Шарлотта Линк - Хозяйка розария
Эрих был сильно пьян и пребывал в превосходном настроении. Видимо, принял таблетки, чтобы подстегнуть себя. Есть он не хотел, но очень расстроился, увидев, что свечи погасли. Хелин пришлось найти новые, вставить их в подставки и снова зажечь. Эрих сказал, что теперь они должны все вместе спеть «Тихую ночь», но пели только они с Хелин, потому что Беатрис не знала немецкого текста. Потом Эрих вышел на середину комнаты и начал делать доклад о положении на фронтах. Конечная победа близка, фюрер намерен показать миру все свое блистательное величие, раса господ очистит землю от недочеловеков. Эрих громоздил высокопарные выражения друг на друга, размахивал руками, вещал горячечным пьяным голосом, но выражение его глаз было до странности фальшивым. Эта фальшь сочилась из него, проглядывала в жестах и мимике.
«Он сам не верит в то, что говорит, — подумала Беатрис, — он говорит отштампованные слова, потому что не хочет думать. Но это слабоумие, и он прекрасно знает, что это слабоумие».
— Я пойду спать, — сказала она и встала, но Эрих силой снова усадил ее на стул.
— Сиди, я еще не закончил.
Продолжая вещать, он откупорил еще одну бутылку вина, налил Хелин и Беатрис, несмотря на их протесты, выпил стакан, потом, без перерыва, еще один. Слова его стали совсем невнятными, предложения бессвязными, потом в них проглядывал какой-то смысл, но это было лишь повторение перлов, которые постоянно выплевывала нацистская пропагандистская машина.
Постепенно догорели и новые свечи, Эрих уже не мог стоять и сел, крепко ухватился руками за стол и объявил, что его зовут Эрих Фельдман и никто не смеет против этого возражать.
— Давайте, может быть, отведем его наверх, — предложила Беатрис.
Эрих, не сопротивляясь, но сильно раскачиваясь из стороны в сторону, дал отвести себя наверх. Он пытался говорить, но не мог внятно произнести ни одного слова. Наверху Хелин и Беатрис оттащили его в спальню, уложили в кровать, и он тотчас уснул.
— Завтра ему будет ужасно плохо, — вздохнув произнесла Хелин. — Интересно, будет ли у нас с ним хоть одно не такое ужасное Рождество?
Беатрис подумала, что с ним ужасен каждый день, но ничего не сказала вслух. Ей страшно не хватало Деборы и Эндрю и очень хотелось спать.
На следующий день Беатрис проснулась очень рано, несмотря на то, что поздно уснула. За окном начинался новый день, туманный, серый и холодный. Она вспомнила, что говорил вчера Эрих об этом времени года, и на какой-то момент она представила себе ужас, который охватит его, когда он откроет глаза и увидит холодный туман. Потом она вспомнила, что двадцать пятого декабря Эрих обычно пребывал в безоблачном настроении, невзирая на холод и туман. В гостиной теперь должен жарко гореть камин, в доме — пахнуть кофе и яичницей на сале. Она наденет халат, спустится в гостиную, опустится на ковер и будет распаковывать подарки. Ее будет переполнять чувство тепла и любви, слух ее будут ласкать рождественские песенки, которые так любила мурлыкать себе под нос Дебора.
Она встала, оделась и спустилась вниз. В гостиной было промозгло и неуютно. Под потолком висел холодный дым свечей, на столе стояли пустые бокалы и бутылки, следы вчерашних возлияний Эриха.
Беатрис поняла, что не сможет вынести в обществе Эриха и Хелин этот день, обещавший быть тусклым и безрадостным. Она надела пальто, выскользнула из дома и направилась к Мэй.
Воздух был сырой и холодный, туман был настолько густой, что Беатрис могла видеть перед собой лишь несколько метров дороги. Луга справа и слева от дороги были покрыты серебристым инеем. Время от времени, сквозь редкие просветы в облаках проглядывало солнце, бросая лучи на замерзшую траву и стены дворов. Стояла мирная тишина, до слуха Беатрис не доносилось ни звука. Полная тишина накрыла остров, туман, казалось, поглотил все живое. Беатрис зябко поежилась, понимая, что мерзнет не только от зимнего холода.
Беатрис уже видела стоявший у выезда из деревни уютный дом Уайеттов с квадратными окнами, фруктовые деревья в их саду. Свет в окнах не горел, и это вызвало у Беатрис раздражение. Неужели семья до сих пор спит? Однако ставни были открыты, и Беатрис постучала в дверь латунным молоточком.
В доме по-прежнему было тихо. Она снова постучала, но безрезультатно. Она обошла дом, поднялась на кухонное крыльцо, сквозь окно заглянула внутрь и увидела Жюльена. Он сидел за столом и пил кофе.
Он увидел ее тотчас и вскочил на ноги. Короткий миг Беатрис казалось, что он сейчас опрометью бросится прочь из кухни, чтобы спрятаться, но, видимо, до него дошла бессмысленность бегства. Он остался стоять на месте, и они во все глаза смотрели друг на друга — Беатрис с удивлением, а Жюльен с ужасом.
Потом Жюльен подошел к двери, отодвинул засов и открыл дверь.
— Беатрис! — хрипло произнес он. — Ты одна?
— Да, со мной никого нет. Жюльен, я бы ни за что не подумала, что…
Он сделал шаг назад.
— Заходи! — прошептал он, и как только она вошла, тотчас запер дверь на засов.
— Я стучалась, — Беатрис тоже непроизвольно перешла на шепот. — Но никто не открыл…
— Я тоже ничего не слышал, — сказал Жюльен. Он был еще бледен от пережитого страха. — Боже, это была глупость с моей стороны сидеть на кухне. Могли прийти немцы и тоже заглянуть в окно.
— Или сосед, который мог бы вас выдать, — сказала Беатрис. — Давно вы здесь?
— С третьего дня после побега. Сначала я спрятался в скалах на берегу, но там я, конечно, не выжил бы. Доктор Уайетт был единственным человеком, которого я знал на острове и которому доверял. Он сразу же забрал меня в свой дом.
— Я так часто бываю здесь, — удивленно сказала Беатрис, — но ни разу вас не заметила.
— Я живу на чердаке, — Жюльен поморщился. — Это, конечно, не самое лучшее место для жизни зимой, но все же лучше, чем работать на немцев. Доктор Уайетт все время думает, как переправить меня с острова, но говорит, что это очень опасно. Немцы охраняют все побережье.
— Мэй знает? — спросила Беатрис, и Жюльен утвердительно кивнул.
— Конечно. У нас ничего бы не получилось, если бы ее не посвятили в это дело. Очевидно, она умеет держать язык за зубами.
— Да, — удивленно сказала Беатрис. Простоватая инфантильная Мэй оказалась способной молчать. Раньше Беатрис ни за что бы в это не поверила.
— Где Мэй и ее родители? — спросила она.
— У друзей. Их пригласили на рождественский завтрак. Они вернутся днем. Беатрис, хочешь кофе? Садись! — он пододвинул ей стул. Кажется, он немного успокоился. — Я иногда спускаюсь с чердака. Там можно сойти с ума. Иногда мне хочется выбить окно и что-нибудь заорать, но, конечно, я этого не делаю, — он достал из шкафа вторую чашку, поставил ее перед Беатрис и налил кофе. — Вот, пей, а то ты совсем продрогла.
