Франсин Проуз - Голубой ангел
– Спасибо, Бетти, – говорит Лорен.
Бетти встает и уходит, на сей раз уже не останавливаясь шепнуть что-нибудь на ухо Свенсону. Он никогда ее не простит, никогда не зайдет в библиотеку как ни в чем не бывало. Да Бетти вряд ли это заметит, поскольку скорее всего его посещениям Юстонской библиотеки и так пришел конец.
Бентам несколько секунд выжидает и говорит устало:
– Кстати, о сексе по телефону… Следует занести в протокол, что профессор Свенсон звонил в «Секс по телефону». Из своего рабочего кабинета.
Свенсон уже на грани истерики. А как же невмешательство в его частную жизнь? Права, дарованные ему Первой поправкой? С каких это пор комиссии позволено изучать его телефонные счета? Ну да, точнее говоря, их телефонные счета.
– Следующий свидетель, – бурчит Бентам.
По ступеням спускается Карлос Остапчек. Пробегая мимо Свенсона, он хлопает его по плечу – в знак солидарности. Карлос – не Бетти Хестер, из которой можно веревки вить. Карлос здесь, потому что он на стороне Свенсона, пришел поддержать своего Тренера. Свенсон не удивился бы, если бы, спустившись вниз, Карлос вскинул победно руки. Но нет, он просто садится, ставит локти на стол.
– Рады приветствовать вас, мистер Остапчек, – говорит Лорен; остальные члены комиссии нестройным хором бормочут свои приветствия.
– Не могу сказать, что я рад оказаться здесь, – говорит Карлос и кидает многозначительный взгляд на Фрэнсиса Бентама.
– Да и мы тоже, – говорит Бентам. – Можете, Карлос, мне поверить. – Карлос замечает, что ректор обратился к нему по имени.
Сукин сын, думает Свенсон. Он и не подозревал, какой этот Бентам скользкий тип. Впрочем, только такие и становятся ректорами столь претенциозных заведений. Это слушание – эксперимент по выявлению истинных натур его сослуживцев.
– Карлос, – говорит Лорен, – я понимаю, как вам трудно. Но в интересах университета и всех студентов мы вынуждены задать несколько вопросов. И ваши однокурсники выбрали вас своим представителем.
Это известие Свенсона радует. Студенты, многие из которых, подозревает он, его недолюбливают, выбрали своим представителем того, кто скорее будет его защищать. Свенсон думает обо всех них с нежностью и сочувствием. Это его ученики. Они держатся заодно. Свенсон был к ним суров – да и к себе тоже. Но чему-то он их научил. Они все чему-то учились.
– Уж не знаю, чей я представитель, – говорит Карлос. – Мне известно то, что известно мне.
– А большего мы от вас и не требуем, – говорит Амелия. Сеньорита-аристократка опекает дурачка-простолюдина.
– Ну что ж, приступим, – говорит Лорен. – Не было ли в поведении профессора Свенсона чего-то, что показалось вам необычным, что вас каким-либо образом смущало?
– Нет, мэм, – говорит Карлос. Это «мэм» неподражаемо. Годы, про веденные Карлосом в исправительной колонии и в армии, закалили его, он не дрогнет, выдержит издевательства Лорен Хили и ей подобных.
– Совсем ничего? – уточняет Бентам.
– Совсем, – отвечает Карлос.
Они что, расследуют преподавательскую деятельность Свенсона? Он-то решил, что все собрались здесь обсудить его интимные отношения с Анджелой Арго. Они если имели место, то никак не в классе, – впрочем, думает Свенсон, происходившее в классе доставило ему неизмеримо большее удовольствие.
Он закрывает на мгновение глаза и слышит, как кто-то спрашивает:
– Замечали ли вы что-нибудь необычное, выходящее за рамки, в поведении профессора Свенсона по отношению к Анджеле Арго?
Он не сразу понимает, что это голос Магды. Какой-то он другой. Зачем Магда это спрашивает? Неужели она что-то заметила в тот самый первый день, когда Свенсон шел с Анджелой по двору? Если да, хотелось бы услышать от нее, что именно. Поскольку, даже несмотря на то, что сделала Анджела, Свенсону очень хочется, чтобы Магда сказала: когда увидела их с Анджелой вместе, ей показалось, будто между ними возникла… взаимная симпатия.
– Да нет, не замечал, – отвечает Карлос.
– А как он относился к ее работе?
Старушка Магда пытается вернуть все на привычные рельсы. Преподавание. Обучение. Работа.
– Она ему нравилась, – говорит Карлос. – И я понимал почему. У нее неплохо получалось. Здорово. Она умеет писать. Думаю, в глубине души и остальные это понимали.
– А что написала мисс Арго? – спрашивает Билл.
