Андрей Рубанов - Психодел
Наконец, он не выдержал.
– Переключи, – попросил он, – не могу слушать завывания этой шалавы.
– Сейчас все такие, – сказала Катерина. – Не будешь шалавой – ничего не получишь.
И отправила в рот огромный кусок дыни.
Она глотала деликатесы и фрукты в огромных количествах. Наедалась впрок. Приходила раз в неделю, чаще – боялась, муж подозревал ее и несколько раз пытался побить. Кирилл посоветовал ей взять нож и пообещать благоверному большие проблемы, Катерина послушала и попробовала, но не помогло: муж не испугался. «Значит, плохо сказала, – заметил Кирилл. – Ножичек-то – не главное».
– Да, – грустно сказал он, – шалавы еще хуже людоедов. Зубами в мужские яйца вгрызаются. Если бы я был женщиной, стал бы конченой шалавой, отрывал бы, сушил и на стенку вешал... Мяса хочешь?
– Хочу, – сказала Катерина. – Но не могу больше.
Вернулась Виктория. Подмигнула подруге, посмотрела на Кирилла, пожала плечами. Вместо ответа Кирилл двинул по столу тарелку с бараниной.
Когда провожал обеих – взял Катерину за талию, велел:
– Покажи кошелек.
– Не надо, – гордо ответила Катерина. – У меня всё нормально.
– Покажи!
В кошельке было пусто.
– У меня все есть, – сказала женщина – Просто... От мужа прячу.
– Не ври мне.
– Я же сказала, дома спрятано.
Кирилл поместил в кошелек несколько тысячных купюр, поймал благодарный взгляд неверной жены непутевого мужа, посмотрел, как обе поблядушки спускаются по лестнице, оглушительно стуча каблуками и пересмеиваясь: сытые, пьяные, удовлетворенные, даже Виктория, не получившая удовлетворения, выглядела вполне удовлетворенной. «С мужа получит», – небрежно подумал Кирилл, закрывая дверь и проходя в спальню.
Сладкий мальчик сидел в разоренной постели, голый по пояс. Если бы не серое лицо – выглядел бы моделью, рекламным полубогом, секс-идолом. «Бедная Вика, – усмехнулся Кирилл про себя, – такое тело – и никакой пользы».
– Эх ты, – сказал он. – Подорвал мою репутацию.
Как все мужчины, пережившие неудачу, Борис был мрачен и кривил губы.
– Я же говорил: не хочу никаких баб.
«Конечно, – подумал он. – Какие тебе бабы после дозы нембутала?»
– Вставай, – сухо произнес Кактус. – Если честно, Борис, я в шоке. Я подогнал тебе одну из лучших своих женщин. И вообще, план был отдать тебя обеим, понял, нет? Таких мамашек нельзя не захотеть. Это не малолетки, не студентки, ищущие женихов. Это взрослые женщины, уважающие реальный отдых. Это настоящие самки, прямые, честные. У них мужья, дети. Веселые неудачницы, у них ничего нет, они живут в хрущевках, они давно про себя всё поняли. Секс – это единственное их удовольствие. Они ходят ко мне, как на праздник. Вставай!
Он шагнул вперед, поднял с пола одеяло. Повысил голос.
– Оказывается, Борис, я тебя совсем не знал. Я думал, ты крепче. А ты из-за мелкой неприятности превратился в кусок говна. Тебя друг в гости позвал! Стол накрыл! А ты сидишь весь в соплях и ноешь. «Не хочу», «не буду»... Щенок ты, понял, нет? Зря ты так со мной. Мне пятый десяток, я всё видел, но такого не видел. Я тебя подтянул, я тебе помогал, я тебя уважал, как себя... А сейчас вижу – не за что уважать. Не тянешь ты! Ничего у тебя не выйдет, будешь до старых лет ныть и плакать, а люди будут вытирать об тебя ноги. Правильно Мила говорила: слабак ты.
Борис поднял злые глаза.
– Мила... говорила?
– Да, Мила. Сидела вот тут, где ты сейчас сидишь, и говорила. И еще много чего другого наговорила. Не верит она в тебя. И правильно делает.
– Она... – сладкий мальчик медленно вытянул руку, согнул палец, указал им на кровать, – здесь... была?
– Была. И не один раз.
– И она... с тобой...
Кактус кивнул.
– Знаю, тебе неприятно это слышать. Сама приходила. Сама ко мне полезла. Сама разделась, мамой клянусь. Пришлось уступить хорошей женщине. Не выгонять же ее пинками? Сказала, что с тобой сама разберется, сама расскажет, когда время придет...
Борис медленно встал с постели, надвинулся.
– О, – весело сказал Кактус. – Теперь он глазами сверкает. Не сверкай, сынок! Она всё правильно сделала. И я тоже. Она сильная девочка, она мне симпатична. А ты, если хочешь быть ее достойным, должен...
