Магда Сабо - Старомодная история
Во второй раз с барышней Беллой Барток матушка встретилась уже не в плавательном заведении Сиксаи, а совсем в другом месте — в монастырской школе на улице Св. Анны, во время чтения списка воспитанниц, пред матерью-начальницей Марией Маргит Штилльмунгус и классной дамой Марией Каритас.
На открытие матушку никто из членов семьи не провожал, рядом с ней шагала лишь тетя Клари да бежала трусцой собака Боби, которые расстались с ней у входа в школу: бабушка распорядилась, чтобы с этих пор Ленке ходила в школу одна. Сначала матушка лишь глазела вокруг, рассматривала будущих соучениц, пыталась записать в маленькую тетрадочку имена: Балог, Барток, Биро, Брукнер, Фабиан, Фидруш, Хадхази… всего двадцать четыре имени. Когда девушки одна за другой вставали и кланялись, у Ленке иногда было такое ощущение, что ту или иную она уже видела: то ли на улице, то ли в церкви на мессе. Но в общем-то она чувствовала себя в этот день особенно одинокой, никому не нужной: все девушки попали в училище из католической школы, расставшись друг с другом только на лето, матушка же пришла из заведения Доци и никого здесь не знала; одна отправилась она и домой. Беллу Барток она окончательно вспомнила в тот момент, когда они вышли из ворот. Как в тот летний день на берегу бассейна «Маргит», девушку и сейчас ждали у ворот бородатый мужчина, две улыбчивые дамы, пожилая и молодая, стройная красивая девушка и мальчик с веселыми глазами. Белла Барток вцепилась в сестер, рот у нее не закрывался, пока она рассказывала о событиях этого дня; Ленке Яблонцаи одиноко шагала поодаль. Дойдя до церкви, Бартоки остановились, потом перешли улицу; видя, что Белла вошла в церковь просить помощи господа на пути, на который она вступила, некоторые последовали ее примеру. Двинулась за ними и Ленке; впервые она зашла в церковь сама, без приказания. И покинула храм божий раньше, чем прочие; дома купецкая дочь потребовала у нее список — Ленке протянула ей тетрадку с наспех записанными фамилиями. «Белла Барток? — подняла голову Мария Риккль. — Это, видно, дочка Агоштона Бартока, младшая. Очень приличная семья. Мать не пропускает ни одного собрания женского благотворительного общества». У Бартоков, видимо, в этот день произошла аналогичная сцена, мать Беллы тоже обратила внимание на имя Яблонцаи.
Я помню мать Беллы, Берту Томаноци. Ребенком я смотрела на нее с восторженным и недоверчивым изумлением — а ведь мне не привыкать было видеть рядом с собой добрых фей. Но матушка была фея другого рода — не тихое и ласковое неземное существо, качающееся на нитях-паутинках меж цветами: матушка умела становиться и великаном; если она была волшебной птицей, то уж орлицей, если демоном, то вырывающим с корнем деревья, вызывающим бури, сдвигающим горы Нэком или Ариэлем. Берта Томаноци была однозначна, как плоская призма, она излучала лишь добро, лишь равномерное, без перепадов и вспышек, тепло всеобъемлющей любви. Когда она сказала своей дочери, Белле, что будет рада, если та пригласит в тести внучку вдовы Кальмана Яблонцаи, столь известной своей деятельностью в женском благотворительном обществе, она и сама не подозревала, какой поступок совершила. Она действовала по законам своей собственной натуры; всегда стараясь держаться подальше от того, что не есть добро, она зажимала уши, когда ей рассказывали сплетни, и сердилась на тех, кто слишком много занимался чужой жизнью; если она и слышала что-нибудь о необычном образе жизни Юниора, если до нее и доходило что-то в связи с Эммой Гачари, то все это не имело никакого значения рядом с тем фактом, что девочка воспитана в семье Марии Риккль, а потому во всех отношениях подходит в подруги ее дочке. Когда двери дома на Печатной улице открылись для Ленке Яблонцаи, то перед молчаливой и послушной четырнадцатилетней девушкой с иронической улыбкой словно бы распахнулись ворота Золотой страны из сказочного романа дядюшки Форго; Ленке Яблонцаи наконец узнала здесь то, что отняли у нее на улице Кишмештер — детство.
