Пилип Липень - История Роланда
EA. Истории зрелости и угасания. О самом лучшем покупателе
Изредка, с большой осторожностью, мы просили рассказать сказку жену Толика, в прошлом филолога, а ныне бухгалтера. Она работала в продмаге на углу, знала много чего и охотно отзывалась на наши просьбы. И хотя она огорчалась, что вместо сказок у неё всякий раз выходят житейские рассказы, нам как раз это и нужно было – чтобы слегка приземлиться.
– Жил-был на свете один человек, не хороший и не плохой, не толстый и не тонкий, по профессии иммунолог, и вздумалось ему однажды стать самым лучшим покупателем в нашем продмаге. По мне так самый лучший тот, кто много денег тратит, но он рассудил иначе: решил купить и попробовать все продукты без исключения. Он начал от входа и двигался вглубь, покупая в день по два-три продукта – например, молоко, лук и арахис – и методично записывал всё в блокнот. На следующий день проверял внимательно, не появилось ли на пройденном пути новинок, и если да, то брал их тоже. Узнав случайно об этом человеке, наш хозяин разволновался ужасно – человек он нервный, мистичный, и всякие такие штуки чувствует тонко. Он сказал, что как только перепробует иммунолог все продукты, случится страшная катастрофа, и нельзя этого допустить. Стал хозяин хитрить: то новый плавленый сырок в глубину молочных полок подкинет, то шоколадный батончик под коробками зефира спрячет, то водочные ценники местами поменяет. Но иммунолог тот был стреляный воробей, он все эти заначки выявлял влёт – и уже к концу торгового зала, к самой кассе в тотальном своём пробовании приближался. Выдумал тогда хозяин новую уловку, говорит кассирше: как попросит он кофе растворимого – не давай ему, скажи мол вредно. Так она и сделала. Но иммунолог не простак был: я, говорит, лучше вашего знаю, что вредно, а что нет! Извольте мне кофе, а иначе я жаловаться буду, не имеете права! Пришлось продать, а куда деваться. Посчитали мы тогда продукты и запаниковали: завтра самый последний день наступает! Всё перепробовал негодяй-иммунолог, кроме мятных леденцов! Заплакал тогда хозяин, заплакала кассирша, заплакал грузчик, да и я тоже заплакала. И решились мы на последнее средство: повесили на мятные леденцы ценник 1 000 000 долларов. И ждём, и от страха трясёмся, всю ночь напролёт дрожим. Назавтра, чуть свет, появляется иммунолог. Обошёл весь продмаг, с блокнотиком сличил, и к леденцам идёт, с ухмылкой зловещей. Но как увидел ценник – в лице переменился, да как зарычит! Рванул на себе рубашку со злости, пуговицы так и брызнули. Воет, шипит, ногами топает, плюётся, да только поделать ничего не может. Нету у него таких денег. Так и ушёл ни с чем. Говорят, вроде на какой-то гипермаркет переключился, где за ним уж никто не уследит…
– Ваш хозяин, получается, дурак? – смеялись мы. – Баламут?
– Уж если кто и дурак, то точно не он, – отвечала жена Толика. – Потому что катастрофа и вправду надвигалась: когда иммунолог начал папиросы и жвачки с кассы покупать, земля стала вздрагивать под полом в глубине, несильно, но жутко. И какой-то странный шум, как будто далёкий-далёкий свист!
EB. Из письма Толика. О нежности
<...> и пришлось взять купе, хотя я купе не переношу – эту вечную курицу из пакета, эти разговоры, это радио, а от берушей у меня голова болит. Так и вышло: пьяненький бритенький в рубашке и интеллигентная пара. Они начали сначала о погоде, потом о политике, и всё косились на меня. Окосеете, думал я в ответ, глядя в чёрное окно. Пара рассказала, что они наставники и едут к сёстрам, а пьяненький был преуспевающим ***стом и ехал по делам бизнеса. Он терпел изо всех сил, но когда принесли чай, не стерпел и спросил меня: а вы кто? А ведь больше всего на свете я ненавижу пьяненьких бритеньких ***стов, особенно с карими глазками, особенно с улыбочкой, а больше всего в светлых рубашках в тонкую полоску. И я возьми да и скажи, не подумав: я дарю мужчинам ласку и нежность... ведь нежности так немного в наших огромных городах... а они дарят мне подарки. И робко потупился, попунцовел. И вновь порывисто воздел лицо: но это не то, что вы подумали, нет-нет, совсем не то! И вновь опустил. Повисла пауза. Наставники, сделав вид и якобы равнодушно подняв брови, зашуршали целлофаном, рассыпали на салфетку соль и принялись катать варёные яйца. Бритая рубашка размешивала сахар. Мне казалось, что я досадил ему и уязвил его: воплощение порока едет с ним в одном купе и даже заняло нижнее место! Но не тут-то было. Когда я вышел в уборную, он догнал меня в коридоре и, робко прокашлявшись, стал уточнять насчёт нежности. Напустив на себя надменность, я сказал, что принимаю только жемчуга и аметисты. В замешательстве он замолк, и я протиснулся боком назад, под защиту наставников. А потом, уже в темноте, когда наставники заснули, он свесился со своей полки и провёл рукой по моему плечу. Он напугал меня! К счастью, в кармане пиджака у меня был дорожный швейный наборчик, я ощупью достал иголку и легонько кольнул ***ста в ладонь. Он ужаснулся: подпрыгнул и заскулил у себя на полатях – наверное, подумал, что это шприц, и я заразил его вичем. А наставнички, оказывается, всё видели, не спали – панически блестели глазами, как затравленные грызуны <...>
EC. Рассказ Колика. О Будде
Мой брат Колик рассказывал, что однажды с ним в камере сидел профессор-востоковед, специалист по буддизму. И как-то раз, за сигареткой, профессор поведал Колику, что на самом деле история Будды Гаутамы немного отличается от той, которую мы привыкли слышать а школе.
