Берта Исла - Мариас Хавьер

– Я живу тут поблизости. Пошли ко мне, обработаю тебе рану, и ты немного придешь в себя. Нельзя же в таком виде возвращаться домой. Отдохнешь, очухаешься… – Он больше не называл ее “девушкой”. – Как тебя зовут? Ты студентка?

– Да, студентка. Берта. Берта Исла. А тебя?

– Эстебан. Эстебан Янес. Я бандерильеро.

Берта удивилась, она никогда не была знакома ни с кем из мира корриды и даже не представляла себе этих людей вне арены и одетыми по-уличному.

– Бандерильеро – это в бое быков?

– Нет, носорогов… Сама подумай, какие еще бывают бандерильеро. В кого еще втыкают бандерильи?

Шутка помогла ей успокоиться и немного забыть о жуткой усталости; Берта, пожалуй, даже улыбнулась бы, не будь так оглушена недавними событиями. У нее мелькнула мысль: “Он привык иметь дело с куда более опасными животными, чем несчастная послушная лошадь, вот почему не испугался и не растерялся: наверняка сумел бы и сам увернуться, и отпихнуть полицейского от меня”. Берта посмотрела на парня со все растущим любопытством:

– А вот твоя шляпа совсем тебе не идет, но вряд ли ты сам это понимаешь, – выпалила она, рискуя показаться ему бесцеремонной; но про шляпу она сразу так решила, едва увидев парня, и это была одна из тех пустяковых, но навязчивых мыслей, которые застревают в голове, не находя лазейки для выхода, когда голова вроде бы должна быть занята куда более серьезными вещами.

Парень выпустил руку Берты, быстро сдернул шляпу с головы и с интересом стал разглядывать, он разочарованно вертел ее туда-сюда, остановившись посреди улицы:

– Правда? Или ты меня просто дразнишь? Ну и что с этой шляпой не так? Тебе кажется, что она и вправду мне не идет? А ведь вроде хорошего качества… Или нет?

Под шляпой скрывалась густая копна волос с пробором слева, так что справа на лоб падало что-то вроде челки; волос было столько, что трудно было представить, как ему удавалось упрятать их под шляпу, чтобы не выбивались наружу. Без шляпы он показался Берте более привлекательным: выпущенные на волю волосы придавали чертам естественность или делали их выразительнее. Карие глаза со сливовым оттенком были расставлены очень широко, благодаря чему лицо казалось честным и простодушным, бесхитростным и спокойным, без тени тревог или комплексов. Такие лица часто сравнивают с открытой книгой (хотя бывают, конечно, и книги, недоступные пониманию или отвратительные), и они вроде бы не таят ничего, кроме того, что откровенно выражают. Нос прямой и большой, великолепные зубы, челюсть мощная и чуть выступающая вперед – из тех, что как будто живут собственной жизнью, при этом его африканская улыбка, едва вспыхнув, сразу по-особому освещала лицо и внушала доверие к ее обладателю. При виде такой улыбки некоторые думают: “Взять бы ее напрокат, сразу дела пошли бы лучше. Особенно если собираешься подкатить к девушке”.

Берта ответила:

– Нет, она тебе совсем не идет. Для такой тульи поля слишком узкие. Это не для тебя. Голова кажется маленькой и похожей на огурец, а ведь твоя совсем не такая.

– Ну, тогда и говорить больше не о чем. К чертям собачьим эту шляпу. Никаких огурцов! – сказал бандерильеро Эстебан Янес и тотчас швырнул шляпу в ближайшую урну.

Потом улыбнулся и изобразил рукой приветствие, словно только что без промаха вонзил в быка пару бандерилий. Берта ойкнула и почувствовала себя виноватой, ведь она не собиралась своими комментариями приговаривать шляпу к смертной казни. (Или к тому, что она окажется на лохматой голове какого-нибудь бродяги, который наверняка скоро вытащит ее из урны.) Может статься, шляпа вовсе и не досталась парню в наследство и он заплатил за нее приличные деньги. Эстебан выглядел на несколько лет старше Берты, ему было года двадцать три или двадцать четыре, но в этом возрасте деньги обычно не падают с неба, и уж тем более в такие времена.

– Слушай, но ты ведь не обязательно должен считаться с моим мнением. Если тебе самому шляпа нравилась, то какая разница, что думаю про нее я? К тому же ты меня совсем не знаешь. Чего уж так сразу – и в урну!

– А я, едва тебя увидел, понял, что надо тебе верить, о чем бы ты ни взялась судить, даже если чуть перегнешь палку.

