Билл Брайсон - Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира
Из всех зданий Британии, которые я бы с величайшим удовольствием взорвал, — здание «Маплс» в Харроугейте, отель «Хилтон» в Лондоне, здание почтамта в Лидсе, любое из тех, что принадлежат британскому «Телекому», — во главу списка я не замедлил бы поставить эти два. А вот вам головоломка. Угадайте, кто бы мог обитать в этих двух душераздирающих уродцах? Нет, я сам скажу. То, что побольше, занимает региональный совет по предпринимательству Северной Шотландии, а во втором размещается совет по предпринимательству Инвернесса и Нэйрна — две организации, которым доверено обеспечивать привлекательность и благосостояние этого красивого и важного уголка страны. Боже!
Глава двадцать седьмая
У меня были большие планы на утро: я собирался зайти в банк, купить пластмассовую блевотину, заглянуть в местную художественную галерею, возможно, еще погулять над прекрасной рекой Несс, но я проснулся так поздно, что времени оставалось только кое-как натянуть одежду, выписаться из отеля и во весь дух нестись на вокзал. Дальше Инвернесса поезда ходят нерегулярно — всего три раза в день до Терсо и Уика, так что опаздывать было непозволительно.
Поезд уже стоял у платформы, тихонько гудел и отправился вовремя. Состав тянулся вдоль обрыва круглых гор и холодного плоского Боули-ферта. Скоро колеса застучали по рельсам красивой старой дороги. Пассажиров на сей раз было больше, и проводник снова катал тележку, но никто у него ничего не покупал, потому что почти все пассажиры были пенсионерами и прихватили в дорогу собственную провизию.
Я купил цыпленка тандури и кофе. Как далеко мы ушли! Я еще помню времена, когда, купив у Британских железных дорог сэндвич, приходилось гадать, не последняя ли это трапеза перед долгими неделями в реанимации. Да и купить его было нельзя, потому что вагон-ресторан неизменно оказывался закрыт. А вот теперь я ем сэндвич с цыпленком тандури и запиваю вполне пристойным кофе, поданным прямо на место приличным и приветливым молодым человеком из двухвагонного состава, идущего на север Шотландии.
Вот кое-какая любопытная статистика: возможно, скучноватая, но ее надо знать. Инфраструктура железных дорог в Европе обходится на человека в год: 20 фунтов в Бельгии и Германии, 31 во Франции, более 50 в Швейцарии, а в Британии не дотягивает до жалких 5 фунтов. Британия тратит на улучшение условий на железных дорогах меньше всех стран Европейского Союза, исключая только Грецию и Ирландию. Даже Португалия тратит больше. И штука в том, что, несмотря на такое нищенское финансирование, в стране отлично работает железнодорожное сообщение. В поездах стало намного чище, чем было когда-то, и обслуживают в них более вежливо и терпеливо. Билетеры, благослови их, Боже, всегда говорят «спасибо», «пожалуйста», а еда вполне съедобна.
Я съел своего цыпленка и выпил кофе с удовольствием и благодарностью, а время между кусочками и глоточками коротал, наблюдая, как седая пара через столик от меня раскапывает свои дорожные припасы, расставляет маленькие пластмассовые коробочки с ветчинным пирогом и яйцами вкрутую, достает термосы, отвинчивает крышечки, отыскивает солоночку и перечницу. Разве не поразительно: дайте паре стариков полотняный саквояжик, набор контейнеров «Таппервэр» и термос, и они способны забавляться часами. Пара действовала с отработанной точностью, в полном молчании, как будто готовилась к этому событию годами. Накрыв на стол, они четыре минуты очень деликатно кушали, а потом большую часть утра провели, упаковывая все заново. Выглядели они совершенно счастливыми.
Глядя на них, я тепло вспомнил свою матушку, тоже большую поклонницу «Таппервэр». Она не устраивает пикников в поездах, потому что в той части страны, где она живет, поезда больше не ходят, но любит раскладывать оставшуюся еду по пластиковым контейнерам разных размеров и прятать их в холодильник. Думаю, это общая странность всех матерей. Едва вы покидаете дом, они радостно выкидывают все ваши детские сокровища — драгоценную коллекцию бейсбольных мячей, полную подборку «Плэйбоя» за 1966–1975 годы, ваш школьный дневник; но дайте им полперсика и ложку недоеденного горошка, и они упакуют их в пластиковый контейнер и спрячут на дальнюю полку холодильника, чтобы хранить чуть ли не вечно.
