Берта Исла - Мариас Хавьер
– Скажи, а что должен был бы сделать король, если бы от этих солдат узнал о заговоре? Если бы понял, что его замыслили убить еще до рассвета и таким образом избежать сражения, в котором солдаты лишились бы голов, или ног, или рук? В таком случае ему тоже не подобало бы наказывать виновных? То есть он должен был бы пропустить мимо ушей услышанное и забыть о нем? Как ему следовало бы поступить? Ответь! Позволить убить себя без сопротивления в своем шатре, заснуть, чтобы никогда не проснуться, покорно ждать появления вооруженных кинжалами солдат?
Томас улыбнулся, на сей раз гораздо веселее, словно мои рассуждения позабавили его или ободрили. Кажется, ему было хорошо со мной, как и с самого начала, и никуда это не ушло. Нам было хорошо вместе, несмотря на туманы и дымные завесы, вечно нас окружающие. Несмотря на то, что взгляду моему было доступно так мало, да, несмотря ни на что. Словно я смотрела на его жизнь только одним глазом, а на другой ослепла. Иногда я терпела с трудом, но все равно терпела. И продолжала любить его, хотя не всегда безупречно, коль скоро к любви примешивались и разные другие чувства – впрочем, как оно бывает и у всех. Нет, как оно бывает у тех, кто любит по-настоящему. Я предпочла бы скорее отказаться от некой части Томаса, чем потерять его совсем, чем остаться лишь с воспоминанием о нем.
– Нет, это бы полностью изменило ситуацию. Если бы дело обстояло так, Уильямс и два других уже были бы не его людьми, а стали бы ему врагами. И если бы в ту ночь король заподозрил, что плетется заговор с целью убить его и тем самым избежать сражения, он бы имел полное право тайком, скрыв лицо, разведать планы солдат, офицеров и знати, чьи угодно планы. Они считались бы подлецами и не заслуживали бы особых церемоний. И капитан-флюгер был бы прав, напоминая о законах военного времени и требуя казни. Лишить предателей жизни было бы разумно и правильно, пока они не причинили вред Королевству.
Я не могла не вспомнить “социалов” Франко. Все можно оправдать, встав на ту или иную точку зрения, а у каждого она своя, и не так трудно убедить себя в собственной правоте. Но я на этом не остановилась, наоборот, мне захотелось поскорее выплеснуть наружу недавнюю догадку:
– Именно так вы поступили с Кинделанами? Казнили? Поэтому ты твердо уверен, что они больше никогда не появятся? – И я добавила небрежным тоном, чтобы показать, что не очень его осуждаю (если их нет в живых, моим детям ничего не угрожает, а это самое главное, особенно если дети маленькие): – Они забудут не только про нашу семью. Они забудут обо всем на свете, если вы с ними окончательно расправились. Забудут любые лица. Любые имена.
Мои вопросы застали его врасплох (прошло много времени, и я никогда ни о чем подобном не спрашивала), или он только изобразил оторопь. А потом ответил, хотя в честность его ответа я не очень поверила:
– Что ты выдумываешь, Берта? Нет конечно, мы ничего такого не делаем, какие глупости. За кого ты нас принимаешь? За КГБ, Штази, Моссад, чилийскую ДИНА? За Джеймсов Бондов? За ЦРУ?
В голове у меня молнией сверкнуло возражение: если все эти секретные службы казнили своих врагов без суда и следствия, то почему бы и коллегам Томаса не поступать точно так же?
– Или хуже того – за мафию? Я ведь объяснил тебе, что, к счастью, ничего про эту парочку не знаю. – Он замолчал, погладил место, где когда-то был шрам. Потом добавил: – И кроме того, зачем ты задаешь мне вопросы, которых задавать не должна? И на которые я не могу ответить.