Это прозвучало уже как комплимент, если принять сказанное за чистую монету (Берта усомнилась, что хорошо расслышала последние слова, но те, кто не слишком заморачиваются такими вещами, часто охотно и изобретательно что-то додумывают). Правда, ни тон, ни манеры Эстебана не наводили на мысль о желании проявить галантность. Или он делал это опять же так старомодно, что Берта не угадала его намерений: ни один из ее приятелей, даже те, кто ухаживал за ней, даже Том, не изрек бы ничего подобного (уже начинались своенравные времена, когда хорошее воспитание почиталось позорным пятном, как и герб в семейной истории).

– Ладно, пошли, надо заняться твоей коленкой, не дай бог, попадет инфекция.

Войдя в его квартиру, Берта подумала, что с деньгами у него все не так уж и плохо. Мебель была новой (правда, кое-чего еще не хватало), а комнаты куда просторней, чем у тех немногих студентов, которые вообще могли себе позволить съемное жилье. На самом деле студенты редко снимали его в одиночку, и хорошо, если жильцов было двое, а не четверо-пятеро. В квартире Эстебана царил порядок, хотя сразу было видно, что в ней обитает холостяк, одинокий мужчина, к тому же не успевший до конца тут обосноваться. Все находилось на своих местах, все было вроде бы даже продумано, но оставалось впечатление чего-то временного. По стенам висело несколько фотографий и три-четыре афиши боя быков, на одной Берта разобрала имена, известные даже ей: Сантьяго Мартин (Эль Вити) и Грегорио Санчес. К счастью, на стенах не оказалось отрезанной и помещенной в раму бычьей головы в виде экстравагантного горельефа – похоже, головы вручают только матадорам, а не их подручным, хотя Берта мало что знала про обычаи корриды.

– Ты живешь один? – спросила она. – Вся квартира для тебя одного?

– Да, я снял ее всего несколько месяцев назад. Но в ближайшее время не смогу часто всем этим пользоваться, так как редко сижу в Мадриде, хотя денег на нее уходит чертова прорва. Ну да ладно, в последнее время я был на вольных хлебах и хорошо заработал, а ведь куда-то надо приткнуться, чтобы отдохнуть. В Америку меня никто не приглашает. А пансионы и гостиницы уже до смерти надоели.

– На вольных хлебах?

– Сейчас объясню, пока буду лечить твою коленку. Давай садись и снимай чулки. Их теперь только выбросить. Если у тебя нет с собой запасных, я спущусь вниз и куплю новые. Только ты скажешь, где их покупают, сам я понятия не имею. Сейчас принесу аптечку.

Эстебан вышел из комнаты, и Берта услышала, как он открывает и закрывает где-то шкафы и ящики, наверное, решила она, в ванной комнате. Она сняла пальто и кинула на ближний диван, села на указанное кресло и сняла сапоги – на молнии, до колена, – а потом и темные чулки, вернее, колготки, то есть чулки, которые натягивались аж до пояса и которые в те годы уже стали очень популярны. Ей пришлось достаточно высоко задрать юбку, чтобы сдернуть их, потому что юбка была прямой, узкой, короткой и закрывала две трети бедра, может и меньше, что тоже соответствовало тогдашней моде. Присоединиться к акции протеста Берта решила скоропалительно и, выходя из дому, оделась так, будто отправлялась на занятия в университет, не подумав, удобно ли будет в таком виде удирать от конного полицейского. Возясь с колготками, она пару раз метнула взгляд в сторону двери, за которой скрылся хозяин квартиры: он мог вернуться, пока она оставалась полуголой (Берта машинально сосчитала, что в мгновение ока сняла с себя четыре вещи, если включить сюда и шарф, то есть ровно половину: на ней остались юбка, мягкий свитер с треугольным вырезом, трусы и лифчик). Но на дверь она глянула просто так, на самом деле ей было безразлично, увидит ее Эстебан с задранной юбкой или нет; после недавно пережитого жуткого испуга и сменившей его безмерной усталости человек расслабляется, на него накатывает что-то вроде апатии, если не благостного умиротворения, поскольку удалось выйти целым из опасной переделки и теперь вроде бы можно успокоиться. Кроме того, Янес внушал ей доверие, он был из тех, с кем удобно находиться рядом. Быстро сняв часть одежды (рваные колготки так и остались лежать на полу – поднять их у нее не было сил), Берта развалилась в кресле, поставила голые ноги на ковер, бросила равнодушный взгляд на кровоточащую коленку, и ее вдруг потянуло в сон, но тут весьма вовремя вернулся бандерильеро, тоже успевший снять пальто, пиджак и галстук, а также закатать рукава рубашки. В одной руке он нес стакан кока-колы со льдом, который протянул Берте, в другой, как и следовало ожидать, – белую аптечку с ручкой (по всей видимости, у каждого тореро дома есть такая на случай, если понадобится переменить бинты). Янес придвинул низкий табурет и сел перед Бертой.