Джеймс Данливи - Волшебная сказка Нью-Йорка
Захлопываю желтую в шашечку дверцу машины. У серой каменной арки входа. Здесь почти никого. Под крышей из стали и стекла. Шаги мои гулко отдаются по деревянному настилу причала. Пропихиваю паспорт внутрь холодной будки, сидящему в ней мужчине. Взбираюсь по сходням. С чернильным штампом на зеленой странице. День и месяц отбытия. В конце концов сказал всем этим лакеям, что вились вокруг. Заглядывая мне в рот. Пока я нежился, впитывая улыбки Шарлотты. Истребляя их вина, коньяки и блинчики «сюзет». По прежнему пребывая в своем облачении. И покуривая произведенную Моттом сигару. В конце концов поднял руки. Потянулся и с удовлетворением произнес. Можете меня пристрелить. Но расплатиться мне нечем.
И спрашивается
Господи
Почему
Горе мне подносят
На блюде
А удовольствие
В чайной ложке
Судно выводят на фарватер. В вышине сидят на снастях чайки. Веют вымпелы, с берега машут, желая счастливого плаванья. Таксист сказал, как знать, может еще и свидимся. И отказался от предложенных мной чаевых. Теперь прогуливаюсь по палубе под спасательными шлюпками. Просмоленными, готовыми к спуску на воду. Корабль гудит. Так что дрожь пробегает у меня по спине. Это буксиры отдают концы. Уезжаешь в никуда оттуда, где все принадлежит кому-то другому. И нате, в салоне второго класса. Этого двухклассного судна, которое я уже обрыскал, выбиваясь из сил. Сидит та самая Лилия, моя знакомая по закусочной на Шестой авеню. Держит перед собою зеркальце, внимательно смотрит в него и пудрит нос. Отплывая со мной на восток из этого города зловещих совпадений.
Корабль набирает ход. Красный шар солнца. Висит, уставясь на нас. За пеленою города. Темнеет, словно бы умирая, день. Сотни тысяч окон одно на другом. Проплывают ущелья. Поперечных улиц. В сверкающих зданиях тонут авеню. Течение тащит нас вниз, к самому краю города. Пальцы касаются поцарапанных деревянных перил. На корме корабля. Ветерок обдувает лицо. Начинает припахивать океаном. Лежащим вон там. Уходящим в отлив сквозь Те-Нарроус и мимо Санди-Хук. Вспышка света. Одна из крыш посылает нам золотое прощай.
Голова его клонится, ложась на ладони. Переваливаются серые волны залива. Белея, словно отмытые кости, у черных крутых бортов корабля. Бьет колокол. Зачем ты стоишь здесь. Со своею надеждой и стародавними горестями. Безмолвный и неподвижный. Прислушиваясь. К крику. Все равно никто тебя никогда не услышит. В низинах Бруклина. И на вершинах изрытых ходами холмов Бронкса. Когда я был мальчиком. Только что попавшим к новым приемным родителям. Я вышел под вечер погулять по кварталу. И заблудился оттого, что с большим увлечением рассказывал прочим детям волшебную сказку Нью-Йорка. О том, что мой настоящий отец был магнатом, а мама принцессой. Тогда струился такой же осенний свет. Как тот, под котором мы с Фани гуляли, рука в руке. По окрестностям Маунт-Киско. Она притянула меня к себе. У каменной серой стены. Под низко висящей листвой. И сладкий сок омывал наши зубы.
И слюна ее
Была чиста
И прекрасна