Что на самом деле он родился вовсе не в царской семье, а в сапожной мастерской, под верстаком. Что был он не прекрасен, а уродлив, и не умён, а глуп, как полено. Все, кто видел Гаутаму, испытывали отвращение и презрительно звали его Ублюдком. Единственный, кто ценил его, был хозяин мастерской – Ублюдок с самого младенчества умел быстро отпарывать подошвы от старых ботинок. Поэтому, когда к хозяину пришли брамины и предсказали, что Ублюдка нельзя выпускать из мастерской, иначе он не останется сапожником, хозяин приказал ему не сметь подходить к двери. И пригрозил молотком. Так прошло лет пять или десять, но однажды в пятницу хозяин выпил на стакан больше нормы и полностью потерял сознание – и Ублюдок осмелился взять у него ключи. И вышел осмотреться. То, что он увидел снаружи, потрясло его! Сначала ему встретилась девушка, невыразимо прекрасная, настоящая богиня. Она разговаривала по телефону и процокала мимо, даже не заметив Ублюдка. «Кто это?» – спросил он прохожего. «Это девушка, идиот! Но даже и не мечтай, это не для грязных нищих прыщавых тупых ублюдков, как ты», – засмеялся прохожий. Ублюдок грустно пошёл по улице дальше и вскоре увидел автомобиль, невыразимо прекрасный, как колесница Феба. «Что это?» – спросил он другого прохожего. «Это кабриолет, дурак! Но даже и не мечтай, тебе надо десять жизней работать сапожником, чтобы на него скопить», – сплюнул прохожий. Ублюдок печально пошёл по улице дальше и вскоре увидел, как из невыразимо прекрасного автомобиля выходит парень, и невыразимо прекрасные девушки обступают его, заглядывают в глаза, тянут листики бумаги и стараются потрогать за рукав. «Почему?» – спросил он третьего прохожего. «Это киноактёр, кретин! Но даже и не мечтай, это не для безродных уродливых недоносков», – отрезал прохожий. Будь Ублюдок поумнее, он бы не поверил злосчастным прохожим. Но он был глуп и поверил. И отвернулся. И сказал: «Жизнь – это страдание. Желания – источник страдания. Чтобы избавиться от желаний, нужно очистить ум». И пошёл прочь из города, в леса, практиковать Восьмеричный путь.
ED. Истории зрелости и угасания. О частях тела
В юности Хулио больше всего на свете любил женские коленки. Он охотно и подолгу рассказывал нам, какие они бывают, какие наслаждения в себе таят и как сильно отличаются от мужских. А как же душа? – поддразнивали мы его, но он отвечал, что душа сама собой разумеется, и тем не менее коленки. Шло время, и с возрастом его интерес всё же немного возвысился: он признал, что женские бёдра превыше коленок, и лишь они достойны страсти. Этой любви ему хватило на много лет, а потом он неожиданно для всех поднялся ещё выше: к радостям таза и зада. Закрепившись на этой высоте, он провёл там долгие годы, в неге и заслуженно-сладком безделии. Но высота продолжала манить его, и однажды Хулио доказал, что он ещё в форме: совершил дерзкий рывок к талии. И потом, чуть отдышавшись – к груди! Мы наблюдали, обсуждали, делали прогнозы и ставки – куда дальше? Толик предполагал прямолинейно – шея, а потом лицо, волосы, я выступал за безопасное смещение в стороны – плечи и руки, а Колик заверял, что случится неслыханное – Хулио двинется перпендикулярно, утвердит трёхмерность пространства и станет любить воздух. «Воздух?» «Воздух!»
Но Хулио решил остановиться на достигнутом и больше никогда не менял свою любовь.
