Алексей Смирнов - Небесный летающий Китай (сборник)
– Сегодня суббота, – вспомнил майор и ударил себя по лбу. – У вас же дойка, ребята.
Он вспоминал о головошлепах преимущественно тогда, когда они подворачивались ему под ноги; на войне как на войне! майору случалось расшвыривать их пинками.
– С той стороны пришли, – осмелился встрять ординарец, по совместительству – толмач.
– Да ну? – Туголуков с сочувственным интересом посмотрел на старосту. Тот разразился руладами.
– Эти шакалы гнали из них опий-сырец, – мрачно заметил Ногтев, но все и так хорошо знали о печальной судьбе, ожидавшей головошлепов в стане противника.
Головошлепы вырабатывали кумыс, и этот напиток пользовался хорошим спросом. Чудиков приучили к систематической дойке сразу, едва обнаружили, а те превратили доение в еженедельный религиозный обряд.
Староста отрывисто квакнул.
– Говорит, что и наши тоже многих перевели, высосали досуха.
– Разберемся, – пообещал майор, присел на ступеньку и подмигнул старосте: – Понял? Слово офицера.
Староста дважды подпрыгнул.
– Как собака, – умилился майор, – все понимает, а сказать не может. Ну, отведи их, подои. Бидоны возьми в каптерке. И чтобы без излишеств!
…На рассвете, уже близ тяжелых орудий, Ногтев поднес майору стакан, наполненный золотисто-зеленым кумысом. Туголуков выдохнул, выпил залпом, крякнул, передернулся:
– Эх, хороша!
В животе разлилась истома. Майор запрокинул голову и стал рассматривать звездное небо. Кумыс подействовал отменно, майор испытал острейший приступ ностальгии. Он молча глядел на Рождественскую звезду, самую яркую, и тщетно силился отыскать Солнце. Временами ему чудилось, будто он видит не только Солнце, но и далекую Землю. На глаза навернулись слезы, майор вытер их рукавом, передал стакан Ногтеву. Поднял руку, дал отмашку:
– Ну, с Рождеством!…
Ударили пушки.
© ноябрь 2005Радио «Небо»
От души покосив из «калача» тамбовскую братву, Москва удовлетворенно окинул прощальным взглядом дымящиеся, булькающие тела. Мысленно он сопоставился с яростным суперрейнджером западного образца и нашел в себе ряд преимуществ. Вскинув автомат проблевавшимся дулом к небу, Москва не без изящества откинулся в подобострастно курлычащий БМВ. Тачка взвилась на дыбы, и дверцу Москва притворял уже на полном ходу. Так начался и завершился его бесхитростный рабочий день, в знак чего Москва стянул с коротко стриженной башки наиболее вызывающий элемент спецодежды – дырявый черный чулок.
На Сенной Москва велел водиле тормозить лапти.
– Стой здесь, – распорядился он желудочно-кишечным голосом и неспешно выполз на тротуар. С солидной уверенностью тараня мельтешащих фофанов и сявок, он дошел до табачного ларька и взял блок сигарет. Потом задержался у книжного развала. С обложек скалились страшные, внутренне и внешне Москве близкие хари. Он решил почитать что-нибудь по специальности, пробежал глазами заглавия: «Отморозки», «Ублюдки», «Падаль», «Нечисть», «Скоты». Купив кое-что из этого списка, Москва сперва изучил обложку, а после – портрет автора, приходя постепенно к выводу о почти полной идентичности творца и творения.
Чуть поодаль, сторонясь шеренги бабулек с трусами и шапочками, стоял, потупив очи, тощий субъект в черном с ящиком для пожертвований на шее. Москва, относившийся к обрядовой стороне религии с суеверным уважением, замедлил шаг. «Спаси и сохрани», – прочел он надпись на ящике и ощутил позыв на благотворительность. Монах, низко опустивший косматую голову, что-то беззвучно бормотал. Москва извлек купюру достоинством в пятьдесят тысяч рублей и, придерживая ее над щелью, строго спросил:
– Хватит?
Монах еще ниже склонил голову, как будто кланялся он не в смиренной признательности, но пытался увериться в наличии водяных знаков.
– Смотри! – сказал Москва недоверчиво, на всякий случай, неизвестно что имея в виду. Уронив купюру в щель, он потерял к монаху интерес и двинулся к машине. По дороге купил и на ходу сожрал, пачкаясь, какой-то шикльгрубер.
– Жми, – бросил Москва водиле, садясь.
– Куда? – осклабился тот угодливо.
Москва немного подумал.
– Потом скажу, – решил он. – Вообще-то, давай домой, – ему представились приятные явления домашнего быта, и Москва предпочел никого больше сегодня не убивать и не калечить, а вместо этого полистать приобретенные учебники, посмотреть телевизор и узнать, какими способами это делают другие.
