Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король
В его сердечном тоне начала звучать несколько лживая нота, и он избегал прямо обращаться к своему брату.
— Я приехал проведать Дикки, — холодно заметил Роже.
— То есть нам, конечно, хотелось бы… — более вежливо повторил Алекс.
— Ну да! Вам хотелось бы убедиться, что ему лучше, а ему действительно лучше; и также принести ему в помощь вашу дружбу и кучу добрых новостей… Я прекрасно вас понимаю! Но доверьтесь мне еще хотя бы на несколько дней. Дикки все-таки глубоко потрясен, совершенно разбит… Было очень трудно убедить его, что он не виноват в смерти этого несчастного парня, которую он принял за самоубийство…
— Самоубийство! Но это же смешно! — вскричал Алекс с явно наигранным возмущением. — Кто-кто, а Дейв ни за что бы на такое не решился. Он был наркоманом, перепил, ему пришла глупая мысль освежить голову в бассейне, и он не заметил, что в нем нет воды, — вот и все!
— Совершенно ясно! — горячо подхватил отец Поль. — Я в этом абсолютно убежден! Кстати, вы заметили, что мой друг Линарес ничуть в этом не сомневается?
— Он вел себя шикарно, — признал Алекс.
Роже резко поднялся и подошел к книжному шкафу. Сейчас они были заняты комплиментами, пили, вскоре начнут строить планы, а ему ничего не известно о Дикки! И быть может, именно он несет «ответственность» за депрессию Дикки! Несет ответственность за Дикки, попавшего, словно неопытная дичь, в лапы Поля! Если бы, вместо того чтобы сердиться, голосовать на шоссе в направлении Ажена, он подождал, то нашел бы машину, едущую в противоположную сторону, вовремя приехал бы в «Атриум», сумел позаботиться о Дикки, поддержать его…
— Надеюсь, ты все-таки не запретишь нам повидаться с ним! — Роже не обернулся: он боялся лица Поля.
— Запретить вам — конечно, нет! Разубедить вас не делать этого — да! Я уверен, что Алекс меня поймет. Две смерти подряд, усталость от турне, предполагаемые изменения в его карьере и, надо правду сказать, легкая интоксикация, чему способствовал Дейв и чего никто не заметил, — все это очень ослабило Дикки. Сначала необходимо вернуть ему здоровье, душевный покой, заставить его забыть об этих проблемах… Дайте мне несколько дней. Не портите уже весьма обнадеживающий результат…
— Мне бы, я очень хотел, — пробормотал растерявшийся Алекс. — Если вы считаете, что дело пойдет на лад… Во всяком случае, турне прогорело. У нас на шее тридцать — это минимум — тысяч неустойки, не считая зарплаты музыкантам… Как вы думаете, через месяц он поправится, чтобы записаться в студии?
— Совершенно поправится! Абсолютно! Вы же слышали от комиссара, каких результатов я добился…
Алекс снова взял свой стакан с виски и размашистым жестом показал, что он, полагаясь на милость божью, доверяет собеседнику.
— От всего этого мне совсем невесело! Дикки всегда хотел иметь совсем маленькую группу, гораздо меньше, чем необходимо для такой звезды, как он, поэтому вы понимаете, все висит на моей шее! Одни фанаты чего стоят! Они находятся в Каоре, в Ажене, они разбили лагерь перед вашими воротами, хозяин замка, кажется, не пускает их на территорию… Это не очень любезно, когда знаешь, что он дядя Жана-Лу!
Отец Поль, громогласно захохотав, откинулся в кресле, и его огромный живот игриво затрясся.
— Ему, должно быть, захотелось лишний раз разыграть из себя благородного графа! Такие приступы на него находят. Он безутешен, что вынужден сдавать свою «лачугу» в стиле Людовика XIII, и подвержен припадкам властности. Не беспокойтесь о ваших фанатах, я все улажу. Если они хотят разбить лагерь здесь, я размещу их в парке. Сколько, вы говорите, их там?
— О! Довольно много! — Алекс почти умилился. — Перед сторожкой наверняка человек двадцать — двадцать пять. Все, естественно, без гроша. Спят в спальных мешках или под железным навесом, и к тому же ваш шофер отказывается возить их в деревню или даже привезти им хлеба. Но они не уходят! Вот что значит верность!
— Для них это каникулы, — сказал Роже. Его приводили в отчаяние этот разговор и слабость Алекса. Неужели они так и уедут, не повидав Дикки?
— Ты к ним несправедлив, Роже, — заговорил Поль своим теплым, глубоким голосом, от которого в воздухе словно расходились волны. — Эти фанаты, что собрались здесь, эта несчастная молодежь и люди постарше, чья жизнь тускла, ищут образ-посредник между собой и более насыщенной, более красивой жизнью, и я, например — ты это знаешь, — уважаю их. Даже если их идолом не является Дикки-Король, а кто-нибудь уровнем пониже, все равно стремление этих людей к идеалу не становится менее благотворным и искренним.
