Роберт Ирвин - Ложа чернокнижников
Салли «полирует» кислоту травкой. Ей нужно прикурить, но она просто поднимает мастырку кверху, и Ганеша с головой слона, сидящий на небесах в позе лотоса, нагибается, чтобы поднести ей зажигалку. Тут Салли пердит, и газы вырываются разноцветные, как радуга, и украшенные маленькими серебряными звездочками. Просто красота. Но Мод этого не видит. Она стонет и дышит с присвистом. Она так вцепилась в меня, что писать практически невозможно.
Тут мы с Салли поняли, что у Мод — плохой полет. Мы попытались выйти из наркотического бреда. Я не мог пошевельнуться, потому что Мод буквально прилипла ко мне. Поэтому Салли пошла в дом и принесла наше пособие по выживанию во время ЛСД-полета под названием «Психоделический опыт. Пособие, основанное на тибетской „Книге мертвых"», авторы — Тимоти Лири, Ральф Метцнер и Ричард Алперт.
— У тебя Гневные видения, — возвестила Салли, — Это знак дурной кармы, но если пройти эту фазу, то ты сможешь избавиться от своего «я». Впрочем, выбора у тебя нет.
Салли стала пританцовывать перед нами с книгой в руках, читая из нее нараспев:
— Как сказано в тибетской «Книге мертвых», вслед за семью мирными божествами наступает черед семи видений разгневанных божеств, числом пятьдесят восемь, мужского и женского пола, с огненными нимбами, гневных и пьющих кровь. Это так называемые херуки, которых мы не станем описывать подробно, поскольку западным людям гневные божества часто являются в различных обличьях. Вместо многоголовых мифологических демонов, воплощений ярости и гнева, их будут пожирать и мучить безличные высокотехнологичные механизмы для пыток и другие научно-фантастические ужасы…
Читая, Салли изображала херук и приспособления для пыток. Мод старалась не смотреть. «Помогите, пожалуйста. Пожалуйста, помогите мне», — продолжала стонать она. Хотя глаза ее были закрыты, я видел, как глазные яблоки вращаются под полупрозрачными веками. Неприкрытые одеждой части ее тела стали белыми, как кожа прокаженного. И пока я смотрел на них, они становились все бледнее, пока не достигли добела раскаленного цвета ядерного взрыва. Я больше не осмеливался смотреть на Мод.
Мой взгляд упал на открытые страницы дневника. Это была ужасная ошибка, потому что, как только взгляд их коснулся, он словно прилип к бумаге. Теперь я уже достиг кульминации полета, и я во власти наркотика: я навсегда прикован к страницам своего дневника. Я обречен жить только прошлым, а единственное прошлое, которое у меня есть, заключено на страницах дневника. Я вновь и вновь оказывался в описанных мной ситуациях. Сначала это было клево, особенно ранние фрагменты: как мы балдеем с Салли, как я курю дурь с Козмиком, слушаю «Сержанта Пеппера» — но когда все это повторяется несчетное количество раз, удовольствие улетучивается. Это так же, как с пластинками. Через какое-то время музыка теряет для меня свой эмоциональный заряд, и я уже больше не в состоянии ее слушать. Так было и в этой части моего полета, и каждый случай из дневника становился серым и невыразительным, сначала бессмысленным, а затем просто омерзительным. Это было все равно, что сотни раз повторять слово «пёс». Я обедал с Мод в «Веселом гусаре» тысячу раз, потом еще тысячу, пока не изучил каждую складку своей салфетки, не вызубрил наизусть меню и не пересчитал все пряди волос на голове Мод.
Когда я в миллионный раз сидел в «Веселом гусаре», я вдруг вспомнил толкача из «Райского сада Абдуллы», который продал мне наркотик, от которого я сейчас летал, и его тибетское одеяние (на самом деле я уже тысячи раз сталкивался с этим типом и тысячи раз заключал ту же сделку). И теперь мне пришло в голову, что я нахожусь в каком-то проклятом тибетском царстве мертвых, где Гневные видения питаются моей жизнью. Поначалу это царство мертвых представлялось мне огромным домом с множеством коридоров, но скоро у меня возникло ощущение, что хотя этих коридоров действительно много, их число ограниченно и каждый никуда не ведет. Уголки, куда я не заглянул при жизни, я уже никогда не увижу в своей новой и тягостной форме существования. Уголки, не описанные в дневнике, были для меня навсегда потеряны, и я часто корил себя за леность. Если бы только я больше писал! Если бы я зафиксировал хотя бы еще несколько деталей увиденного и сделанного! Всего лишь еще несколько случаев — и было бы совсем другое дело, твердил я про себя.
