Ксения Велембовская - Дама с биографией
Смешно, конечно, но, несмотря на наличие мобильной связи, она психовала всю дорогу: вдруг Костя не встретит? Вдруг его задержат на этой чертовой медицинской конференции в Болонье? Что тогда делать? Английский у нее фиговый, школьный, итальянский — нулевой, да и за границей она по-настоящему впервые. Выбравшись из самолета, она, боясь отстать, не получить багаж, заплутать и выйти не туда, куда надо, на всех парусах понеслась за компанией бывалых парней и девчонок. Взмыленная, вывезла свой чемодан в зал прилета, увидела Костю, возвышавшегося над галдящей толпой, и от радости почти в бессознанке упала в его объятия.
С этого упоительно-счастливого мгновения радость только увеличивалась. В геометрической прогрессии. Еще бы! Костя — вот он, рядом. Личный водитель, гид, переводчик и просто хороший человек… Скоростное шоссе с ослепительно-белой разметкой… Пролетающий за окном итальянский пейзаж… Флоренция!!! Старинная гостиница, в самом центре, на пьяцца Сантиссима Аннунциата (довезти бы ее заковыристое названьице до Москвы!). Напротив — внушающие трепет галереи бывшего воспитательного дома для брошенных младенцев, лоджии, аркады. Начало пятнадцатого века. Архитектор не хухры-мухры, сам Брунеллески. А совсем неподалеку — колоссальный купол собора Санта-Мария дель Фьоре, церковь Санта-Кроче, увидев которую, Стендаль, говорят, упал в обморок от ее красоты, Баптистерий Сан-Джованни и куча всяких других достопримечательностей.
Ноги после знакомства с Возрождением не возродились до сих пор. Гудели. Впрочем, и на обещанном «пассиве» у моря им вряд ли суждено отдохнуть.
— Кость, как бы нам опять не пришлось спасаться бегством. С Римини точно идет гроза. Слышишь, как громыхает?
— Еще далеко, — невозмутимо отозвался он, листая журнальчик — совершенствуя свой итальянский.
Но Костя не был бы Костей, если бы, оторвав глаза от зубастого Берлускони, не проговорил с хитринкой, прищурившись поверх темных очков:
— Так что там у нас с Петей?
— Какой же ты все-таки настырный! — со смехом возмутилась Люся и, подложив руки под голову, задумалась, честно сказать, и сама не зная ответа на этот непростой вопрос. — Что с Петей? Да ничего. Хотя он принял в моей несчастной судьбе самое деятельное участие, устроил к себе в институт, на ставку лаборантки в редакционный отдел, и мы часто виделись, его отношение ко мне, как говорится, осталось за кадром. Может, он и испытывал какие-то нежные чувства, но я чужих чувств тогда просто-напросто не замечала. Меня волновали исключительно собственные переживания…
Переживаний тогда ей действительно хватало с избытком. Первое время она жила как в лихорадке: каждую секунду ждала звонка Марка, его объяснений, оправданий, пусть даже лживых. Все ночи напролет прокручивала в голове, что скажет ему, как отреагирует на его виноватое или как ни в чем не бывало: «Здравствуй, Лю!»
Марк не позвонил. Исчез из ее жизни как отрезал. Чтобы сдержать себя, не унизиться перед ним снова, не позвонить, не искать с ним встреч, она истратила все душевные силы и в конце концов впала в самую настоящую депрессию. Это когда всё всё равно, полное отсутствие интереса к жизни, полное безразличие к окружающим, даже к самым близким — к матери, к собственному ребенку. Что уж там говорить про какого-то Петю! Анализировать его поступки и знаки внимания — «ассорти» на Новый год, приглашение в лыжный поход с его лабораторией — не хотелось ни тогда, в состоянии «отстаньте от меня все», ни тем более позже, когда Петя ушел от Нонки, а еще через полгода неожиданно для всех уволился с работы и уехал в Израиль. Потому что, всерьез задумавшись о его отношении к себе, можно было прийти к страшненькому выводу, что, сама того не желая, она опять разрушила Нонкину личную жизнь. Петя, тот вроде в шоколаде. Из Израиля перебрался в Америку, в Бостон, и там, говорят, процветает. Ну, и дай Бог. Петя был хороший мужик. Очень хороший…
— А не поплавать ли нам? — опять подскочил непоседливый Костя. Призывно протянул руку. — Пошли, пошли. Девушкам, которые так трепетно относятся к своей фигуре, долго лежать вредно. — Это он все никак не мог пережить категорическое «нет» на уговоры съесть за обедом пиццу, пасту, джелато — мороженое или кусочек дико калорийного тирамису, что в переводе звучит весьма неожиданно — «подними меня вверх». Правильнее было бы — «растяни меня вширь».
— Нет, Костенька, уволь, я не полезу в холодную воду. Боюсь простудиться перед Москвой. Но раз мой доктор прописывает мне активный отдых, с удовольствием прогуляюсь. А ты плыви, пожалуйста. Только не увлекайся. По-моему, скоро будет гроза.
Длинноногий, он долго шел по мелкому, вроде Балтийского в Юрмале, морю. Наконец подпрыгнул, нырнул и поплыл вдоль буйков в ту же сторону, куда по прибитой вчерашним штормом твердой полоске песка, облачившись в хэбэшное пляжное платье, бодренько направилась Люся.
Как ни ускоряла она шаг, ее все равно то и дело обгоняли разновозрастные синьоры и синьорки из тех, кто тоже трепетно относится к своей фигуре и после обильных завтраков и обедов день-деньской трусят по берегу, у самой кромки воды, экипированные по-спортивному и с наушниками плееров. Кроме Кости и трех шумных русских теток из соседнего отеля, взвизгивавших «ой, мама!», в остывшем море уже никто не бултыхался. Фирмачи предпочитали затишек у бассейна с бесплатными лежаками. Капиталист, он своего не упустит!
Широченный песчаный пляж, протянувшийся на север, к далекой Венеции, и вчера, горячим солнечным утром, на удивление немноголюдный, сегодня совсем опустел. Разноцветные зонтики за ночь придвинулись ближе к отелям, и по их летнему месту сосредоточенно бродил крепкий пожилой итальянец в красной ветровке, с металлической штуковиной в руках, похожей на миноискатель. Очевидно, старикан решил поживиться оброненными и погребенными под летучим песком монетками евро, золотыми кольцами, соскользнувшими с мокрых пальцев богачей-ротозеев, или еще чем-нибудь ценным.
Да, лето заканчивалось, и не только в холодной России, но и в теплой Европе. Предчувствие осени, а за ней, еще хуже, зимы всегда наводило на Люсю тоску. Казалось бы, что ей за дело до адриатического курорта, погружающегося в осеннюю спячку? Завтра к вечеру она уже будет в Москве. Однако внутри что-то переключилось на плохое настроение, на недовольство окружающим миром.
Или собой?
Стоило покопаться в себе, как истинная причина недовольства тут же и нашлась: напрасно она пустилась в откровения и мало-помалу изложила Косте чуть ли не всю свою биографию. Как показала практика, наши откровения когда-нибудь обязательно против нас же и оборачиваются. С мужчинами вообще лучше не расслабляться, не распахивать им душу, словом, держать ухо востро. Правда, вооруженная этой теорией, никаких впечатляющих успехов на любовном фронте она так и не добилась, тем не менее научившись держать свои чувства в узде, после Марка никогда больше так тяжело не переживала мужское предательство.