VI
Но Томас успел еще раз упрекнуть меня за сказанное в тот день, и случилось это примерно месяц спустя, когда аргентинские военные совершенно безрассудно в порыве фальшивого патриотизма высадились на Мальвинских островах (или Фолклендских, название зависело от стороны конфликта и от того, на каком языке об этих островах говорили), которыми Британия владела с 1833 года. Естественно, она не собиралась сидеть сложа руки и терпеть захват Фолклендов Аргентиной, особенно если учесть, что английское правительство возглавляла железная леди Маргарет Тэтчер, правда, острова находились бог знает где: в юго-западной части Атлантического океана, к востоку от Магелланова пролива и к северо-востоку от Огненной Земли, иначе говоря, не так далеко от Антарктиды.
В Аргентине в то время правила военная хунта, что формально тоже оправдывало вполне предсказуемую реакцию Британии, хотя диктатор соседней Чили пользовался у Тэтчер симпатией и тогда, и до конца жизни – его жизни или ее, поскольку я уже не помню, кто из них умер раньше, – короче говоря, большинство политиков не обращают внимания на противоречия, если сами себе их позволяют. Было очевидно, что приближается совершенно нелепая война, которую и вообразить себе никто не мог до дня, предшествовавшего высадке и взятию Стэнли, столицы Фолклендов, – война между двумя странами, удаленными друг от друга в географическом плане, но не столь далекими в идеологическом; вообще-то аргентинские военные находились у власти шесть лет, совершали жестокие преступления, однако это не слишком волновало представителей так называемого свободного мира, и они не слишком возмущались. А вот агрессия – это агрессия, то есть такие действия рассматриваются как военные и не могут остаться без ответа, коль скоро дипломатические пути очень быстро завели обе страны в тупик.
– Ну вот, сама посмотри, – сказал мне Томас, показывая первую полосу английской газеты, выдержанную в самом воинственном духе. – Ты совсем недавно говорила, что не происходит войн ни на море, ни на суше, что нет никаких бомбежек. Боюсь, очень скоро ты увидишь их своими глазами, вернее, услышишь о них, и главным образом о морских сражениях, поскольку там кругом океан, Фолкленды находятся в трехстах милях от континента. Главной силой там будут корабли: сторожевые, эсминцы, подлодки, авианосцы, крейсеры, войсковой транспорт, лихтеры, десантные катера. Иначе говоря, начнутся морские сражения с участием Англии, и ничего тут не попишешь. Я же тебе без конца твердил: войны происходят всегда, но очевидные – лишь время от времени. Зато нынешняя очевидна для всего мира, и забыть ее будет трудно. Правда, и помнить ее будут не очень долго. Хотя закончится она быстро. Эти самодовольные вояки сами себе вырыли могилу, развязав совершенно безнадежную для них войну.
“В пасти моря… ” – вспомнила я слова Элиота, и на сей раз они вполне подходили к случаю. Голос Томаса звучал почти весело и не без торжества. Ему не только хотелось уколоть меня, показав свою правоту, но его вроде бы даже обрадовало неизбежное начало военного конфликта, в котором будут погибшие с обеих сторон, может, не очень много, если конфликт разрешится быстро, но от этого потери окажутся не менее болезненными. Не слишком удивила меня и вспышка энтузиазма у Томаса: такие настроения носились в воздухе, страсти подогревали как Тэтчер, так и аргентинский генерал Галтьери, силой захвативший президентский пост, а Томас служил Тэтчер, от нее поступали все приказы, кроме тех, о которых ей лучше было не знать. Поразительно, но многовековой опыт ничему не научил обе страны (у Англии он был особенно богатым): как аргентинский народ, так и английский пылали праведным гневом и требовали проучить противника, а ведь больше всего радует людей – людей беспринципных и наглых, хотя всегда есть миллионы, не относящие себя к этой категории, – перспектива хорошей кичливой войны. Именно перспектива, то есть пока она еще не началась. И тут меня немедленно посетила следующая мысль: если случится война с испаноязычной страной, то в ближайшие дни мужа вызовут в Лондон, чтобы он служил переводчиком, а может, и чтобы вел допросы и занимался другой подобной работой. Вряд ли ему придется куда-то внедряться, вряд ли в данном случае понадобится шпионаж, все