— Не говори как в кино! — перебил его Роже.
И, не в силах больше выносить этот разговор, он вышел через балконную дверь в парк. Поль с Алексом видели, как он расхаживает взад-вперед, яростно поддавая ногами камушки гравия.
— Я тоже нахожу, что вы правы, — простодушно сказал Алекс. — Они симпатяги, фанаты Дикки. Конечно, среди них есть малолетки, истерички, всего понемногу. Но в целом…
— Не хотите ли стаканчик на посошок? — предложил отец Поль. Это предложение, похоже, означало конец беседы, и Алекс попытался еще раз.
— Я прекрасно понимаю, что Дикки необходим покой, — повторил он, — но все-таки не слишком забивайте ему голову вашими…
— Помилуйте, Алекс! Где вы в последние дни начитались этого? Неужели вы верите во все эти побасенки, в промывание мозгов, колдовство, дурной глаз… Может быть, все это и существует, но только не здесь, поверьте мне! Хотите, я покажу вам нашу ткацкую мастерскую, наш музыкальный зал, столовую, номера для гостей с ваннами? Верьте мне, у нас нет ничего таинственного, ничего, что может вызвать у вас тревогу за вашего Дикки, я бы сказал, нашего Дикки.
Алексу стало немного стыдно. Было ясно, что намеки Роже все-таки на него подействовали.
— Вы знаете, всякие мысли лезут в голову, — неуклюже признался он.
— И я догадываюсь, от кого они исходят… Если б вы знали, как все это меня огорчает! — сказал толстяк с какой-то неожиданной искренностью. — Когда-то мы были так близки… Кто знает? — спохватился он. — Может, Дикки снова нас сблизит? Знаете, со дня своего приезда сюда он не принимал наркотиков, хотя возможность для этого была. Мне хотелось проверить его, но я вижу, что он не дошел до стадии, внушающей беспокойство. Когда мы прекратим давать ему транквилизаторы и он начнет заниматься медитацией, я уверен…
Алекс снова разволновался:
— Вы считаете, что ему нужна медитация? Она ему необходима?
Подобное непонимание все-таки вызвало у отца Поля некоторое раздражение.
— Надеюсь, вы не думаете, что я поставлю его на ноги, заставив лепить горшки из глины?
По убийственной жаре Роже Жаннекен обогнул замок и спустился к сторожке. Решетчатые ворота были открыты. Грунтовая дорога вела к шоссе; деревня находилась в трех километрах. На стоянке железный навес укрывал от солнца роскошный автобус, развозивший «детей счастья» во время турне, «мерседесы» Дикки и отца Поля, чей-то старенький голубой «ситроен». Направо высохшее поле, где торчало несколько хилых сосенок, обезображенное металлическими ангарами, — для чего они предназначались, было непонятно; жалкое зрелище являли группки людей, лежащих, сидящих на раскаленной земле, прячась от жары под импровизированными навесами (спортивными куртками, натянутыми на ветках, кусками ржавого железа) или развалившихся на помятых одеялах, расстеленных спальных мешках. Кое-кто ел, разложив какие-то жалкие припасы прямо на газетах. Это были фанаты, ожидающие новостей о Дикки.
К Роже тут же бросились две-три фигуры.
— Ну что, доктор? Вы его видели?
— Нет.
— Но есть у вас какие-нибудь новости? Ему хоть лучше? Что он говорит? Когда мы увидим его?
— Его лечат?
— Что за штучки они с ним проделывают? Вы-то хоть знаете? Что это за штучки? Католицизм или дзен?
— А сам Дикки согласен с этим? Участвует он во всем этом? Или просто отдыхает?
— Почему нам ничего не сообщают?
— Да, почему? Ведь все-таки мы — его фан-клуб!
Здесь был механик Фредди, совсем растерянный оттого, что ему больше не надо таскать инструменты, и ни на шаг не отстававший от Дирка, словно бродячая собака, привязавшаяся к первому встречному; Жан-Пьер и Марсьаль, плохо выбритые, но держащиеся молодцом; пожилая мадам Розье, которая с энергией освоительницы новых земель устроила себе ложе в тени ангара и теперь готовила растворимый кофе; Джина, Полина, Анна-Мари, Аделина, Давид; какая-то Мюриэль или Мириам; две Патриции; Лионель — молодой торговец грампластинками из Ниццы; девушки и парни из группы «Центр», державшиеся особняком; Эльза, которая сгорала от нетерпения, потому что была старше всех, исключая мадам Розье, каковую она находила «недалекой». Десятка два растерзанных и встревоженных людей, окруживших Роже и засыпавших его вопросами.
