Берта Исла - Мариас Хавьер
Второе мая стало для меня днем великой печали и великого утешения. Атомная подлодка “Конкерор” потопила аргентинский крейсер “Генерал Бельграно” – погибли более трехсот членов экипажа. Меня сильно опечалила эта цифра, но я подумала, что было бы куда хуже, если бы погибли британцы. К тому же я не могла исключить, что на одном из британских кораблей находится Томас. Четвертого мая легче мне не стало: аргентинские штурмовики с новейшими ракетами “Экзосет” потопили эсминец “Шеффилд”, и на сей раз погибли двадцать британских моряков. Кто знает, не оказался ли среди них и переводчик, переговорщик и шпион, отправленный в этот район?
Десятого мая фрегат “Алакрити” потопил аргентинский транспорт “Исла-де-лос-Эстадос” – погибли капитан и двадцать один моряк. Людей было жалко, но я опять вздохнула с облегчением, пересилившим жалость. Мало того, я уже всей душой желала, чтобы Англия как можно скорее разгромила эту преступную Аргентину, которой управляли военные, даже если жертвами станет много несчастных солдат, зато перестанут гибнуть другие и восстановится мир. Мое внимание привлекали скорее неудачи, чем успехи, скорее неблагоприятные для “наших” ситуации, чем их победы, то есть то, что несло в себе несомненную опасность и грозило несомненными потерями.
Двадцатого, двадцать четвертого и двадцать пятого мая я пережила глубочайшее потрясение: затонул британский фрегат “Алакрити”, и были сбиты три самолета “Харриер”, а также два вертолета – и это только в первый день; я тут же предположила, что Томаса могли переправлять с места на место по воздуху; во второй день в каком-то там заливе пошел ко дну фрегат “Антилопа”; на третий аргентинские самолеты потопили эсминец “Ковентри” и сухогруз “Атлантик Конвейер”. Число погибших не уточнялось, или Тэтчер, которой, как я только что прочитала, не нравилось слушать “печальные истории” – а я думаю, что ей скорее не нравилось их сообщать, – предпочла, чтобы такие сведения до поры до времени оставались закрытыми.
Войну выигрывали англичане – да они наверняка и не могли ее не выиграть, это было только вопросом времени, однако не без серьезных потерь. Я стала фанаткой Navy [37] и следила за их действиями по телевизору и газетам – вопреки моей растущей неприязни к Тэтчер и к фольклорной Великобритании, воинственной, неистовой и всегда рвущейся в бой. Каждое массовое действо и ликование на улицах Англии вызывали у меня стыд за англичан, а может и за себя, потому, наверное, что я все-таки принадлежала Европе (американцы обычно ведут себя более театрально и бурно, и у них подобные проявления чувств не так удивляют). Что не помешало мне 8 июня проклинать на чем свет стоит аргентинцев, потопивших десантный корабль “Сэр Галахэд”, а 12 июня я совсем пала духом после сообщения о том, что выведен из строя эсминец “Гламорган” и погибли тринадцать членов экипажа.
Все эти потери позднее отнесут к так называемым издержкам профессии, и о погибших быстро забудут все, кроме родственников, то есть гибель людей посчитают мелкой неприятностью на фоне войны в целом; но пока она продолжалась, все, что мешало ее закончить, приводило меня в отчаяние. Папа римский Иоанн Павел II прибыл в Буэнос-Айрес 11 июня, чтобы молиться о мире перед экзальтированной толпой. Но днем раньше, как и днем позже, те, кто с огромным воодушевлением слушали его проповедь, снова шли на улицу с военными лозунгами и призывами к мести. Двадцать восьмого мая папа посетил Лондон, где на него не обратили большого внимания (по сравнению с Аргентиной, само собой разумеется).
