Чарльз Мартин - Между нами горы
Между нами было не больше сорока ярдов, и мое сердце ускоренно забилось. Снег летел мне в лицо, значит, и ветер дул в мою сторону. Лосиха подошла на двадцать ярдов, и я всерьез подумывал о том, чтобы выстрелить в нее. Наверное, так и нужно было поступить. Лосенок догнал мать, не желая отпускать ее далеко от себя. Теперь между мной и им не было и десяти ярдов. Еще шаг-другой – и они услышали бы мое сердцебиение.
Как ни старался я не шуметь, натягивая лук, лосиха подняла голову. Большой глаз уставился на меня, вернее, на дерево. Она знала, что под деревом кто-то прячется, но кто?
Я прицелился лосенку в грудь, сделал глубокий вдох и поверхностный выдох, отсчитал три секунды…
Стрела попала в цель. Лосенок взбрыкнул, подпрыгнул, покружил на месте и поскакал через озеро, сопровождаемый матерью. На бегу лосиха задирала голову и напрягала уши – признаки максимальной настороженности.
Я отдышался, попробовал успокоиться и вспомнить момент выстрела и полет стрелы. Я целил в сердце, надеясь на быструю смерть жертвы, но, кажется, стрела ушла чуть правее и ударилась в ребра. Разница составила дюйма четыре. Стрела могла пробить легкие, испугав лосенка, причинив ему боль и обратив в бегство. Он был обречен на то, чтобы истечь кровью и испустить дух, но перед этим он был способнее пробежать целую милю. Мать его не бросит и при необходимости вступит в бой.
Оказавшись в надежном месте, лосенок остановится и дождется матери. Увидев ее, он почувствует себя в безопасности, ляжет и истечет кровью. Если я покину свою засаду и настигну их, лосенок от испуга продолжит бегство.
Я прождал примерно час, приготовил новую стрелу и пошел по следу – кровавой полоске, тянувшейся через озеро. Я не ошибся: выстрел получился неудачным. Лосенок преодолел озеро по прямой, выбрался на берег и спрятался в чаще. Я шел медленно, боясь набрести на его мать. Лосихи отважно защищают свое потомство. При виде меня она скорее бросится в атаку, чем убежит.
Снег перестал, ветер разогнал облака, надо мной появилась трехчетвертная луна. Такой светлой ночи давно не было. За мной следовала моя тень. Тишину нарушало только мое дыхание и скрип снегоступов.
Я не спешил. Через час я набрел на них. Расстояние до этого места составило как раз милю. Лосенок попытался подняться по склону, но оказался слишком слаб и съехал вниз. Мать стояла над ним и тыкала в него мордой. Лосенок лежал неподвижно.
Лосиха вскинула голову и хвост. Я крикнул, поднял над головой лук, чтобы мой силуэт выглядел более крупно. Она посмотрела на меня и отвернулась. Нюх у лосей хороший, а зрение никуда не годится. Я прошел ярдов сорок, в лук была вставлена стрела. Стрелять в лосиху мне не хотелось, но в случае атаки у меня не осталось бы выбора.
Я держался поближе к деревьям, чтобы в случае необходимости нырнуть под них.
Когда между нами осталось двадцать ярдов, ей надоело наблюдать. как кто-то к ней приближается. Она бросилась в атаку со скоростью пушечного ядра. Я отпрянул к деревьям, но снегоступы лишили меня прыти. Она ударила меня головой и грудью и отшвырнула к осине. Я ударился о ствол, сполз вдоль него, нырнул под нижние ветки и сжался в комок. Лосиха чувствовала мой запах, но не видела меня сквозь ветки. Она фыркнула, низко заревела, ударилась грудью в ветки, топнула копытом и прислушалась, навострив уши. Еще один шаг в мою сторону…
Они нагрянули внезапно – восемь волков, буквально скатившихся со склона и принявшихся рвать лосенка. Лосиха не колебалась ни секунды. Девять зверей столкнулись и превратились в ревущий клубок шерсти, снега, зубов, когтей и копыт над неподвижным бурым телом.
Я выполз из-под дерева, лег на живот и стал наблюдать за сражением. Лосиха стояла над своим теленком, нанося точные удары копытами. Я слышал хруст костей, видел, как волки подлетают в воздух на двадцать футов. Один, выпрыгнув неведомо откуда, шлепнулся ей на спину и принялся ее драть, еще один повис у нее на горле, добираясь до трахеи и сонной артерии. Двое волков пытались разодрать брюхо лосихи. Еще двое терзали труп лосенка, два неподвижно лежали на снегу.
Не заботясь о себе, лосиха скинула волков с теленка, да так лихо, что они разлетелись в стороны, вращаясь, как футбольные мячи. Потом она занялась своими обидчиками. Она так яростно лягалась, что брызнули фонтаны волчьей крови, градом полетели волчьи клыки. Через считаные секунды раненые волки расползлись, жалобно визжа. Собравшись в 60–80 ярдах от лосихи, они обдумывали свои возможности. Лосиха стояла, залитая лунным светом, тяжело дыша и роняя на снег кровь. Она опять тормошила мордой своего неподвижного теленка. Периодически она издавала протяжный рев. Я залез в спальный мешок, уселся на рюкзак и привалился спиной к дереву.
Волки бродили вокруг еще около часа, один раз собрались было атаковать, но потом исчезли за хребтом. Я еще долго слышал их вой. Лосиха простояла над лосенком несколько часов, закрывая его от снега, повалившего снова. Поле красного снега быстро побелело, память о трагедии стерлась.
Когда рассвело, лосенок превратился в белый холмик у нее под брюхом. Она в последний раз взревела и исчезла среди деревьев. Тогда я аккуратно оттащил лосенка в сторону. Его окорока и задняя часть туши были съедены или оторваны волками. Плечам тоже досталось. Но я не унывал. То мясо, которое я все же смог добыть, тянуло на все тридцать фунтов. Этого должно было хватить на 7 – 10 дней, а то и больше.
Я сложил мясо в рюкзак и пошел к тому месту, где при нападении лосихи бросил лук. От него мало что осталось: древко раскололось, кулачки сломались, тетива лопнула, все стрелы под ее копытами раскрошились.
Я не стал собирать эти жалкие обломки. Нацепив снегоступы, я побрел назад, к озеру. Вдали виднелся наш треугольный дом, в его окнах отражался огонь в камине. Я сомневался, что Эшли уснула.
Дойдя до красной дорожки на снегу, я остановился. Издалека донеслось мычание лосихи. Пройдет день-два, прежде чем она устанет оплакивать своего теленка.
Я не раскаивался, что убил его. Нам нужна была еда. Я бы сделал то же самое опять. Одиночество лосихи тоже меня не печалило. У нее еще будут дети.
Но я не мог забыть. Как мать-лосиха стояла над своим ребенком.
Я опустил руку в снег, зачерпнул смерзшиеся кровавые ледышки. Свежий снег на глазах засыпал следы крови. Еще час – и от них ничего не останется.
Не знаю, что было причиной. Возможно, то, что пошел двадцать третий день после авиакатастрофы, возможно, моя усталость, тяжесть диктофона на груди, мычание лосихи за лесом, мысль о муках и тревоге Эшли. Скорее всего, все вместе. Я упал на колени, тяжесть рюкзака чуть не бросила меня лицом в глубокий снег. Я поднес к лицу смерзшийся комок окровавленного снега и вдохнул его запах.
