Сару Бриерли - Долгая дорога домой
Когда мама вышла, наверное, чтобы посмотреть, чем еще можно нас накормить, Гудду сказал, что уходит – возвращается в Берампур. Мне стало обидно, что меня опять, как маленького, оставляют дома. Я вскочил и сказал:
– Я с тобой!
Вечер уже наступил, так что, если я пойду с ним, маловероятно, что он сегодня приведет меня домой. Придется нам ночевать вместе. Он ненадолго задумался, а потом согласился – я был приятно удивлен. Мы оставили Шекилу сидеть на полу, а сами улизнули до маминого возвращения, полагая, что она не слишком будет волноваться, ведь за мной присмотрит старший брат.
Вскоре я уже смеялся во весь голос, когда мы неслись сквозь ночь, – Гудду вез меня на взятом напрокат велосипеде по тихим улочкам к вокзалу. Что может быть лучше? Я и раньше путешествовал с братьями, но теперь все было иначе. Я отправился с Гудду, точно не зная, когда мы вернемся домой, где будем ночевать, – совсем так, как он раньше уходил с Каллу. Я не знал, как долго он позволит мне гулять с ним, но когда мы неслись по улицам, это не имело для меня никакого значения.
Я до сих пор помню эту поездку, как будто это было только вчера. Я сидел на раме, сразу за рулем велосипеда, уперев ноги в металлические части по обе стороны оси переднего колеса. Дорога была ухабистой, нас сильно трясло, но я не обращал на это никакого внимания. Повсюду летали светлячки, и, пока мы ехали, дети гонялись за жучками. Какой-то мальчик закричал:
– Привет, Гудду! – но мы мчались дальше.
Я гордился тем, что Гудду был в городке известной личностью. Однажды, когда мы ехали в поезде, я даже слышал, как о нем говорили, – и решил, что он знаменитость. Нам приходилось внимательно смотреть по сторонам, чтобы не сбить идущих в темноте людей, особенно когда мы въехали под низкий железнодорожный мост. Потом Гудду сказал, что оставшуюся часть пути мы пойдем пешком. Может быть, он устал везти меня. Поэтому я соскочил с рамы велосипеда, и Гудду вел велосипед за руль до самого вокзала, мимо продавцов чая. Когда мы оказались у входа в вокзал, Гудду спрятал велосипед в густых кустах и мы пошли по переходу дожидаться следующего поезда.
Когда поезд с грохотом остановился, мы быстренько вскарабкались в вагон и меня тут же стало клонить в сон. Мы устроились, как смогли, на жестких деревянных скамьях, но веселье от приключения уже начало улетучиваться. Я положил голову на плечо Гудду, когда поезд тронулся. Темнело, мы ехали около часа. Я не знаю, жалел ли Гудду о том, что взял меня с собой, но я стал испытывать чувство вины, потому что мама обычно рассчитывала, что я присмотрю за Шекилой, пока она на работе, а я не знал, когда вернусь.
К тому времени, когда мы добрались в Берампур, я настолько измучился, что без сил рухнул на деревянную скамью на вокзале и заявил, что никуда не пойду, пока не отдохну. Гудду не возражал – ему еще необходимо было что-то уладить.
– Сиди здесь, отсюда ни ногой. Я скоро вернусь, и мы найдем место для ночлега, – сказал он.
Скорее всего, он собирался порыться в отходах, чтобы найти чего-нибудь съестного, или поискать монеты на платформе. Я лег, закрыл глаза и, наверное, тут же уснул.
Когда проснулся, вокруг было тихо, на вокзале никого не было. Затуманенным взором я поискал Гудду, но его нигде не было видно. У платформы стоял поезд, с которого мы спрыгнули, двери вагона были открыты. Но был ли это тот самый поезд и как долго я спал?
Я часто пытался вспомнить, о чем именно думал тогда. Я все еще был полусонным и совершенно не боялся, что остался ночью один. Мысли путались. Гудду рядом не было, но он обещал, что уйдет недалеко, – может быть, он опять сел в вагон? Я побрел к поезду, взобрался по ступенькам, чтобы поискать брата внутри вагона. Я помню, что увидел несколько спящих людей и спустился на платформу, опасаясь, что они проснутся и вызовут кондуктора. Гудду говорил, чтобы я оставался на месте, но, возможно, он сел в другой вагон, может быть, там работает, подметает под сиденьями. А что, если, когда я заснул на неосвещенном вокзале, поезд уехал и я остался один?
Я заглянул в другой вагон и никого не увидел, но пустые деревянные лавки казались удобнее и безопаснее, чем скамьи на пустом вокзале. Я подумал, что вскоре за мной вернется Гудду, улыбнется и, наверное, принесет угощение, которое нашел, когда убирал. На лавках можно было растянуться. Через несколько мгновений я вновь безмятежно спал.
На этот раз я спал как убитый. Когда проснулся, ярко светило солнце и било мне прямо в глаза. И я с ужасом осознал, что поезд движется, – мерно стучали на рельсах колеса.
Я подскочил. В вагоне так никого и не было, за забранными решетками окнами быстро мелькали пейзажи. Брата нигде не было видно. Я остался один: маленький сонный мальчик, один в несущемся по рельсам поезде.
Вагоны третьего класса не соединялись между собою внутренними дверями. Пассажиры садились и покидали вагон через наружные двери в конце вагона. Я поспешил в конец вагона и попробовал открыть двери и с одной, и с другой стороны – обе оказались заперты или просто не поддавались мне. Я побежал в другой конец вагона – здесь тоже обе двери оказались запертыми.
Я до сих пор ощущаю ледяной ужас, который сковал меня, когда я понял, что очутился в западне; меня одновременно охватили слабость, возбуждение и отчаяние. Я не помню, как поступил в тот момент, – кричал, стучал в окна, плакал, ругался? Я обезумел, сердце билось в три раза быстрее обычного. Я не мог прочесть надписи в вагоне, которые подсказали бы мне, куда я направляюсь или каким образом выбраться отсюда. Я бегал по вагону, заглядывал под скамьи – а вдруг там кто-нибудь еще спит. Но в вагоне я был один. Однако все равно продолжал бегать по вагону, громко звать брата, просил его вернуться и забрать меня. Я звал маму, своего брата Каллу, но все тщетно. Никто не отозвался, и поезд не останавливался.
Я потерялся.
Постепенно я осознал, что сжался от ужаса в предчувствии того, что меня ожидает, свернулся клубочком, чтобы защитить себя. Очень долго я либо просто плакал, либо сидел, словно громом пораженный.
После нескольких часов бешеной гонки по пустому вагону я заставил себя выглянуть в окно, чтобы понять, знакома ли мне местность. Пейзаж за окном напоминал родные места, но никаких отличительных особенностей я не заметил. Я не знал, куда направляюсь, но еще никогда до этого так далеко не уезжал. Я был уже очень-очень далеко от дома.
Я впал в некий ступор – думаю, мой организм вошел в «спящий» режим, измученный тем, что пытался справиться с происходящим. Я рыдал и спал, иногда смотрел в окно. Есть было нечего, но в конце вагона в грязных туалетах в кране была вода, а через открытые сливные отверстия мелькали шпалы и рельсы.