Каждодневное напряжение вымотало меня до предела – два с половиной месяца постоянного страха и постоянной нервотрепки кажутся нескончаемыми. Очень редко удавалось устроить себе передышку, я старалась думать – хотя утешение получалось слабым, – что Томас находится где-то в другом месте, например в одной из Прибалтийских стран, или арабских, или в Восточной Германии, или в опасной Северной Ирландии. Однако о ней я предпочитала поскорее забыть – и не только из-за того, что уже говорила раньше. Какое-то время назад (возможно, уже миновал 1982 год, но, скорее всего, это случилось раньше) на первых полосах нескольких газет появилась самая ужасная из виденных мною в жизни фотографий. Я едва скользнула по ней взглядом и поспешно перевернула страницу, а потом, в тот же день, так и не прочитав, выкинула газету, но все равно, даже беглого взгляда хватило, чтобы в памяти моей отпечаталась та картина, и она часто всплывает у меня перед глазами – до сих пор. Не знаю где – в Белфасте, Дерри или каком-то поселке – бесчинствующая толпа напала на английского солдата и содрала с него кожу; остается надеяться, что он к тому моменту был уже мертв, но подробности я читать не решилась (только подпись к фотографии). Кажется, солдат лежал на животе, раскинув руки, как распятый святой Андрей Первозванный; по логике вещей, он был голый или полуголый, лежал у стены, или у кучи шин, или у пивных бочек, не знаю, второй раз открыть фотографию я просто не смогла; сейчас, когда появился интернет, все легко вернуть, ничего не пропадает. Вокруг стояли люди, он был там не один. Нормальные на вид люди, каких можно встретить в Мадриде, или в любом другом европейском городе, или в наших деревнях; эти люди подходили, чтобы взглянуть на него, и, вероятно, не принимали участия в жуткой расправе, а может, принимали и теперь без всякой жалости смотрели на дело рук своих – вероятно, жалость пришла позднее или не пришла никогда, а может, она пришла вместе с оцепенением, которое наступает после некоторых поступков, когда все уже свершилось и ничего нельзя исправить. В любом случае эти люди смотрели, смотрели на труп – он был необычного для белого человека темного цвета, кажется, тело без кожи становится рыжеватым, но лучше об этом не думать, фотография была черно-белой. Они смотрели так, как в музее разглядывают картину Ессе Homo [38], на ней Иисус Христос оставался таким, каким был две тысячи лет назад в каком-то далеком уголке земли, то есть на картине он навеки оставался нарисованным, лишенным объема, и его никто не воспринимает как реального, сегодняшнего, в отличие от того молодого солдата.
Большинство из нас хоть раз в жизни чувствовали абстрактную или конкретную ненависть; мы ее время от времени чувствуем, но почти никогда не видим результатов своей ненависти воочию, разве что иногда, потому что то, во что выливается ненависть, трудно осмыслить, принять, вынести, и это в Европе, где мы волей-неволей привыкли к чему-то подобному, привыкли за долгие века, которые нельзя выкинуть из памяти. Случалось, что военные в Ольстере вели себя как звери, но этот парень, возможно, всего лишь надел ненавистную для них форму, возможно, он только что туда прибыл. Как бы то ни было, больше всего меня поражают (я говорю, разумеется, о себе самой) разъяренные и словно с цепи сорвавшиеся толпы и то, на что они способны. Годы спустя мне довелось увидеть еще одну подобную сцену (правда, по телевизору показали ее не полностью), и она заставила меня вспомнить ту фотографию из Северной Ирландии, но это случилось уже в моей стране, а значит, расправа все-таки была не такой дикой: несколько баскских abertzales [39] яростно топтали ногами голову ertzaina [40] — беззащитного, лежавшего на земле. Топтали прямо на улице, на глазах у равнодушных прохожих, хотя они, не исключено, с жаром подзуживали нападавших. И он был даже не полицейским-“оккупантом”, а агентом местной автономной полиции, таким же баском, как и они сами. К счастью, полицейский не умер, но, надо полагать, долго пролежал в больнице, а может, и остался калекой. Я никогда не забуду тот день, наверняка не забуду, в отличие от самодовольных “патриотов”, подражавших ирландцам, хотя и без равных на то оснований. Но кто-то их все-таки остановил, иначе полицейского забили бы до смерти – просто ради потехи, как бывает, когда нападают кучей на одного.