Самое странное, что я действительно попадал и был вынужден попадать снова и снова во все описанные в дневнике ситуации, включая те, которых никогда не было, — те, что я выдумал ради Фелтона. Так, я часто оказывался на стене, ограждающей игровую площадку выдуманной мной школы Св. Иосифа, где я беседовал с игравшими на ней детьми-фантомами. Я оказался в запечатанном лабиринте, созданном самим собой, и лабиринт этот, хотя и огромный, все время уменьшался в моем воображении, теряя не только масштаб, но и цвет и смысл. Я заметил, что Мод, по-прежнему терпеливо сидевшая за нашим столиком в «Веселом гусаре», занимает центральное место в лабиринте моей сумеречной жизни после смерти. Женщина, которую я обречен любить всю Вечность…
Мод трясла меня за плечо. Я открыл глаза. После стольких световых лет, проведенных в моем дневниковом прошлом, я был поражен, когда увидел, что сижу в саду у домика на окраине Фарнхэма.
— Питер, очнись! Очнись! — тревожно звучал голос Мод. — Питер, здесь твоя мать!
— Это невозможно, — сказал я, внезапно полностью протрезвев, — Она умерла.
— Да, но посмотри сам, — ответила Мод, показывая куда-то рукой.
Я посмотрел туда, куда она показывала, но заметил только деревья и мелкие пепельные завитки, которые, как я знал, всегда появляются, когда ты под воздействием ЛСД. Эти завитки трепетали, готовые вот-вот превратиться в самую настоящую галлюцинацию, но так и не превратились, поскольку мой полет близился к концу.
— Но я ничего не вижу, — сказал я.
— Я тоже, — сказала Салли. Теперь она пристроилась ко мне с другого бока и тоже смотрела, куда показывала Мод.
— Да вот же она, прямо перед тобой, Питер, — не унималась Мод. — Ты не можешь ее не видеть. Она хочет, чтобы ты ее увидел. Она в саване. Поздоровайся с ней, Питер. Она хочет, чтобы ты показал, что ты ее видишь.
— Привет, мам, — сказал я и стал ждать, когда она появится.
— Мод, ты летаешь, — возразила Салли. — Мамы Питера здесь нет. Это просто твоя галлюцинация.
Но Мод оказалась упрямой.
— Я знаю, что я летаю. Но она действительно здесь. Она протягивает к тебе свои высохшие руки, Питер. И она не одна. Рядом с ней какой-то толстяк в бабочке. Кто это? И еще — молодой человек с вьющимися волосами. А за этими двумя — тьма народу в коричневых одеждах. Твоя мать — их пленница. Там еще много собак, слепых собак… то есть я хочу сказать, что в глаза им воткнуты иголки.
Горячее солнце било в лицо. Я изо всех сил вглядывался в колышущуюся траву и ветви, которые раскачивал легкий ветерок. То, что я не вижу того, что видит Мод, меня ужасало. Салли, по всей видимости, было еще хуже. Она сжалась в клубок и дрожала всем телом.
— Толстяк в бабочке тоже хочет с тобой поговорить, — продолжала Мод, — Он считает, что ты ему что-то должен. Твоя мать говорит, что очень замерзла, потому что на костях у нее почти не осталось кожи. Она просит нашей помощи. Что мне делать?
— Скажи ей, чтобы уходила. Скажи им всем, чтобы они все уходили, Мод, — проговорил я. — Пожалуйста. Я никого из них не хочу видеть.
— Ладно, хорошо, — и Мод встала. Указывая на незримую толпу, она повелительно произнесла:
— Уходите. Вы нам не нужны. Это частная собственность.
Она следила за тем, как они уходят, — по крайней мере, я предполагал, что это так. Потом она обернулась и увидела, что лицо мое мокро от слез. Она снова присела рядом и обняла меня.
— Они ушли, — сказала она. — Но я думаю, что они еще вернутся.
— Спаси меня от них, Мод, — и я зарылся лицом ей в грудь. Мод стала гладить меня по голове. Чуть позже я принялся расстегивать ее платье. Она не пыталась меня остановить — наоборот, поворачивалась так, чтобы мне легче было снять с нее одежду. Через плечо Мод я заметил, что Салли лежит лицом вниз и ее руки раскинуты в стороны, как у кающегося монаха, размышляющего о распятии. Раздев Мод, я тоже разделся и принялся изучать ее тело, как если бы это была иллюстрированная энциклопедия. Мне хотелось детально изучить ее ноги и грудь. Благодаря временному дару сверхъестественно острого зрения я различал все поры ее кожи и видел, что они образуют удивительный узор из ромбиков, расположенных в шахматном порядке. Ее кожа превратилась в Сеть Индры, и я добровольно позволил опутать себя этой Мировой иллюзией.
— Я люблю тебя, Мод, — пролепетал я.
— Вот и хорошо, — ответила она.
Она извивалась в моих объятиях, поворачиваясь таким образом, чтобы я мог рассмотреть и приласкать все части ее тела одну за другой.
