Игорь Зотов - Аут. Роман воспитания
…Он выходит на шоссе, становится на обочине, поднимает руку. Тут же тормозит замызганная машина с веселым – не иначе обкуренным – кавказцем за рулем:
– Куда, дорогой?
– В Москву.
– Сколько?
– Что – сколько? – недоуменно переспрашивает Алексей.
– Ты что, с луны свалился, дорогой? Ха-ха-ха! Сколько денег дашь?
– А-а…
Алексей роется в карманах, достает бумажник – выуживает стокроновую купюру:
– У меня вот, датские только деньги… Русских нет.
– Датские? Это какие?
– Кроны.
Кавказец вертит в руке бумажку:
– Кроны-шмоны! Это что за мужчина?
– Нильсен, кажется… Композитор. У них там все Нильсены… Или Даниэльсены.
– Хм. И сколько же в нем долларов?
– В чем?
– В композиторе. Ха-ха-ха!
– Восемь, кажется, восемь.
– Ладно, садись, так довезу, Москва – нам по дороге! – смеется кавказец, пряча, впрочем, купюру в карман дубленки.
– Как ты там оказался? – спрашивает кавказец, когда отъехали.
– Где – в Дании?
– Нет, на дороге. Из аэропорта шел, что ли? Далеко здесь, километров двадцать. А? Ха-ха-ха!
– Не знаю, – скупо ответил Алексей, показывая, что поддерживать разговор не хочет.
Кавказец вежливо умолк, прибавил звук в приемнике. Там как раз передавали новости, и первой шла – про очередную жертву битцевского маньяка.
– И что ему неймется?! – восклицает кавказец. – Он даже денег у них не берет, просто – молотком-шмолотком. Ха-ха-ха!
– Кто?
– Как кто?! Ты что – не слышал? Маньяк в Москве сорок пять человеков уже убил. Только что передали. Маньяк-арманьяк! Ха-ха-ха!
– Где убивает? В Москве?
– Ну да, в Москве. У нас в Баку таких отродясь не было. Это на севере люди с ума сходят, солнца у вас мало, вот и сходят. Мне вот тоже иногда убить кого-нибудь хочется-мочется. Ха-ха-ха-ха! – бакинец заливисто смеется.
Он вообще смеется после каждой реплики, ни одной не было реплики, после которой он бы не рассмеялся. Алексею это почему-то нравится.
– Солнце – да, солнце – это хорошо, – говорит он.
– Солнце – лучший витамин-бритамин, а? Ха-ха-ха!
Так, рассуждая о солнце и убийце, они доехали до Москвы. Бакинец высадил Светозарова-младшего у «Сокола». Прощаясь, Алексей спрашивает:
– А этот парк, ну, где убийца, это где?
– Битца, дорогой, Битца. Битца-убитца! Ха-ха-ха!
– А метро какое?
– Метро? Метро там «Калужская» или «Каховская», не помню. Битца – большой парк, дорогой, там много метро. К маньяку, что ли, в гости собрался? Ха-ха-ха! Удачи-без сдачи!
– Простите, вы не дадите мне немного денег на метро? – просит Алексей.
– Ох, дорогой, ну что с тобой сделаешь! Держи. И помни, ха-ха-ха!
Бакинец достает из кармана мятую сторублевку, протягивает Алексею, уезжает.
До «Калужской» Алексей добирается долго – разбирается с картой, с оплатой, – в московское метро он в последний раз спускался давно, с мамой еще, кажется.
Наконец добрался и до парка; по дороге проголодался, сосчитал русские деньги – на хлеб и молоко хватало. В палатке купил батон и пакет молока. Пошел по заледенелой аллее, дошел до пруда, сел на скамейку, поел. Прохожих немного – собачники да дети возвращались из школы. Он-то ожидал увидеть леденящую пустоту: какого-нибудь прохожего с выпученными от ужаса глазами, вприпрыжку бегущего по морозной тропинке. Ничего такого. Все мирно. Сидел, глядел на подернувшийся первым ледком пруд. Замерз, встал, дальше. Дорожки ветвились между деревьями, туда-сюда, туда-сюда. Алексей выбрал направление. Когда появлялся кто-то встречный, разглядывал с любопытством. Но ужаса в глазах потенциальных жертв маньяка не примечал, как ни пытался. Один только раз вдалеке показалась женская фигура, с тяжелым пакетом в руках. Остановилась, завидев Алексея. Постояла и торопливо засеменила вбок-наутек.
Потом людей стало больше – впереди завиднелись дома. Алексею стало скучно. Он не так себе представлял это место, слишком оно выглядело обыденным для логова страшного маньяка.
Повернул обратно. Вышел из парка, но ошибся, не там вышел, где входил, – грязноватая улица. Темнело.
У ларька компания мужичков покупала пиво. Алексей подошел, спросил, где метро.
– Заблудился, что ли? – неожиданно участливо поинтересовался один, моложавый, в спортивной шапочке. В руке не пиво – баночка колы.
– Немного, – кивнул Алексей.
– Издалека приехал?
– Издалека.
– Метро рядом. Прямо пойдешь, первый поворот налево, а там рукой подать. А может, пивка хочешь?
– Нет, спасибо, я пива не пью. Пить хочу, да. Но денег нет.