Так прошла долгая поездка до Терсо. Мы катили через все более пустынную и голую местность: холодные безлесные пустоши с кустиками, жмущимися к скалам, как лишайник, с редкими овечками, пугливо шарахавшимися от поезда. Время от времени мы проезжали извилистые ущелья с фермами, которые издалека выглядели романтичными и милыми, а вблизи оказывались голыми и неуютными. По большей части это были маленькие хозяйства, заполоненные ржавой жестью: жестяные сараюшки, жестяные курятники, жестяные изгороди — и все шаткое и потрепанное непогодой. Мы въезжали в одну из тех жутковатых зон на краю света, где никогда ничего не выбрасывают. Двор каждой фермы был завален грудами старья, будто хозяева считали, что рано или поздно им пригодятся 132 полусгнивших столба для изгороди, тонна битого кирпича и корпус «форда-зодиак» 1964 года.
Через два часа от Инвернесса мы подъехали к Голспи. Это приличных размеров городок с большими муниципальными районами и извилистыми улочками, застроенными бунгало из серого щебня, словно скопированными с общественных туалетов — в Шотландии к ним питают необъяснимое пристрастие. А вот фабрик и рабочих мест там нет. Хотел бы я знать, чем зарабатывают на жизнь люди в таких селениях, как Голспи? Следующей станцией была Бора, еще один немаленький поселок, с набережной, но без гавани и, насколько я мог видеть, без фабрик. Нет, чем же они все-таки живут, в таких местечках, вдали от всего на свете?
Потом местность стала совсем пустой — ни ферм, ни пасущихся животных. Мы целую вечность ехали через великую шотландскую пустыню, целые мили пустоты, пока, посреди великого ничто, не наткнулись на местечко под названием Форсинард: два дома, железнодорожная станция и необъяснимо большой отель. Что за странный затерянный мир! А потом наконец-то мы прибыли в Терсо, самый северный городок британской большой земли, конечная станция во всех смыслах слова. Я вышел на платформу на подкашивающихся ногах и по длинной главной улице направился к центру.
Я представления не имел, чего ожидать, но первые впечатления оказались благоприятными. Городок выглядел чистеньким, содержался в порядке, был скорее уютным, чем зрелищным, и значительно больше, чем я ожидал, к тому же с несколькими маленькими отелями. Я снял номер в отеле «Пентленд», оказавшемся достаточно милым на мертвенно тихий, не от мира сего лад. Я получил ключ у симпатичной дежурной, доставил свой багаж в далекую комнату, к которой вел полный призраков извилистый коридор, и вышел, чтобы оглядеться.
Великим событием в жизни Терсо, согласно летописям, отмечен 1834 год, когда сэр Джон Синклер, местный богач, ввел в обиход слово «статистика», но с тех пор жизнь протекала более монотонно. Синклер, когда не был занят изобретением неологизмов, еще усердно перестраивал город, одарив его роскошной библиотекой с легким налетом барокко и маленькой площадью с крошечным сквером посередине. Вокруг площади сегодня стоит скромный ряд полезных, приветливых на вид магазинчиков — аптека и мясная лавка, винная торговля, один-два бутика, россыпь банков, множество парикмахерских салонов (почему это в захолустных городишках всегда изобилие парикмахерских?) — короче, чуть ли не все, на что можно рассчитывать в образцовом населенном пункте. Был там и старомодный «Вулворт», но, кроме него и банков, все остальное казалось местной принадлежностью, и оттого Терсо представлялся по-домашнему милым. В нем царил дух настоящего самодостаточного селения, и мне это очень понравилось.
Я поболтался немного по торговым улочкам, потом какими-то переулками выбрался к набережной, где нашел одинокий рыбный склад, затерянной на акре пустой автостоянки, и огромный пустой пляж, о который с грохотом разбивался прибой. Свежий морской ветерок бодрил, и мир купался в эфирном северном свете, от которого море будто светилось, на всем лежал странный слабый голубоватый отблеск, и я тем острее почувствовал себя на чужбине.
На дальнем конце пляжа стояла призрачная башня — обломок старого замка. Я отправился на разведку. Меня отделял от башни каменистый ручей, так что пришлось вернуться к мостику на некотором расстоянии от пляжа, а потом пробираться по глинистой тропке, щедро посыпанной мусором. Башня обветшала, ее нижние окна и дверной проем были заложены кирпичом. Висевшее рядом объявление предупреждало, что береговая тропа закрыта из-за эрозии почвы. Я долго простоял на этом протянувшемся в море мыске, потом повернулся лицом к городу и задумался, что делать дальше. Терсо предстояло стать моим домом на следующие три дня, и я не слишком представлял, чем заполнить избыток свободного времени. Запах соленого моря и ощущение полной заброшенности на минуту привели меня в состояние тихой паники, словно я попал на макушку земли, где не с кем поговорить, а самое увлекательное развлечение — старая замурованная башня. Я вернулся в город той же дорогой, какой пришел, и за неимением лучшего занятия принялся глазеть на витрины. И у витрины бакалейной лавки это случилось — то, что рано или поздно всегда случается со мной в дальних поездках. Как я боялся этой минуты!
