Лори Нелсон Спилман - Жизненный план
Мы стояли на крыльце, в тот день было чертовски жарко, и все окна в доме были распахнуты настежь. Я не сомневался, что Чарльз подслушивает, но мне было все равно. Я сказал Элизабет, что люблю ее, и всегда буду любить. Но не сказал ей, что остаюсь. Она была очень проницательна и наверняка все поняла. Элизабет поцеловала меня и прошептала: «Ты знаешь, где меня найти».
Мое сердце сжалось от боли за печальную женщину в синем пальто, катающую на санках двух светловолосых мальчишек.
— Она думала, ты вернешься за ней.
Джон кивает и молчит, прежде чем продолжить:
— Бог мой, я до сих пор вижу те глаза, зеленые, как холмы Ирландии, они смотрели не моргая, в них было столько доверия.
Я с трудом сглатываю ком.
— Но ведь потом они развелись. Почему ты не нашел ее?
— Я не следил за ее жизнью. Уехав, я убедил себя, что поступаю правильно, постарался все забыть и не мучить себя разными «если бы». Много лет эта гитара единственное, что доставляет мне удовольствие. Через пятнадцать лет я познакомился с мамой Зои, и мы прожили вместе шесть лет, хотя никогда не были женаты.
— Где она сейчас?
— Мелинда вернулась в Аспен — там ее семья. Материнство никогда ее не привлекало.
— Мне очень жаль, что тебе приходилось столько терять в жизни.
Джон качает головой.
— Я последний, кто заслужил сочувствия. Как говорится, жизнь прекрасна. — Он берет меня за руку. — И становится только лучше.
Я улыбаюсь, глядя на своего отца.
— Не понимаю, почему мама не искала тебя после развода или после смерти Чарльза?
— Мне кажется, первое время она ждала, что я приеду или позвоню, но шли годы, а от меня так и не было вестей, поэтому Элизабет решила, что я никогда ее не любил.
По спине пробегает дрожь. Неужели мама умерла, считая любовь своей жизни ошибкой? И тут в голову приходит вопрос, который я вынашивала много недель.
— Джон, ты не хочешь сделать тест на отцовство? Не волнуйся, я нормально к этому отношусь.
— Нет, нет, не хочу. Я ни секунды не сомневался, что ты моя дочь.
— Почему? Все мужчины задаются этим вопросом. Я ведь могу быть и дочерью Чарльза.
Он проводит рукой по струнам.
— Вскоре после нашего знакомства твоя мама призналась мне, что после рождения Джея Чарльзу сделали вазэктомию.
Я молчу и хлопаю глазами.
— Значит, он точно знал, что я не его дочь. Неудивительно, что он меня не любил.
— Кроме того, ему было достаточно взглянуть на тебя, чтобы понять, кто твой отец.
— Никогда не думала, что была нежеланным ребенком.
— А в этом ты не права. Элизабет была шокирована решением Чарльза сделать операцию. Она хотела еще детей, много раз говорила мне, что мечтает о дочери.
— Правда?
— Ну, конечно. Ты представить не можешь, как я был счастлив, когда мистер Полонски сообщил, что у меня такая замечательная дочь.
Я прикрываю рукой рот и шепчу:
— Мама нам обоим сделала подарок, оставив мне свой дневник.
Джон гладит меня по плечу:
— Да, самый лучший подарок в моей жизни.
Всего через три дня я уже чувствую себя не гостьей в доме Джона, а настоящим членом семьи. Я приседаю на корточки перед Зои в фойе терминала аэропорта и крепко прижимаю ее к себе. Она цепляется за мой свитер, потом отстраняется и вытягивает большой палец.
— Моя шештра.
Я прижимаю свой палец к ее — этот жест стал нашим ритуалом.
— Я люблю тебя, сестренка. Обязательно позвоню вечером, договорились?
Джон заключает меня в объятия, и я чувствую силу, дающую мне ощущение защищенности. Такими я всегда и представляла себе объятия отца. Я вдыхаю запах кожи, смешанный с ароматом его одеколона, и закрываю глаза, стараясь запомнить, как пахнет мой отец.
— Когда мы увидимся? — спрашивает Джон, наконец отпуская меня.
— Приезжайте в Чикаго. Я хочу, чтобы и там все познакомились с тобой и Зои.
— Договорились. — Он целует меня. — Беги, опоздаешь на самолет.
— Подожди. Я хочу кое-что тебе подарить. — Я открываю сумку и достаю мамин блокнот. — Пусть он будет у тебя.
Джон берет мамин дневник обеими руками, словно это Святой Грааль, и я вижу, как дрогнули его веки.
— Если у тебя когда-то и были сомнения, теперь ты сможешь прочитать, как она тебя любила. Все ее чувства к тебе здесь, — говорю я и целую его в щеку.
— А других блокнотов не осталось? Она не продолжала писать после моего отъезда?
— Нет. Я обыскала весь дом, но ничего не нашла. Видимо, после твоего отъезда для нее все закончилось.
Когда через пять часов колеса лайнера касаются посадочной полосы аэропорта О'Хара, я смотрю на часы. Десять тридцать пять, на двенадцать минут раньше. Я включаю телефон и читаю сообщение от Герберта: «Жду у выдачи багажа».
У меня в жизни не было такого милого парня. Теперь мне не надо искать такси, самой тащить сумку, для этого у меня есть Герберт. Однако особенного восторга я не испытываю. Наверное, от усталости. Я думаю лишь о том, как скорее добраться до своей маленькой квартирки в Пилсене, лечь в постель и позвонить Зои.
Как предполагалось, я нахожу Герберта сидящим в ряду встречающих с книгой в руках. При виде меня он вспыхивает от радости и спешит навстречу, раскинув руки. Я падаю в объятия самого великолепного мужчины во всем аэропорту.
— Добро пожаловать домой, — шепчет он мне на ухо. — Я скучал.
Как завороженная я смотрю в его голубые глаза. Он невероятно красив. Невероятно.
— Спасибо, я тоже скучала.
Мы стоим, взявшись за руки, и смотрим на ползущие по ленте чемоданы. Перед нами стоит женщина с малышом на руках. Перегнувшись через плечо матери, девочка крутит головой в розовом чепчике с яркими ромашками, потом взгляд ее карих глаз останавливается на Герберте. Вероятно, даже ее привлекает его внешность. Герберт наклоняется и улыбается малышке.
— Привет, красавица, — говорит он. — Ты ведь красавица, да?
Малышка кокетливо улыбается беззубым ртом. Герберт хохочет и поворачивается ко мне:
— Есть ли на свете нечто более трансцендентное, чем улыбка ребенка?
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять значение слова «трансцендентный». Решаю, что это означает «удивительный». Впрочем, Герберт и сам трансцендентный. Я подаюсь вперед и целую его в щеку.
— Спасибо.
— За что? — удивляется Герберт.
— За то, что встретил меня. И за то, что оценил улыбку ребенка.
Он слегка краснеет и переводит взгляд на транспортер.
— Ты хотела бы когда-нибудь иметь ребенка?
— Да, — отвечаю я, стараясь говорить как можно спокойнее, но внутри меня звучит громкая барабанная дробь.
