимый лекарственный запашок. Это было трогательно. И сам он выглядел трогательным – со своими ножонками, подрагивающими седыми ресницами и влажными влюбленными глазами. В районе солнечного сплетения склизкой медузой шевельнулась жалость. А жалость, как известно, одна из движущих сил женского полового влечения (особенно если речь идет о русской женщине, по самой своей природе склонной к жертвенности, рефлексии и красивому мазохизму).
– Скушайте винограду. Или, может быть, персик?
– Спасибо, я лучше шампанского выпью, – я уселась на краешек стула.
– Конечно-конечно, – засуетился он, дрожащими пальцами открывая бутылку.
Он никак не мог справиться с пробкой, пришлось в итоге забрать у него бутылку и, по-гусарски ею встряхнув, прицельно хлопнуть пробкой в напольную пепельницу. Я разлила сладкую пену по хрустальным бокалам, а Петр Афанасьевич не сводил с меня восхищенного взгляда. Боже мой, неужели с этим чудом мне придется спать?