карты были открыты с моменты вторжения аргентинцев на острова, и тут нечего было разведывать и нечего было упреждать; к тому же британская военная мощь ни в какое сравнение не шла с аргентинской, так что оставалось лишь поражаться глупости и самоубийственному недомыслию главарей хунты. В любом случае я не сомневалась, что Томас будет там нужен. Если он мог виртуозно имитировать английский в разных его вариантах, то выдать себя за аргентинца ему не составит никакого труда: говор жителей Буэнос-Айреса часто звучит как карикатура на говор жителей Буэнос-Айреса, особенно для нашего испанского слуха, и человек с талантами Томаса воспроизведет его безупречно. Разумеется, даже при своей полной слепоте я ничего не исключала, оставаясь, как уже говорила, рабой собственных домыслов и фантазий. Я допускала все: что его отправят в Буэнос-Айрес, или в Рио-Гальегос, или даже на Огненную Землю. Если я сказала, что Томас еще успел уколоть меня, сообщая о событиях, которые воспринимал с торжеством, то только потому, что все произошло так, как я и предвидела. Третьего апреля 1982 года Совет Безопасности ООН безуспешно потребовал немедленного прекращения боевых действий и вывода всех аргентинских войск из зоны конфликта, то есть с Фолклендских островов (я называла их так же, как Томас), призвал правительства Великобритании и Аргентины к дипломатическому разрешению конфликта и соблюдению Устава ООН. Томас сообщил мне, что должен ехать в Англию немедленно, буквально на следующий день. А уже 5 апреля из Портсмута отплыла британская эскадра, ее бурно провожала воинственно настроенная толпа, жаждущая, как ни странно, крови и требующая восстановить честь, которую англичане всегда с успехом защищали в сражениях былых времен. В конце концов, за последние полтора века страна воевала с Наполеоном, русским царем, кайзером, Гитлером и много с кем еще, слишком много с кем еще. Четвертого апреля я поехала с мужем в аэропорт. Я редко провожала Томаса до самолета. Просто привыкла к его отъездам и, хотя никогда не знала, когда он вернется, старалась отнестись к ним как к командировкам рачительного бизнесмена-хозяина, до болезненности исполнительного, если угодно, одного из тех, что неожиданно продлевают свои странствия по миру, словно чувствуют себя в своей тарелке, только покидая дом и непрерывно разъезжая по миру. Но на сей раз затевалась настоящая война, то есть видимая, как он говорил, и, хотя поначалу у меня не было опасений, что его отправят в зону боевых действий на борту какого-нибудь корабля в качестве переводчика или вроде того, по возрасту он все-таки подлежал призыву. То есть все могло случиться. В отличие от прошлых отъездов мужа, для меня покрытых тайной, теперь я сознавала степень риска: все мы видели фильмы про ужасные морские сражения, видели пылающие и идущие ко дну корабли, тонущих или искалеченных членов экипажа. Провожая Томаса, я держалась спокойно и естественно, мы почти не разговаривали, поскольку мне и в голову не приходило допытываться о задании, которое он мог получить, ведь Томас и сам, скорее всего, пока ничего этого не знал. Он выглядел возбужденным – в хорошем смысле слова (в каком именно, понятно любому, кто испытывает возбуждение), – и такое настроение было вызвано не столько предстоящими ему самому делами, сколько общей атмосферой: он, безусловно, тоже заразился неуместным и самодовольным бахвальством, овладевшим Англией. Должна признаться, что меня возмущала и выводила из себя эта атмосфера – не меньше, чем аргентинцы, которые второго числа устроили массовую манифестацию в Буэнос-Айресе на площади Майя в поддержку силового возвращения Мальвинских островов, они бурно приветствовали генералов, которые вот уже несколько лет творили в стране беспредел, а теперь готовы были принести в жертву молодых солдат, хотя ни пользы, ни победы эта авантюра принести не могла, да и цель ее не была благой. Как, впрочем, и цель миссис Тэтчер, в отличие от данного Генрихом V сражения при Азенкуре, как его трактуют история или Шекспир; однако в данном случае не Тэтчер пустила первую стрелу, и это поначалу кое-что значило, но потом забылось, если ответом служили несоразмерные действия, артиллерия и свирепые солдаты-гуркхи с их жуткими непальскими кривыми ножами.
