Джеймс Данливи - Волшебная сказка Нью-Йорка
Я ПРИЕДУ.
— Вот и отлично. И знаете, мне, пожалуй, хотелось бы задать вам еще вопрос. Как бы это, черт, ну вот, скажите, что чувствует человек, когда он день за днем видит груды мертвых тел, ну вот как вам приходилось. Может это чему-нибудь его научить. Я все пытаюсь понять, что же с нами, иисусе-христе, в конце концов будет.
МЕНЯ ЭТО НАУЧИЛО ТОМУ, ЧТО ЛУЧШЕ БЫТЬ МЕРТВЫМ, ЧЕМ УМИРАТЬ.
Что лучше
Злосчастья
И
Ликованья
Кошачий
Мяв
Средь ночного
Молчанья
25
Фанни Соурпюсс в середине ночи. Едва я вхожу, перекатывается в постели. Открывает один глаз, потом второй. Щурится, привыкая к свету. Я отпер дверь ключом, который она мне дала. Ночной швейцар задержал меня на полчаса, показывал новые выученные им на уроках дзю-до приемы и повторяя, а ну-ка попробуйте теперь меня так швырнуть, мистер Пибоди.
Пришлось применить зацеп и приложить его об пол. Он чуть весь дом не перебудил своими пакистанскими воплями. Потом мы оба стояли и кланялись двум загулявшим жильцам. Вернувшимся домой на нетвердых ногах. Собственно, как и я, посетивший в Гринвич-виллидж пять баров. И выпивший в каждом по два пива. Выслушал кучу придурков, относительно которых меня предостерегал доктор Педро. Безнадежных в смысле того, чтобы стать знаменитостями. Потом поплелся пешком через город по Пятой и завернул в закусочную. И еле унес ноги. Которыми теперь делаю шаг через бурую тьму в направлении голоса Фанни.
— Это ты. Сколько времени.
— Два.
— Где ты был.
— Сидел в баре.
— У тебя все еще каша во рту. Там, наверное, решили, что ты с приветом. Брось мне сигареты. Никого отодрать не пытался.
— Нет.
— А мне только что приснилось будто ты именно этим и занят. И какая-то курва перекидывает ногу через твой дрын, а он у тебя чуть не в фут шириной. Хоть на скачках в Хайалиа с ним выступай. Ну ладно, хорошо хоть вернулся. Господи, какая и жара. Сукин сын Келли сегодня с полудня до самого вечера ковырялся в системе кондиционирования. Наконец, сказал, что напрасно он взялся за такое безнравственное дело. Дескать, если бог послал нам жару, надо жариться. А после явился этот болван араб или кто он там, который мне глазки все время строит, и совсем ее доломал. Теперь весь дом требует, чтобы я ее починила, как будто я виновата. Ложись. Ты голодный.
— Нет.
— Слушай, я что у тебя хотела спросить. Ты жену свою любил. Мне иногда кажется, что ты холодный, как рыба. Просто свалил ее в могилу и все. Что ты вообще никому не сочувствуешь.
— Сочувствую.
— Ну, ложись.
Каменно-неподвижный лежу рядом с Фанни Соурпюсс. Дожидаясь, когда она заснет. Чтобы как следует поразмыслить. Потому что я все же добрался сегодня до закусочной на Шестой авеню. Чтобы вкусить счастья по рецепту доктора Педро. После прогулки. Следом туда вошла и уселась напротив меня высокая светловолосая женщина. В свободном зеленом платье с еще более зелеными пуговками впереди. Ела жаренную картошку, поливая ее кетчупом. Ковыряя в тарелке вилкой, оттопыривала мизинец. Улыбнулась, когда я подтолкнул в ее сторону сахар для кофе. Сказала, какая жаркая ночь. Я сказал, да. И увидел, как она спрятала ладони под стол, и принялась там дергать взад-вперед заевшее обручальное кольцо. Прежде чем заговорить со мной, некоторое время покусывала губы.
— Вы здесь часто бываете.
— Да нет, это мне мой доктор велел.
— Ваш доктор.
— Да, он сказал, что тут подходящее место, если хочешь понаблюдать за людьми.
— Ну, здесь, конечно, можно увидеть людей, вот только каких.
Взбитые на макушке волосы, слегка припухлые щеки, немного отвислая нижняя губа. Зубы выглядят новее всего остального. Сказала, что одинока, живет в нескольких домах отсюда. Задавая вопрос, высоко задирает одну бровь.
— Простите мое любопытство, а чем вы занимаетесь.
Каждый раз, как она наклоняется. Вижу темно-влажный ручеек между ее грудей. Ненадолго заимствую титул мистера Убю, полагая, что в такое позднее время он ему не особенно нужен.
— Возглавляю рекламный отдел в одной промышленной корпорации.
— Неужели.
— Представьте. Вообще-то я сейчас рассматриваю кое-какие предложения. В моем возрасте занимать пост главы отдела совсем неплохо, но мне не хочется, чтобы это состояние стало хроническим.
— Ха-ха, да, конечно, я вас понимаю. Вы могли бы сниматься для журнальных обложек или стать актером, или кем-то еще в этом роде.
— Во всяком случае, я сейчас серьезно обдумываю другие предложения и возможности.
— Вы как-то странно говорите.
— Это оттого, что я повредил челюсть, играя в поло.