Население Золотой страны было довольно многочисленным: бабушка Беллы, ее родители, две сестры — Илона со своей семьей и Маргит, готовившаяся в художницы, — брат Ференц, в будущем юрист, а пока лишь гимназист, и сама Белла. В доме постоянно кто-то гостит; дети, с тех пор как научились писать, тоже ведут книгу гостей, просят всех писать и рисовать в альбом, у каждого есть дневник, они импровизируют стихи, музицируют, увлекаются живописью. Здесь регулярно читают художественную литературу, выписывают газеты, и не только политические, но и детскую, «Киш лап» дядюшки Форго; мать Беллы сберегает любой клочок бумаги, на котором оставила след рука ее детей; благодаря ей я получила возможность увидеть у дочерей Беллы первые письма и открытки детей Барток, удивительно талантливые портреты членов семьи и знакомых, выполненные Маргит Барток, и ее же, посланное дядюшке Форго, описание Дебрецена, по улицам которого девочкой ходила моя матушка. «Среди равнин, над которыми возникают и тают зыбкие миражи, среди колышущихся под ветром золотых нив лежит Дебрецен, наш милый город, — пишет Маргит Барток. — Три года назад мы распрощались с гористым Мункачем и приехали сюда, в Альфёльд, куда сердце влечет любого венгра. С тех пор я здесь хожу в школу, дышу дебреценским воздухом; я стала настоящей дебреценской девушкой. Познакомившись с местными условиями, я с радостью пользуюсь возможностью рассказать о них дядюшке Форго. Прежде всего напишу о доме, о милом, просторном нашем жилище, о саде, где я так хорошо себя чувствую. Возвратившись из школы, я сразу иду в беседку, что стоит в дальнем конце сада, меж двух увитых плющом уксусных деревьев, в тени которых я часто сижу с сестренками и братом, готовя уроки или читая «Киш лап». Недалеко от нашего дома находится сад Чоконаи со статуей великого поэта, Михая Чоконаи-Витеза; далее — евангелистско-реформатская Большая церковь с колоколом Ракоци; здесь в 1849 году провозглашена была свобода нации. За Большой церковью возвышается здание знаменитой Коллегии и экономическая школа. От вокзала ходит узкоколейка до самого Большого леса, где слева можно видеть купальню Сиксаи, «Маргит», подлинное украшение Дебрецена; Большой лес с павильоном Добош, дачами и купальнями — чудесное место для прогулок и отдыха. Площадь Дебрецена очень велика. Среди его достопримечательностей самое достойное место занимает зимний театр, дворец Корзо на главной улице и реальное училище Хатван. Дебрецен иногда называют кальвинистским Римом, и не без оснований. Однако немало здесь и католиков — около десяти тысяч, — возглавляет которых недавно приехавший сюда досточтимый Нандор Волафка, для нас, школьниц, предмет безраздельного восхищения и обожания; блестящие его проповеди привлекают в церковь огромное количество народа. Самые известные продукты дебреценской промышленности: медовые пряники, дебреценские бублики, мыло, прекрасный белый хлеб, сало, колбаса, глиняные трубки и т. д. Я бы еще долго могла рассказывать о дорогом нашем Дебрецене — такой это милый, красивый и чистый город».
Описание Маргит Барток не только отличается точностью: оно со странной последовательностью упоминает именно те точки города, которые тем или иным образом будут играть важную роль в жизни Ленке Яблонцаи. Перед дворцом Корзо будут поджидать ее Отт и Майтени, оттуда удалится из-за сестры своей, Нинон, Йожеф, в павильоне Добош ее первый муж устроит однажды буфет, возле которого остановится выпить кружку пива будущий второй муж Ленке, Элек Сабо, дед которого неразрывно связал свою жизнь и с зимним театром, и с садом Чокопаи, и даже с реальным училищем; владелец купальни «Маргит» — зять ее отца, а «милое, просторное жилище», о котором дядюшка Форго получил столь полное представление из описания юной Маргит, станет домом и для Ленке. О расположении комнат в доме на улице Кишмештер я узнала от родственников. О том же, что в доме Бартоков на Печатной улице из подворотни и сеней можно было сразу попасть в комнату бабушки Беллы, оттуда в общую комнату, затем в гостиную, затем повернуть в столовую, а после столовой следовала комната Агоштона Бартока и, наконец, спальни и владения детей; о том, что между уксусными деревьями был натянут гамак, но были в саду еще и качели; что Илонка с мужем Эмилем жили в комнатах, расположенных напротив крыла со столовой, кабинетом, спальней и детской, — обо всем этом я слышала столько раз, что не могла не запомнить на всю жизнь; да я и сама знавала этот дом, пусть в несколько перестроенном виде. Матушка, переступая его порог после стольких лет, омраченных семьей Марии Риккль и призраками инквизиции, сразу, без перехода попала из атмосферы трагедий в мир красочных картинок на стенах, домашних альманахов, стихов и нравоучительных пословиц. С изумлением перелистывала она фолиант в павлинье-синем бархатном переплете, с надписью «Никогда Не Забывай», куда вся семья записывала мудрые изречения и где попадались такие, например, перлы: «Можно жить без радости, но невозможно — без надежды», или: «Никакое море по глубине не поспорит с сердцем». Илонка, аккомпанируя себе на рояле, пела положенное на музыку стихотворение Кальмана Ковачи: «Не пойму я, чем мне дорог славный старый Дебрецен: потому ль, что здесь узнал я первой страсти сладкий плен, иль пленен я был цветами, птичьим гомоном в садах, иль простором Хортобади в свежих утренних лучах». У Маргит в руках почти постоянно была тетрадка для эскизов, она все время что-то рисовала; Ферчи отвечал гувернантке урок и потом мог бежать к бабушке за сластями. Когда матушка впервые пришла к Бартокам, в ту неделю, судя по записям Беллы, в доме побывали следующие гости: «ДРУЗЬЯ ФЕРЕНЦА, МОЛОДЫЕ ЛЮДИ: Золтан Фекете, Лорант Баша, Элемер Бахунек, Дюла Параскаи, ДАМЫ: Габорне Баша, Эрнёне Эриц, Игнацне Бахунек, ГОСПОДА: Габор Баша, Эрнё Эриц, Игнац Бахунек». Вся семья увлечена была сказочным романом «Путь в Золотую страну», его читала вслух мать Беллы Барток; матушка лишь смотрела вокруг большими глазами. В этой семье был отец, — отец, которого все любили, у которого не было каких-то темных, тайных дел, который защищал и объединял этот маленький мир, — мир, над которым — Ленке сразу это почувствовала — при всем обилии радости нависла тень какой-то непреходящей, тихой печали. (Маргит, талантливая ученица Надьбаньской школы,[104] выставлявшаяся даже в Национальном салоне, умрет совсем молодой, оставив в сердцах своих близких никогда не заживающую рану, — и уже сейчас все, и она в том числе, чувствуют: жить ей осталось недолго.)
