Маргарита Симоньян - В Москву!
Так, повторяя, Нора почистила зубы, позавтракала, собрала чемодан и поехала в аэропорт.
На взлетном поле пассажиры, летевшие бизнес-классом, грузились в самолет первыми, пока летевшие экономом — с барахлом и детьми — морозились на ветру. Девушка в форме помогала богатым протиснуться сквозь плотную кашу бедных.
Нора вдавилась в сиденье и задремала. Последнее, что выскользнуло в ее сознание из полудремы, была фраза того персонажа, который умер прямо на чьем-то приеме. Хто шо знает? — вспомнила Нора. — Нихто ниче не знает. Только Бог все знает, который все замутил.
Двадцатая глава
Одну сестру имею, и та — идиотка.
Мой брат— Это кто прилетел, Сыктывкар? — спросил лохматый таксист темноволосого пассажира в кожаной кепке.
— Ты сам Сыктывкар! Москва прилетел! Какой тебе Сыктывкар! — ответил пассажир, возмущенный предположением, что он мог прилететь из Сыктывкара.
— Так и говори, че орешь? — обиделся таксист.
Пассажир двинулся вглубь толпы, по дороге поздоровался с двадцатью, пожал руки десятерым, пятерых расцеловал в обе щеки и исчез в глубинах парковки.
В зале прилета, который служил одновременно залом вылета и залом ожидания, было душно, как летом. Толпы бабушек и детей кричали: «Сдается комната!» Одного деда, похожего на князя, мучил глупый турист со сноубордом в чехле. Он говорил:
— Скажите, у вас есть Интернет?
— А? Кондиционер? — спрашивал князь.
— Интернет!
— Конечно! У нас сайт в нем есть!
— Да нет, в номерах у вас есть Интернет?
— Наверно, есть! — злился князь.
— Так есть или нет?
— Да откуда я должен знать тебе?
— А кто вы?
— Я кто? Я — начальник отдела бронирования! — сообщил похожий на князя дед, выпрямив спину.
Подбежала запыхавшаяся тетка в гамашах и тапочках:
— Пойдем-пойдем, у нас все есть!
— Интернет есть?
— Кто? Электричество? Есть электричество!
За пластмассовыми столиками с грязными ножками сидели таксисты, милиционеры и несколько отдыхающих. Все, кроме отдыхающих, пили коньяк. За одним из столов черноглазые мужчины — двое в расстегнутых шелковых рубашках и один голый по пояс — громко спорили по-армянски, часто и яростно произнося только одно русское слово «Олимпиада». Досталось Олимпиадиной маме, Олимпиадиному папе, ее близким и дальним родственникам и друзьям. К столу подошел какой-то молодой, чернявый и ушлый, каких на побережье миллион. За собой он тянул разукрашенную блондинку в розовой куртке.
— Привет, привет, брат, садись, дорогой! — сказали ему.
Чернявый сел и налил себе полстакана коньяка. Блондинка осталась стоять. Чернявый выпил коньяк, закусил чебуреком, принял важный вид и сообщил:
— Вчера по телевизору видел, Путин в лес двух леопардов выпустил. Все говорят, он специально их выпустил, чтобы они к Олимпиаде размножились и все местное население сожрали.
Блондинка заклекотала насморочным смехом.
К прилавку с едой и напитками подошла высокая девушка в узких джинсах. Мужчины за столиком одновременно замолчали, оценив девушку со спины.
— Где здесь можно такси найти, чтобы в центр ехать? — спросила девушка официантку — молодую кобылку с самодельным бейджиком, на котором синей ручкой было написано Элеонора Петровна.
— А я откуда знаю? — ответила Элеонора Петровна. — Если заказывать что-нибудь будешь, могу узнать.
Не дожидаясь заказа, официантка отвернулась и включила громче телевизор, стоявший в углу за прилавком. На экране юница в бюстгальтере пела «Не отрекаются, любя». Один из мужчин за столом — лысый кабанчик с черной щетиной на загорелой спине — посмотрел на юницу с ненавистью и прорычал:
— Кто этим шмакодявкам разрешает петь Пугачеву? Сталин бы их всех уже давно расстрелял!
— Не надо никого расстреливать, Мотог, — ответил чернявый, благодушно поднимая второй стакан с коньяком, — скоро и так всех леопарды сожрут.
Нора снова окликнула официантку.
— Дайте, пожалуйста, «отвертку».
— А что ты откручивать собираешься? — спросила Элеонора Петровна.
— И действительно, — рассеянно сказала девушка. — Мне ж нельзя «отвертку» теперь. Тогда дайте бутерброд с копченой грудинкой.
Официантка выдала обернутый в липкий целлофан бутерброд. Теплое южное ноябрьское солнце слепило лица сквозь оконные стекла.