— Подумать только, так вы в поло играете, это такая игра, где скачут на лошадях, верно.
— Играю там у себя, в Вирджинии. По уикэндам.
— Хорошая игра. Только дорогая.
— Да, определенных затрат требует. Как и все самое лучшее в жизни. А чем занимаетесь вы.
— Я, пожалуй, из тех людей, которые идут, никуда не сворачивая, по проторенной дорожке. Если вам захочется пошутить, назовите это карьерой. Я секретарша с юридическим уклоном. Всю жизнь прожила с матерью, она умерла в прошлом году. Просто плыву по течению. Вам нравится ватрушка.
— Да, замечательно вкусная.
— Я, пожалуй, тоже возьму парочку. У вас такой выговор, будто вы англичанин.
— Некоторым из нас, живущих в той части Вирджинии, где расположены лучшие поместья, присущ подобный выговор.
Допиваю кофе. Беру еще чашку. Она тоже. Рассказывает мне о матери, работавшей ночной сиделкой во многих богатых домах на Парк-авеню. И, слегка покраснев, спрашивает, вы не хотите зайти ко мне, посмотреть ее фотографии, дедушка, пока мы не обеднели, тренировал лошадей. Фотографий оказалась целая куча.
Поднялись в лифте. Она все тискала ключ от двери, словно пытаясь его согнуть. Прошли по общему коридору, узкому и зеленому. Потом в коричневую дверь ее квартиры, мимо крохотной кухоньки. Маленькая гостиная. Стеклянный кофейный столик. Белая киска в углу гадит на соломенную подстилку. Стопка книг. Она сказала, садитесь, пожалуйста, мистер Пибоди, знаете, если вы не против, я буду звать вас Джейсоном. Я состою в книжном клубе, Джейсон. Вот чем я занимаюсь всерьез. Читаю. Хотите чего-нибудь выпить.
Слышно, как на кухне дважды плюхается на пол молочный пакет. Кристиан сидит, держит в руке стакан молока. Глядя на женщину, стоящую у книжного шкафа, на полках которого теснятся умные книги. Там, в закусочной от меня чуть дым под столом не пошел, когда я увидел, как она кусает ватрушку. Решил, что доктор Педро не одобрит меня, если я упущу возможность. Предоставляемую этим безусловно прекрасным созданием. На предложение полюбоваться фотографиями матери я ответил нет, спасибо. И тогда она вдруг сказала, я вас очень прошу, не могли бы вы оказать мне большую услугу. Проводить меня до дому, чтобы мне не идти одной. Только до двери. Понимаете, в соседнем доме убили одну девушку, всего три дня назад. А у вас внешность порядочного человека. Уже поздно и ночь такая жаркая, я боюсь возвращаться домой одна.
— Спасибо, мадам. Я чрезвычайно вам благодарен за то, что вы не сочли меня сексуальным маньяком.
— Ха-ха, господи, какой вы шутник.
Однако она их все-таки вытащила. Фотографии матери. Девочка на каменном крыльце, перед увитой плющом дверью. Девушка в белом, улыбающаяся рядом с сидящей в инвалидном кресле пациенткой в соломенной шляпе. Подпись, Кеннебанкпорт, штат Мэн. Когда тебе на колени вываливают столько фотографий, подняться уже невозможно. Сказала, что зовут ее Лилия, а фамилия Астр, сплошные цветы. У окна тускло светятся две керамических лампы. На стенах скучают четыре картины с какими-то задницами, маслом. Мы просидели с ней почти до полуночи, уже и коты принялись орать и мяукать внизу, в закоулках, и давно истекли все сроки, после которых Фанни, как я знал, открутит мне голову. С криком, где тебя черти носили.
— Боюсь, мне пора.
— О нет, прошу вас, не уходите.
— Ничего не поделаешь, меня матушка ждет.
— Вы вроде бы сказали, что вы из Вирджинии.
— Да, она приехала на неделю, за покупками.
— Пожалуйста, Джейсон, останьтесь, вы у меня первый гость почти за три месяца. Для меня это едва ли не чудо. Я раньше состояла в кегельном клубе. Пока в нем не остались одни женщины. Вы не играете в кегли.
— Нет, пока нет. Но если я не вернусь домой, моя кровожадная мамочка пришибет меня кегельным шаром.
— Ха-ха, в вашем возрасте и такая зависимость от мамочки. А вот моя мама, как мне кажется, погубила мою жизнь.
— Знаете, мне иногда хочется вырваться из-под ее опеки, но она самая милая, самая дорогая мне и самая замечательная женщина, какую я когда-либо знал.
— Все же мне кажется, что ей не стоит вас так ограничивать. Вы, наверное, всю жизнь провели у нее под крылышком. Я бы хотела как-нибудь с ней познакомиться.
— Да, ну ладно, мне все же пора.
Лилия склоняется над Кристианом, отталкивая его назад, на диван, рот ее приоткрывается. Всаживает язык между моими стиснутыми губами. Слышу, как бухает ее сердце, а она между тем осыпает мое лицо поцелуями. Женщина, которой я почти и не знаю. Обливается потом. Пышная, душная грудь. Необычайно сильные руки, обвивающие тебя так, что и не вырваться. Не причинив боли этим льнущим лианам. От зажима которых я начинаю отрыгиваться копченой говядиной.