– Она принесла в класс главу из романа, – отвечает Карлос. – Во всяком случае, так нам сказали.
– А о чем роман? – Лорен наверняка это известно: об угнетении женщин, о мужской гегемонии, о фаллоцентризме.
– Ну, о девочке, – говорит Карлос. – О школьнице, которая занимается яйцами… выведением цыплят из яиц – это у нее научная работа по биологии.
Карл и Билл при упоминании чего-то настолько конкретного и реального, как научная работа, слегка оживляются.
– А еще о чем? – спрашивает Лорен. – Вы что-нибудь еще запомнили?
Лорен знает, чего добивается. Она слышала про роман. Кто ей рассказал? Магда? Анджела? Или Лорен его читала? Свенсону хочется надеяться, что да. Хорошо бы, если бы они все его прочли. Это, говоря их же словами, изменило бы ход обсуждения. Карлос отвечает:
– Там было про то, как девочка влюбилась в своего учителя.
– Никому из вас это странным не показалось? – интересуется Бентам. – Никого не смутило, что Анджела пишет об ученице, влюбившейся в учителя?
– Да нет, – говорит Карлос. – Профессор Свенсон еще на первом занятии объяснил нам, что не следует воспринимать художественное про изведение как автобиографию.
Какой Карлос молодчина! Среди этой толпы он кажется столпом нравственности – как Иисус, проповедующий старейшинам во храме.
– Понимаю, – отвечает пристыженный Бентам. – Да, это мудрая мысль.
– Вдобавок, – продолжает Карлос, – половина из того, что пишут наши девицы, как раз про влюбленность в преподавателей. Они же нигде не бывали, ничего не знают. О чем им еще писать?
Ну будет, Карлос. Достаточно. Мег Фергюсон, услышь это, наверняка лишила бы тебя права говорить от лица всей группы,
– Карлос… – обращается к нему Лорен, – а были у кого-нибудь из вас основания подозревать, что профессора Свенсона связывают… ммм… особые отношения с мисс Арго?
– Не было, – говорит Карлос. – Но теперь есть. Только знаете что? Я никак не пойму, зачем весь этот шум. Всяко бывает. Мало ли кто кем увлекся. Дело житейское.
И тут Карлос свой авторитет роняет. Комиссия не допустит, чтобы их нравственные стандарты, принципы, которые они поддерживают изо всех сил, ставились под сомнение. Глас обывателя им не указ.
– Я полагаю, теперь у всей группы имеются основания считать, – с нажимом говорит Бентам, – что профессор Свенсон мог уговорить мисс Арго вступить с ним в интимную связь, пообещав оказать ей помощь.
– Какую помощь? – спрашивает Карлос.
– Он обещал показать ее рукопись своему нью-йоркскому издателю. Уговорить его опубликовать роман.
Ну нет. Группе ничего такого известно не было. Точно – не было. Карлос может не отвечать – все написано на его лице.
Вот Свенсон и расплачивается за то, что ввел эту садистскую систему – приучил студентов молча терпеть все пытки. Комиссия должна была оказать Свенсону услугу – заткнуть ему рот кляпом, чтобы он не мог закричать: «Карлос, не слушай их! Ничего такого не было!» А что ему говорить? Что же было? Я показал ее работу своему издателю, потому что она в тыщу раз лучше твоей, Карлос. Впрочем, теперь уже непонятно, есть у него издатель или нет, и кроме того, он никогда бы не стал требовать интима в обмен на профессиональную поддержку. Не только потому, что у него есть моральные принципы, есть устои, есть, в конце концов, гордость, но и потому, что, как выяснилось, он не вполне уверен, что смог бы воспользоваться предоставленной возможностью.
– Нет, – говорит Карлос, – этого мы не знали. Но погодите… Я ничего не понимаю. Я не хотел…
Все видят, как изумлен Карлос: он не знал, что Анджела пользуется благами, которые другим предоставлены не были, и теперь в нем борются два чувства: он возмущен несправедливостью, но обязан хранить верность своему командиру. Свенсону хочется сказать ему, что несправедливость заключается лишь в том, что одному отпущено больше таланта, а другим меньше, и это не имеет никакого отношения к тому, что произошло между ним и Анджелой Арго. Но это вряд ли расположит к нему комиссию или Карлоса.
– Ничего, Карлос, – говорит Бентам. – Не торопитесь, успокойтесь. Скажите, а вы тоже писатель?
– Надеюсь, – отвечает Карлос.
– Я всегда считал, – продолжает Бентам, – что у писателей отличная память. Их профессия это подразумевает.
– Наверное, – соглашается Карлос.
– Тогда постарайтесь вспомнить, – говорит Бентам, – не происходило ли на занятиях чего-либо такого, что показалось вам хотя бы чуточку странным… или необычным?