Мальчик бросился, ударил всем телом, Кактус вцепился руками в его волосы, рухнули на пол, пока нападавший прицеливался кулаком, Кактус свободной рукой вытащил из кармана шприц-тюбик, вогнал иглу в огромное бедро. Потом пришлось потерпеть, дважды получить в скулу. Наконец, сладкий мальчик обмяк, захрипел, и Кактус выбрался из-под каменного тела. Отдышался.
– Не груби, Борис. Я тебя понимаю. Но я честно тебе всё сказал. Заметь – она промолчала, а я сказал. Потом благодарить будешь. Ты полежи пока, успокойся. Это хороший препарат, современный. Применяется в израильской контрразведке, понял, нет? Потерпи, через полчаса отпустит.
Челюсть Бориса отвалилась, на лбу неправдоподобно быстро возникли крупные капли пота. Кактус принес из зала бокал с вином, сигареты, сел рядом на пол, привалился к стене.
– Не дергайся только. И кричать тоже не надо, бесполезно... Сосед уже давно с работы пришел, сейчас они с женой выпьют и начнут посуду бить... Обычно в это время они уже вовсю зажигают, а сегодня что-то задерживаются, даже странно... В общем, кричать – глупо. Никто внимания не обратит. И учти, я тебе в любой момент могу вкатить тройную дозу того же самого. Сутки пролежишь парализованный, оно тебе надо? Кстати, и сердечко может не выдержать...
Борис замычал. Кактус кивнул, как будто понял. Закурил, вздохнул.
– Я тебя знаю тридцать лет. Я тебя люблю. Ты мне как младший братишка. У меня – ни одной близкой души на всем свете... Я не могу смотреть, как ты живешь. Так нельзя, это глупо, будешь продолжать – пропадешь. Сейчас таких, как ты, очень много, все красивые, все деловые, на крутых тачках, а присмотришься – чем занимаются? Не понять. Вроде бы – серьезные ребята, сильные, с мозгами, с деньгами, а кровь пустишь по маленькой – где мозги? Где сила? Но мне на других наплевать, а ты... Ну неужели ты думал, что пробежишься по жизни случайным человеком? Неужели ты думал, что не придут реальные люди, такие, как я, и не сломают тебя, дурака?
Борис часто и мелко дышал, лицо было серым. Кактус вытянул ноги, отхлебнул из бокала.
– Помню, в армии: ходишь, голодный, холодный, портянки сырые, до дембеля еще полгода ждать, и вот привозят салабонов, зайдешь к ним в карантин – там печеньицами какими-то пахнет, пирожками, как в пионерском лагере, ей-богу... А они суетятся, розовые такие, наивные... Через две недели смотришь – опа! Повеселели, попривыкли, в глаза смотрят, закурить спрашивают – типа, службу поняли! – Кактус похлопал сладкого мальчика по плечу. – Ну, я-то не сторонник дедовщины, над молодыми не издевался. Подзатыльник разве дашь ему, чтоб не слишком борзел... А были, брат, такие, кто видеть салабона не мог, мимо пройти спокойно не умел! Был один дагестанец, он их строил, по десять человек, и каждому – пощечину, справа, слева, и потом – кулаком в душу... Я ему говорю: Аслан, зачем так лютуешь, настучат ведь, в дисбат поедешь... А тот отвечает: знаю, братан, понимаю, что неправ, но не могу, увижу салабона – зверею сразу. Потому что я уже наголодался, набегался, кирзы нанюхался, а он – еще нет! Потому что я уже старый, а он еще молодой, потому что у него всё впереди, а у меня – сзади. Потому что он еще ничего не знает, а я уже знаю всё! Потому что он – ближе к началу, а я – к концу...
Борис зашевелился, попытался сесть; Кирилл отставил в сторону бокал, помог.
– Помассируй ногу. Ага, вот так. Сильнее жми. Молодой парень, хороший обмен веществ, сейчас полегче будет. Говорить можешь?
– Да.
– Хорошо. Ты не злись на меня, но Мила... Она не зря приходила. Она искала того, чего у тебя не нашла. Жизни взрослой. Она тебя любит. Как женщина. Но доверяться тебе – опасается. Понял, нет?
– Понял...
– Отлично. И теперь выход здесь такой: она будет доверяться тебе, а ты – мне. Я говорю – ты делаешь. Я советую – ты слушаешь внимательно. Друг твой, Брянцев, каратист, приезжал сегодня утром, угрожал. Думал, что я хочу у тебя твои деньги отобрать, квартиру твою присвоить... На кой черт мне твоя квартира? Делай с ней что хочешь. Только не сдавай ее никому без моего совета. А то пустишь опять какого-нибудь Магомеда Магомедова, потом нахлебаешься. И учти: что бы я ни делал возле тебя – тебе не будет никакого вреда, кроме пользы. Это ты должен четко понимать. Если я беру что-то твое – значит, для тебя так лучше. Лишнего мне не надо. Сам видишь – живу скромно, никого не трогаю... Если беру – то ради крайней необходимости, чисто на жизнь... Ну, что? Встать можешь?
Борис кивнул, подтянул под себя ногу, Кактус взял его за предплечье, потащил, воздвиг.
– Тяжелый ты. Мяса много. Как себя чувствуешь?
– Нормально...