Девушка вышла на улицу, в одной руке держа бутерброд, а другой волоча чемодан на колесиках. В сторону гор с воем пролетел вертолет с привязанной к нему огромной чашей бетона. Девушка вынула из сумочки телефон, набрала чей-то номер и сказала:
— Саш, я прилетела. Щас такси найду где-нибудь и примчусь.
Нора села на лавочку на парковке, откусила бутерброд и стала смотреть на солнце, машинально бросив телефон в сумочку, не замечая, что он моргал ей тремя пропущенными звонками. Слегка кружилась голова, при этом она была приятно пустой и ясной. Подставляя лицо лучам, Нора прислушивалась к новой и незнакомой себе, радуясь необычному ощущению то ли в груди, то ли внизу живота — странной смеси торжественности с безмятежностью.
Вдруг из двери аэровокзала появился чернявый, каких на побережье миллион. За руку он тащил розовую блондинку и приближался к Норе знакомой походкой.
— Господи, Майдрэс! — поперхнулась Нора.
— Что, красавица, нагулялась? — спросил Майдрэс, не здороваясь, широко улыбаясь подгнившими зубами.
— И не говори, — улыбнулась Нора.
— Давай отвезу тебя по-братски. А то ты здесь такси до следующего сезона будешь ловить. Тебе куда надо?
— Мне в Бочарку.
— Куда??? — расширил глаза Майдрэс. — Вот это ты хорошо погуляла! Тока меня хрен пустят в Бочарку, весь город перекрыли — опять ваш прилетел.
— Ничего, пропустят, я по работе, ментам объясню.
— Крутая стала, ты посмотри на нее! — сказал Майдрэс. — А потом ты куда?
— Потом? — задумалась Нора и тут же сказала уверенно: — Потом — домой.
— Вот это молодец, если домой! Давно пора! А то нормальная девчонка, местная, а ведешь себя, как бздышка. Эй! — окликнул он блондинку, которую оставил стоять в метре от лавочки. — Я щас сестру к Путину по-скорому туда-сюда отвезу чисто и вернусь. Ты здесь постой пока и не блатуй много.
Блондинка посмотрела на Майдрэса недоуменно, но ничего не сказала. Майдрэс кинул Норин чемодан в багажник. Нора торопливо дожевала бутерброд и плюхнулась на переднее сиденье старого мерседеса, который Бирюков подарил Майдрэсу, когда перестал ездить в Сочи. Нора не узнала мерседес и ничего не почувствовала. Майдрэс включил на полную громкость старый хит «Рафик послал всех на фиг», и они умчались.
Освободившуюся лавочку тут же занял одинокий задумчивый лыжник. Он достал из кармана сигареты, затянулся и уставился в веселые лужи, в которых прыгали зайчики.
Лыжник сидел на лавочке, может быть, полчаса — неспешно курил, щурясь на солнце, грустил о том, что бывают на свете места, где в ноябре так тепло, а ему сейчас возвращаться в слякоть и мрак, и долго копался в себе, вспоминая, есть ли действительно в его жизни что-то такое важное, такое необходимое, что он не может бросить все к лешему и остаться здесь жить — в светлой деревне, заваленной фейхоа и хурмой, где никогда не кончается полдень, в глухой провинции у моря.
Эпилог
Борис Бирюков до сих пор живет в США, и неплохо себе живет — читает лекции в институтах, что-то кому-то советует и пишет длинные письма на бланках.
Алина вернулась к Борису, ждет его по вечерам и все прощает ему, как раньше.
Светская репортерша Жанна переехала в Вашингтон — работает у Бирюкова помощницей.
Лиана вышла замуж за Вадика, они открыли маленький косметический салон в центре Москвы. С ними живет Лианина племянница Дездемона, которая с золотой медалью закончила школу и собирается поступать в МГУ.
Педро вышел из тюрьмы, но друзья чувствуют, что скоро он сядет опять.
Толик уехал в Москву, стал большим человеком. А планы у него — вообще грандиозные.
Нора бросила курить. Летом она родила девочку. Вес — 3500, рост — 51. Назвали Варварой. И мать, и ребенок живы-здоровы, и все у них хорошо:)
Словарь
Тарзанка.
Аттракцион. Резинка между двух столбов, к которой привязывают человека и выстреливают в небо, а потом он болтается на этой резинке над пляжем.
Лавровишня.
Ягода. Растет на дереве, похожа на твердую вишню. Терпкая на вкус.
Сделать тилисун.
Навести порчу. Клок волос, или кусок ткани, или что-нибудь в этом роде нехорошие женщины оставляют в домах людей, которым хотят навредить. В описанных селах верят, что за любой проблемой — от насморка до развода — обязательно кроется тилисун, который сделала одна из завистниц.
