Юкио Мисима - Запретные цвета
И тогда неожиданно вернулась эта причудливая болезнь его юности — незавершенность: в разгар своего сочинительства Сюнсукэ потерпел несуразное творческое фиаско.
Что это было? Старый писатель боялся назвать это по имени. Ужас именования сделал его нерешительным. А не была ли это какая-нибудь особенность любви?
И денно и нощно сердце Сюнсукэ не расставалось с обликом Юити. Он страдал, он ненавидел, он ругал всеми вульгарными словами этого лицемера. И только после того, как он выплеснул в сердцах на этого юнца все свое негодование, у него на душе отлегло. Те же самые уста, которые расхваливали Юити за недостаток ума, теперь за этот недостаток ума с презрением высмеивали парня. Его инфантильность, его франтоватая поза любимца женщин, его своеволие, его невыносимая самовлюбленность, его порывы искренности, капризность и наивность, его слезы — весь этот хлам его характера Сюнсукэ собрал в кучу и пытался высмеять; однако припомнил, что в молодости не обладал ни одним из этих свойств, и вновь погряз в хлябях своей ревности.
Этот юноша по имени Юити, нрав которого он однажды познал досконально, теперь оказался для него «темной лошадкой». Он понял, что по сию пору еще не разгадал этого молодого красавца. Да, он ничего о нем не знал! Ну прежде всего, где доказательства того, что Юити чурался женского пола? И где свидетельства его любви к мальчикам? И был ли Сюнсукэ на месте события когда-либо хотя бы раз? Ну и какое это имело значение, в конце концов? Разве жизнь Юити протекала вне реальности? И разве эта бессмысленная изменчивая реальность не вводит нас в заблуждение? Если нет, тогда каким же образом она могла так одурачить художника?
И все же постепенно Юити — прежде всего из-за долгого молчания — сам по себе, без влияния Сюнсукэ, стал желать того, что называется «настоящей жизнью». Пред очами Сюнсукэ он возникал теперь в своей неопределенной, нереальной форме; и все-таки это была телесная великолепная стать. Ночью Сюнсукэ предался мыслям: «Сейчас где-то в большом городе кто-то обнимает Юити. Ясуко? Кёко? Госпожа Кабураги? Безымянный мальчишка?» Он уже не заснул в эту ночь. На следующий день, после бессонницы, поплелся в «Рудон». Юити не появился. Сюнсукэ не хотел, чтобы они случайно встретились в этом заведении. Его отпугивало равнодушное приветствие юноши, который отдалился от него.
Это воскресенье выдалось особенно тяжким. Из окна кабинета он посмотрел на лужайку с пожухлой травой. Собирался снег. Сухая трава казалась чуточку светлей от тепла; он подумал, что это из-за слабенького солнца. Он сузил глаза. Солнца нигде не было видно. Он закрыл Сётэцу и отложил в сторону. Чего он ожидал? Чтобы вышло солнце? Чтобы повалил снег? Он зябко размял морщинистые руки. Снова взглянул на лужайку. Солнечный лучик тотчас упал в унылый сад.
Он спустился во двор.
Над лужайкой металась одинокая бабочка-голубянка. Он наступил на нее своими деревяшками. Затем присел на скамейку на углу сада, снял гэта и взглянул на подошву. На ней сияли чешуйки с изморозью и пылью. В душе у Сюнсукэ посвежело.
В сумраке веранды появился силуэт.
— Хозяин, ваш шарфик! Шарфик!
Престарелая служанка кричала без робости. На руке у нее висел серый шарф. Она переобулась в уличные гэта и посеменила в сад. В глубине дома забренчал телефон. Служанка развернулась и бросилась обратно. Для Сюнсукэ этот прерывистый резкий звонок был подобен звуковой галлюцинации. В груди у него заколотилось. Видение, которое много раз обманывало его, выплыло перед его глазами: не Юити ли был на том конце провода?
Они условились встретиться в «Рудоне». Юити сноровисто пробирался сквозь воскресную толчею в Юракутё, куда приехал на трамвае со станции «Канда». Всюду прогуливались мужчины и женщины. Ни один из этих мужчин не был столь красивым, как Юити. Женщины украдкой посматривали на него. Смелые женщины оборачивались вслед. В этот момент они забывали о присутствии своих мужчин. Юити упивался абстрактным счастьем женоненавистника.
В дневное время «Рудон» не отличался от обычных чайных. Клиентами тоже. Юноша сел на свое всегдашнее место в конце зала. Снял шарф и пальто, протянул руки к газовому обогревателю.
— Ютян, ты давненько не захаживал сюда. С кем у тебя сегодня свиданьице? — полюбопытствовал Руди.
— С дедушкой, — ответил он.
Сюнсукэ еще не пришел. Женщина с лисьим лицом за столом напротив, положив руки на замшевые, слегка замаранные перчатки, нежно ворковала с мужчиной.
Юити поджидал Сюнсукэ, горя от нетерпения. Он чувствовал себя как ученик, который из шалости что-то подложил на учительский стол и нервно ожидает, когда придет преподаватель и начнет урок.
Минут через десять появился Сюнсукэ. На нем было черное приталенное пальто с вельветовым воротником, в руках — портфель из свиной кожи. Он подошел молча и присел напротив Юити. Старик не сводил с юноши сияющих глаз, как бы обволакивая его своим взглядом. Юити находил этот взгляд неописуемо глупым. Вот именно! Ничему не научась, сердце Сюнсукэ вновь стало строить сумасбродные прожекты.
Пар над чашками кофе умиротворял их молчание. Они заговорили разом, неуклюже; их слова столкнулись. Как ни странно, Сюнсукэ смутился, как мальчик.
— Долго не виделись, — сказал Юити. — Я готовился к экзаменам, а потом в семье не ладилось. Кроме того…
— Ну ладно, ладно! — простил его сразу Сюнсукэ.
За то короткое время, пока он не видел Юити, юноша изменился. Его слова, каждое из них, было беременно взрослыми секретами. Все свои болячки, которые он раньше не робел выказывать откровенно, теперь были крепко спеленуты антисептическими бинтами. Юити выглядел так, будто не был подвержен никаким страданиям.
Сюнсукэ подумал: «Пусть врет сколько угодно. Мальчик, кажется, уже вышел из возраста, когда делают признания. При всем том, что в его возрасте искренность видна на лице. Это искренность возраста, который предпочитает ложь вместо признания».
Затем он спросил:
— Как госпожа Кабураги?
— Отныне я обретаюсь подле ее коленей, — признался Юити, подумав, что Сюнсукэ уж наверняка наслышан о его секретарской работе. — Она не может жить, если меня нет рядом с ней. Она схитрила, уговорив мужа взять меня личным секретарем. Теперь мы встречаемся, по меньшей мере, каждые три дня.
— А эта женщина стала упорной, не так ли? Тихой сапой, через черный ход, а своего счастья добьется.
Юити запротестовал, нервно повысив голос:
— Уж какая есть!
— Да ты ее защищаешь! Уж не влюбился ли?
Юити едва не рассмеялся.
Впрочем, им не о чем было говорить, кроме этой темы. Они походили на любовников, которым до свидания хотелось поговорить о многом, а как встретились, то все разом и позабыли. Сюнсукэ ничего не оставалось, как объявить о своем первоначальном решении.