Москва проживал в старом доме, в двухкомнатной квартире, где до него коротала свой век его супруга, бабуля восьмидесяти пяти лет, никак не ждавшая от судьбы подарочка в виде молодца-суженого. Под дулом пистолета она в принципе согласилась на брак, Москва скоренько все оформил, после чего дал ей попить чего-то сладенького и овдовел. Конечно, с приходом нового хозяина квартира только выиграла. Появились дверь-броня и решетки на окнах, обновилась мебель, приехала аппаратура. Поменялись и соседи, благо прежде в том доме обитали главным образом пенсионеры и алкаши, большей частью совмещавшие в себе одно и второе. Все они куда-то пропали, и вскоре власти сочли за лучшее обходить стороной народившийся серпентарий. Убогий двор наполнился мощными тачками округлых форм, и время от времени тачки принимались ни с того ни с сего петь и визжать дурными сиренами, повергая в трепет всех, кто без тачек.
Москва ввалился в прихожую, машинально ткнул пальцем в клавишу магнитолы и пошел бродить по комнатам, раздеваясь походя до трусов. Уровень цивилизованности не допускал в нем любви к одежде, и Москва имел обыкновение ходить дома голым, как и полагалось на его ступени эволюционной лестницы.
– Радио «Небо», – сообщила магнитола не в меру счастливым голосом. – Бе-е-е! Ме-е-е!
– Что за херня, – пробормотал Москва, приближаясь к приемнику и безотчетно поигрывая шарами мышц. – Оставайтесь с нами, – пригласило радио доброжелательно. – В студии – наши постоянные ведущие: Полкан Мадамыч и Грибан Поддамыч.
– Абрам Агдамыч, – процедил Москва, выключая приемник. Он налил себе большой стакан мартини, закинул в пасть рыбу на булочке и рухнул в кресло, портя воздух и вообще блаженствуя. Подцепил легкий, словно пушинка, пульт, прицелился в телевизор. Тот с готовностью просветлел лицом и показал пляшущее шоколадное яйцо «Киндерсюрприз».
– До свидания, друзья! – заблеяло яйцо. – Мне пора возвращаться в мой волшебный мир!
– Ага, в ларек, – кивнул Москва и стал ждать, что будет дальше. Яйцо сменилось шоколадкой, которая заполнила экран своим гуталиновым нутром, где в пузырях падали влюбленные пары.
– Волшебный мир вкуса, – объяснил невидимый толкователь. – Возьми за щеку свежесть фруктов! Увлекательное фантастическое путешествие в страну райских грез.
Палец Москвы завис над кнопкой переключения каналов, но тут с экрана торжественно пропели:
– Говорит радио «Небо»! Да, друзья, – всем нам, быть может, уготовано в итоге попасть в шоколадку. Оставайтесь с нами!
– Херня, – сказал Москва в смятении, тупо пытаясь назвать явление и тем сообщить ему реальность. Однако он не преуспел, так как реальность отличалась многообразием, а имя было одно. Тем временем в телевизоре стало происходить нечто непонятное. Сперва показали какую-то нелепую студию с двумя ведущими. Все в этих дикторах было неладно: уши, носы, рты и глаза поменялись местами, что смотрелось вызывающе и даже создавало впечатление угрозы.
– Полкан Мадамыч, – представился первый.
– Грибан Поддамыч, – отрекомендовался второй.
Картинка исчезла. Теперь Москва наблюдал ленивый водоворот с воронкой в центре. Спираль медленно закручивалась сама в себя, а на периферии описывал круги маленький артиллерийский снаряд со скрещенными косточками. По всем законам ему следовало потихоньку смещаться к прожорливой дыре, однако этого почему-то не происходило.
Москва ошарашенно выбросил руку вперед и сменил канал. Там творились более или менее доступные разуму вещи: кто-то метался, объятый пламенем, и дико орал, шаг за шагом продвигаясь туда, где крыша небоскреба обрывалась. На третьем канале жевали жвачку, закатывая зрачки. Москва выждал, пока не увидел известного пахана, со скромным лицом издевавшегося над детектором лжи. Остальные каналы также не содержали ничего подозрительного, и стало ясно, что метаморфозам подвергся один только первый. Поколебавшись, Москва нажал кнопку. Зловещий снарядик продолжал циркуляцию, разве лишь теперь на нем кто-то сидел верхом – настолько мелкий, что различить детали не удавалось. Москва завел руку за кресло, нашарил телефон, пробибикал номер.
– Ну? – отреагировала трубка сурово.
– Москва, – коротко признался Москва. – Ящик смотришь? – и узнал, что нет, там, куда он звонит, ящик не смотрят.