– Ишь ты!
Мужички тем временем отошли от ларька, уселись на скамейку. Моложавый поглядел на них, потом снова на Алексея.
– Вот, пей, а я себе еще куплю, – протянул банку.
– Спасибо.
– Да не за что. Я, брат, сегодня пораньше с работы ушел. Знаешь, почему? Нет? Собаку помянуть. Вот и мужичков зову. Ночью сдохла. Да не хотят они. Я ее в парке закопал утром. Земля еще мягкая была, легко копалось. А то – помянем? Одному-то несподручно, а?
– Как это – помянем?
– О-хо-хо! – развеселился моложавый. – Да ты откуда такой – обычаев не знаешь?! Мужики, слыхали? Пацан не знает, как поминать надо!
– А чего знать – наливай да пей! – донеслось со скамейки.
– Хотя вообще-то ты прав, – вдруг сказал моложавый. – Поминать тоже с умом надо. Кутью сварить, блинчиков спечь, рюмаху корочкой хлеба накрыть… Но так мы ж не человеков поминаем, – собаку! Водочки выпьем, сальцом закусим, и все дела. Ну разве могилку окропим, не остывшую. А?
Алексей чихнул.
– Видишь, дело говорю, раз ты чихнул! – засмеялся моложавый.
Он располагал к себе: веселый, бойкий, взгляд осмысленный, внимательный.
– Ты часом не заболел? Одет кое-как… Надо тебе водочки принять, для сугреву – упреешь!
– А вы мне случайно деньги не поменяете?
– Доллары, что ли?
– Если бы доллары! Кроны датские, – Алексей вынул из кармана бумажку.
Мужички любопытно потянулись рассматривать.
– Ишь ты! Кроны, говоришь? А на что они мне?
– Ну не знаю. Их тоже ведь можно в банке поменять… У меня денег совсем нет.
– Ладно, давай. Двести рублей тебе хватит?
– Хватит.
– А помянуть пойдем, что ли?
– Пойдем, пойдем, – Алексей, радуясь, что раздобыл денег, был согласен на все. – Я только вот позвоню, и пойдем. А то у меня и на метро денег не было…
Он купил карточку для автомата, набрал Танин номер.
– Алло, Таня? Это я, Алексей.
– Алексей?… Ты откуда?
– Я здесь, в Москве. Кажется, это «Калужская»… Мне ночевать негде, можно у вас?
– Как в Москве? Ты же писал, что болеешь! Ну конечно, можно. Хочешь, я тебя встречу? От «Калужской» до меня – всего три остановки! Когда ты приедешь?
– Сейчас, подожди.
Алексей выглянул из будки и подозвал моложавого:
– Мы долго поминать будем?
– Да нет, чего там! Полчасика. Стемнеет скоро.
– Через час приеду, – сказал в трубку.
– Тогда стой у первого вагона на «Академической». Понял? Повтори.
– У первого вагона на «Академической».
– Невеста? – спросил моложавый.
– Невеста? Нет, друг.
– Ну уж и друг – с женским именем!
– Да – друг.
– Ладно, пойдем, поздно. Меня Виталиком звать, а тебя?
– Алексеем.
Через пять минут они уже были в парке, моложавый шагал весело, с прибаутками, он был возбужден, радовался чему-то. Уже почти стемнело, тропинки едва различимы, но моложавый вел уверенно.
– Я слышал, в этом парке убийца, – сказал Алексей. Он шел чуть сзади, едва поспевая за спутником.
– Ха! Наговорят тоже! Убийца! Да я тут с детства живу – ну, пару раз грабили кого-то, к девкам приставали, а чтобы убивать – упаси господь – не было такого. Да и как тут убьешь – народу видимо-невидимо. А вечером кто в темноту потащится, а? Кто по доброй воле сюда ночью пойдет? С собакой только погулять. Я с собакой гулял. А вот и пришли мы с тобой, Алексей. Вот тут я ее и прикопал, любезную. Видишь?
Ничего видно не было, грязь и грязь, твердая, мерзлая уже. Виталик остановился возле забетонированного колодца, достал водку, расстелил на крышке полиэтиленовый пакет, поставил бутылку, пару банок коки, пластиковые стаканчики, положил нарезанную колбасу, хлеб.
– Готово! – он скрутил с бутылки крышку и слегка окропил землю за собой – могилку. – Сявкой ее звал, такая была смешная, даже лаять не умела – сявкала!
Но умница, умница! Ну, чтоб земля тебе и пухом, Сявочка моя, и прахом вышла! Незабвенная!
Алексей хлебнул водки и мигом и согрелся, и опьянел.
– Хм! Убийца! Да если и убийца – чего ж тут такого? Убийцы – они как санитары. Вот волков называют санитарами леса, а у человечества – какие санитары? Ты садись, Алексей, вот на фанерку садись, чтобы жопу не застудить, – Виталик достал из-за крышки колодца лист фанеры, услужливо положил, усадил гостя. Сам же продолжал уютно журчать:
– Прежде войны заместо санитаров были – как расплодится народу излишек, тут и война, чтобы его это… поубавить. А теперь? Теперь вон всякие конвенции изображают! И мину противопехотную не поставь, и атомную бомбу не сделай, если прежде не успел. Куда мир катится!
