Лори Нелсон Спилман - Жизненный план
Как и обещал прогноз на Seattletravel.com, дождь не омрачает радости путешествия. Я отлично устраиваюсь в красивом кирпичном доме Джона и Зои, украшенном яркими ковриками, массивными книжными полками на стенах и удивительными картинами, привозимыми Джоном из многочисленных поездок в бытность музыкантом. Мы сидим на ярком индейском половичке и играем в «дурака». Слух ласкает приятная мелодия, доносящаяся из музыкального центра.
На часах шесть, и Джон решает, что пора заняться приготовлением его фирменного блюда — баклажаны с сыром пармезан. Мы с Зои отправляемся следом на кухню, чтобы приготовить салат.
— Теперь перемешиваем, Зои, вот так, — говорю я, заправляя салат. — Попробуй сама.
— Я буду шаправлять, — решает Зои и обеими руками берет стеклянный контейнер, в котором я смешала соус. Неожиданно неплотно закрытая крышка остается в руках Зои, а стеклянная мисочка падает на столешницу и катится в сторону, разбрызгивая соус.
— Ох, прости, пожалуйста! — восклицаю я. — Плохо закрыла крышку. — Хватаю бумажное полотенце, начинаю торопливо тереть пятна и слышу за спиной смех.
— Зои, иди посмотри на себя.
Я поворачиваюсь и вижу, как Джон подводит девочку к духовке, в дверце которой она может увидеть свое отражение. Зои считает, что это весело. Да и Джон, пожалуй, тоже. Он с усмешкой снимает каплю со щеки дочери и слизывает масляный соус с ее перепачканных пальчиков.
— М-м-м, как вкусно.
Джон делает вид, что собирается съесть прядь вымазанных соусом волос, а Зои визжит от восторга. Я не могу отвести глаз от умильной сцены общения дочери с отцом, стараясь сохранить ее навсегда в своей памяти.
Наконец мы усаживаемся ужинать, и Джон поднимает бокал вина.
— За моих прекрасных дочерей, — произносит он. — Я самый счастливый мужчина на свете.
Зои берет стакан с молоком, и мы чокаемся.
После веселой болтовни и вкусного ужина мы садимся вокруг дубового стола и слушаем рассказы Джона о его жизни после отъезда из Чикаго. Вскоре Зои начинает тереть покрасневшие глаза, и отец выталкивает ее из-за стола.
— Маленьким девочкам пора надевать пижамы и ложиться в кровать.
— Нет, я оштанушь ш шештрой.
— Зои, — вмешиваюсь я, — давай я помогу тебе переодеться.
Не отводя от меня круглых глаз, она вскакивает со стула и хватает меня за руку.
— Шештра мне помовет.
— Повезло тебе, — усмехается Джон.
Зои приводит меня в настоящую комнату принцессы, отделанную в лавандовых с розовым тонах, с кружевными шторами на окнах и плюшевым зоопарком на кровати.
— Мне очень нравится твоя комната. — Я наклоняюсь, чтобы включить лампу на прикроватной тумбочке.
Зои надевает пижаму с феей Динь-Динь и с моей помощью чистит зубы.
— Ты шпать пойдеф? — спрашивает она, накрываясь одеялом.
— Хочешь, почитаю тебе сказку?
— Либья!
Я пробегаю глазами книги на полке, но не нахожу ни одной сказки о Либье. Внимательно перебрав книги еще раз, нахожу сказку о поросенке Оливии.
— Эту? — спрашиваю я, снимая книгу с полки.
— Либья! — улыбается Зои и двигается к краю кровати, чтобы освободить для меня место.
Я ложусь на подушку рядом, Зои поворачивается ко мне, обдавая запахом мятной пасты, и целует в щеку.
— Шитай, — командует она, указывая на книгу.
На середине сказки дыхание ее становится ровным, глаза закрываются. Я осторожно поднимаюсь и выключаю лампу. Теперь комната подсвечивается лишь розовым ночником с Русалочкой.
— Я люблю тебя, Зои, — шепчу я, целуя сестру в щеку. — Как многому ты меня научила.
Вернувшись в кухню, я обнаруживаю полный порядок и слышу тихий шум посудомоечной машины. Наливаю еще вина и иду в гостиную, где Джон сидит на ковре и перебирает струны гитары.
— Садись, — улыбается он мне. — Чем тебя угостить? Может, сварить кофе?
— У меня все есть, — говорю я, поднимая бокал, и опускаюсь рядом с ним, разглядывая блестящую темную гитару. — Какая красивая.
— Спасибо. Я люблю этот старый «гибсон». — Он берет несколько аккордов и перекидывает через руку кожаный ремень. — Он много раз помогал мне, когда вода в океане жизни поднималась быстрее, чем я успевал спастись. — Джон с нежностью любовника укладывает инструмент в чехол. — Ты играешь?
— Боюсь, что это с генами мне не передалось.
— Каким ты была ребенком, Брет?
Мы переходим к столу и следующие два часа обмениваемся вопросами, рассказами, воспоминаниями и шутками, изо всех сил стараясь заполнить пустоту длиною в тридцать четыре года.
— Ты во многом напоминаешь мне маму.
— Принимаю это как комплимент. Я очень по ней скучаю.
Взгляд его становится напряженным, он опускает голову и разглядывает ногти.
— Да, я тоже.
— Ты никогда не пытался ее найти? — спрашиваю я и вижу, как напрягаются мышцы его лица.
Джон опять берет гитару, словно она дает ему необходимую поддержку, и опускается на ковер. Он задумчиво перебирает струны, наигрывая отрывки из разных песен и, наконец, поднимает на меня глаза.
— Чарльз Боулингер был тот еще тип, — произносит он и делает выдох, который задерживал последние несколько аккордов. — Я хотел жениться на твоей маме. Самым сложным было оставить ее и уехать. Я любил ее так, как никогда не любил ни одну женщину. Никогда.
— Но ты разбил ей сердце, Джон. Я читала об этом в дневнике. Она была готова бросить Чарльза и пойти за тобой, но ты хотел по-прежнему кочевать по стране.
Он вздрагивает и качает головой:
— Это не совсем верно. Понимаешь, когда твой отец обо всем узнал…
— Чарльз, — прерываю я. — Он никогда не был мне отцом.
Джон несколько секунд смотрит на меня и кивает.
— Когда Чарльз узнал, что мы с твоей мамой любим друг друга, он пришел в бешенство и заставил ее сделать выбор — он или я. Глядя ему в глаза, она призналась, что влюблена в меня. — Джон улыбается теплым воспоминаниям. — Потом она выбежала из кухни. Я бросился за ней, но Чарльз удержал меня за руку. Он сказал, что если Элизабет уедет, то никогда не увидит сыновей.
— Что? Как он мог так поступить?
— Не забывай, был 1977 год. Жизнь была не такой, как сегодня. Чарльз заявил, что даст показания в суде, что она беспутная женщина и не достойна быть матерью. В то время я курил травку, и он пригрозил засадить меня за наркотики. Мне было ясно, что суд встанет на его сторону, и я решил уехать, чтобы не быть обузой для Элизабет.
— Боже, как все ужасно.
— Расставание с сыновьями убило бы ее, поэтому я соврал, что не планирую вести оседлую жизнь, не хотел, чтобы ей пришлось делать выбор. — Джон качает головой. — Я тогда чуть с ума не сошел, но знал, что так лучше для твоей мамы, она не представляла своей жизни без сыновей.
