Юкио Мисима - Запретные цвета
Пришел настоятель монастыря. Он выразил сожаление, что их переписка с Сюнсукэ прервалась. Затем провел обоих в другое помещение и по настойчивой просьбе Сюнсукэ достал записки — в этом эзотерическом храме они хранились в глубокой тайне. Старый писатель хотел показать их Юити.
На колофоне свиток датировался первым годом Гэнко[44]. Это были потаенные записки под названием «Тигоно соси»[45] эпохи императора Годайго[46]. На татами, залитых зимним солнцем, они развернули свиток с картинками. Юити не осилил предисловия, тогда Сюнсукэ надел очки и стал без затруднений читать:
Сказывают, будто в давние времена, когда еще только воздвигался храм Ниннадзи, изволил проживать там один прославленный среди прихожан священник. С возрастом он преуспел в знаниях трех тайных законов, закалил себя в добродетели и претерпел немало испытаний, однако не мог совладать с искушением. В храме среди многих прислуживавших отроков обретался один юноша, и возлюбил его священник с превеликой нежностью, и возлег с ним на ложе. И благородный, и простолюдин не избежит старения, и тело его не изволит исполнять все, что возжаждет сердце. И хотя желания священника возрастали, стал он подобен луне, которая опускается под землю, или угасающим стрелам лучей за горами. Ночь за ночью опечаленный юноша в посланиях призывал отрока по имени Тюта, сына своего господина, и с ним случилось вот что…
Это незамысловатое и откровенное предисловие сопровождалось гомоэротическими картинками, исполненными забавного и безыскусного сладострастия. Юити с любопытством разглядывал сцену за сценой. Сюнсукэ вспомнил мальчика с таким же именем Тюта из повести «Разбитая тушечница», в которой рассказывалось, как один милосердный принц взял на себя вину семьи своего вассала. У него была такая сила характера, что до конца дней своих он не проронил ни слова, но по этому краткому повествованию можно понять, что его связывала какая-то клятва. Вероятно, это имя — Тюта — стало нарицательным в Средние века и вызывало у людей той эпохи двусмысленную улыбку…
Эти академические ребусы не выходили из ума Сюнсукэ, когда они возвращались на таксомоторе. Когда они неожиданно столкнулись с четой Кабураги в фойе гостиницы, все праздные мысли тотчас вылетели из его головы.
— Вы удивлены? — вопрошала госпожа Кабураги, вынимая руку из норкового манто.
Из-за ее спины с натужным спокойствием поднялся Нобутака. Эти пожилые люди неуклюже замялись. Один только Юити чувствовал себя раскованно. Он вновь с легкостью уверился в своей экстраординарной силе.
Поначалу Сюнсукэ не мог сообразить, что на уме у этих голубков. Раздумывая над первым впечатлением от этой встречи, он напустил на себя величаво-натужный вид — что случалось с ним всегда, когда он витал в облаках. Раскусить эту парочку ему помогла профессиональная проницательность новеллиста: «Сколько знаком с ними, а такими дружными вижу их впервые. Похоже, что сообщники плетут козни».
А фактически чета Кабураги сблизилась совсем недавно. Возможно, из чувства неловкости, что каждый из супругов использовал другого ради того, чтобы поживиться Юити; или, возможно, из взаимной услужливости и благодарности эти сообщники стали более обходительными друг с другом, чем когда бы то ни было. Муж с женой, невозмутимые, владеющие собой, засиделись по разные стороны котацу[47] до глубокой ночи — матримониальный дуэт, будто воссоединившийся на почве обоюдного размягчения мозга; они обменивались скучающими взглядами, почитывали то газеты, то журнальчики; зазвучи под потолком какая мошка, они одновременно смотрели туда, встречались глазами и щерились в улыбке.
— В последнее время ты стала нервной.
— И ты тоже.
После этого обмена репликами они впадали без внятной причины в смятение, не в силах совладать с собой некоторое время.
И еще одна невероятная метаморфоза случилась с госпожой Кабураги: она сделалась прилежной хозяюшкой, и в те дни, когда Юити наведывался к ним по делам фирмы, ей обязательно нужно было хлопотать по дому, чтобы угостить его сладостями собственноручного приготовления или всучить ему вязаные носки.
Смешнее некуда было для Нобутаки застать свою жену за вязанием, и, воодушевленный ее трудами, он нарочно прикупил для нее ворох шерстяных импортных ниток, зная наверняка, что она рано или поздно свяжет для Юити жакет, и тоже заделался добрым муженьком, держал мотки обеими руками, пока жена сматывала пряжу в клубки. Холодная сладость этих занятий была ни с чем не сравнимой.
Хотя чувства госпожи Кабураги стали уж больно очевидными, она до сих пор не получила ни малейшего дивиденда от своей любви, однако душа ее оставалась при этом безмятежной и просветленной. Во взаимоотношениях между супругами возникло нечто противоестественное: она запаздывала в любви, а он даже не старался уязвить свою супружницу этим неуспехом.
Ее непоколебимое спокойствие поначалу страшно нервировало Нобутаки. Он подумал, что жена и Юити, вероятно, уже успели схлестнуться на любовном поприще. Правда, спустя некоторое время он понял, что опасения его были мнимыми. Ее непривычная манера скрывать от благоверного свои сердечные переживания — жена поступала так инстинктивно только в том случае, если и впрямь по-настоящему влюблялась, — была родной сестрой эмоций Нобутаки, вынужденного тщательно хоронить в своем сердце любовь по причине ее постыдности, ее горестности, ее безжалостности, ее запретности. Из-за этого в итоге Нобутака иногда оказывался во власти рискованного искушения: его так и подмывало посплетничать с женой о Юити; и если жена перехваливала красоту Юити, он впадал в беспокойство по поводу того, чем это занимается Юити по будням; и как заурядный муж, ревнующий к любовнику свою жену, он скверно отзывался о нем. Когда они прослышали о внезапном путешествии Юити, муж и жена сплотились еще крепче.
— Давай поедем за ними в Киото, — предложил Нобутака.
Как ни странно, жена сразу сообразила, в чем тут дело. С утра пораньше на следующий день они ринулись вслед за беглецами.
Вот при таких обстоятельствах супруги Кабураги столкнулись с Сюнсукэ и Юити в фойе гостиницы «Ракуё».
Юити заметил, как в глазах Нобутаки мелькнула тень раболепия. Его нотации утратили вес благодаря этому первому впечатлению.
— Ты, собственно, что думаешь по поводу своей секретарской должности? Где это видано, чтобы президент фирмы вместе с женой кидался на поиски сбежавшего от них секретаря? Ты уж поберегись! — Нобутака внезапно повернул голову к Сюнсукэ и продолжил с нейтральной учтивой улыбочкой: — Господин Хиноки, а вы еще тот искуситель, преуспели в своем искусстве!
