Эли Фрей - Мой лучший враг
Стас переносил боль хуже меня, плакал тогда, когда я не плакала, но я никогда не смеялась над ним из-за этого. Когда он падал и разбивал в кровь коленку или локоть, я садилась перед ним, срывала подорожник, пела ему песенку про котенка и паровозик, заставляла его подпевать мне, чтобы отвлечь от боли, и лепила лист подорожника на ранку.
Стас успокаивался. С удивлением смотрел на залепленную листом рану.
– Совсем не щиплет! – удивлялся он.
– Ну так это же я тебя отремонтировала! У меня никогда не будет щипать! – гордо улыбалась я.
Мы часто уходили ко мне. Подолгу лежали на крыше терраски и смотрели в небо.
Днем наблюдали за пролетающими облаками.
– О чем ты думаешь? – как-то спросила я Стаса, когда мы лежали на крыше.
– О том, что вон то облако похоже на огромного муравья. Видишь?
– Нет, ничего не вижу! – ответила я.
– А вон то, рядом, на паука с мордой обезьяны.
– Хм. Скорее на какую-то палку.
– И они как бы дерутся. У них злые лица. Интересно, если они на самом деле будут драться, кто победит?
– Не знаю.
– Нет, ну ты как думаешь?
– Не знаю, мне как-то странно об этом думать.
– Мне кажется, муравей.
– Почему?
– Просто мне так кажется.
Я не видела в облаках ни муравья, ни обезьяноподобного паука. У меня никак не получалось представить, что облако может быть на кого-то или что-то похоже. А Стас все время видел в облаках столько всего: драконов, динозавров, горилл и годзилл…
А ясными вечерами мы искали в небе созвездия. Стас по знаку зодиака – Стрелец, и я учила его, как быстро находить в небе созвездие Стрельца. Мы обсуждали созвездия и ели конфетки. Конфетки с разными фруктовыми вкусами мы покупали в палатке у дома. За фиолетовый кругляшок со вкусом винограда у нас со Стасом часто велись нешуточные бои. Но иногда все-таки Стас, видя, что осталась только одна виноградная, по-джентльменски уступал ее мне.
Когда становилось совсем холодно, мы забирались в дом. Играли с Умкой. Стас очень любил Умку, всегда приходил в гости с чем-нибудь вкусненьким для нее. Он открывал дверцу и доставал зверька. Умка обычно не любила чужих, начинала странно фыркать и чихать, но Стасу она доверяла. Он доставал из кармана яблоко или морковку. Откусывал кусочки и протягивал их Умке. Умка тянула к угощению свою смешную мордочку, обнюхивала еду, потом начинала есть. Мы гладили ее по серой шерстке.
Мы очень любили рисовать. Рисовали разных животных, героев из игр и мультфильмов. В голове отчетливо вспыхнуло воспоминание одного из наших творческих вечеров. Мы сели за стол, я достала бумагу и фломастеры, хитро посмотрев на Стаса.
– Ты чего? – нахмурился он.
Ох и не любил он этот мой взгляд! Он все время ворчал, что когда я так на него смотрю, значит, у меня есть какая-то тайна, а он чувствует себя дурачком, которому эта тайна неизвестна.
Я улыбнулась, закрыв губы ладошкой. Потом сжала кулачок и убрала его в карман кофты.
– Я брошу улыбку тебе в окошко, когда тебе будет пора уходить. Чтобы ты не скучал по дороге. Поймаешь?
Он кивнул.
– А что ты кинешь мне взамен? – спросила я.
– Поцелуй? – растерянно спросил Стас.
– Фу, девчачьи нежности. Не подойдет. Думай. Он захихикал в кулачок. И также убрал в карман.
– Я брошу тебе смех!
Я удовлетворенно улыбнулась. Он спросил:
– Что мы будем рисовать? Я задумалась.
– Я нарисую тебе улыбку, а ты мне – смех!
– Но это же нечестно! – возмутился Стас. – Улыбку рисовать гораздо проще. Как я нарисую смех?
– А я нарисую не такую улыбку. Я нарисую сложную.
– Ну ладно…
Мы сели за стол и стали рисовать. Я нарисовала водопад из множества капелек, а в каждой капельке было улыбающееся лицо.
Стас первый протянул мне свой рисунок. Он нарисовал рот, из которого вылетают маленькие птички, крендельки и сахарная вата, карамельки, маленькие котята, облака, радуга и разноцветные бабочки. Художник из него был так себе, глядя на рисунок, можно было подумать, что невидимому человеку плохо и его рвет бабочками, птичками и карамельками. Но рисунок мне очень понравился, и я протянула ему свой.
– Это водопад, – недовольно сказал он, – где же тут улыбка?
– А ты смотри внимательно! – улыбнулась я.
И он увидел лица в капельках. И восторженно сказал:
– Ого! Улыбки! Очень круто, спасибо!
Мы обменялись рисунками. Время было уже позднее, и Стасу пора было домой.
– Не забудь, – сказала я на пороге, провожая его, постучав по своему карману, – поймать мою улыбку!
– А ты поймай мой смех! – постучал Стас по своему карману.
Я побежала на второй этаж. Одну половину второго этажа занимала моя комната, вторую – чердак. Я пробиралась через старую мебель, кастрюли и цветочные горшки. Еле-еле открыла окно. Вдохнула вкусный вечерний воздух.
Стас встал прямо под фонарь, чтобы я видела его.
– Я здесь! – крикнул он.
Я засунула руку в карман и вытащила кулачок.
– Ты готов?
– Готов! Ловлю!
И я бросила ему невидимую улыбку. Он ловко «поймал» ее рукой и налепил себе на рот. Улыбнулся широко-широко.
– Теперь лови мой смех! Он бросил мне смех.
Я поймала его, открыла рот, бросила смех туда, как следует разжевала и проглотила. Потом засмеялась.
– До завтра! – помахала я ему.
– До завтра! – улыбнулся он и пошел вдоль улицы. В своей комнате на подушке я нашла записку.
Я сразу узнала почерк Стаса. Большие корявые буквы заваливались влево, а не вправо, как у всех.
В ОКОШКО – УЛЫБКУ, А ИЗ ОКОШКА – СМЕХ!
Я улыбнулась. Когда он успел написать ее и подсунуть мне? Я не заметила.
Это записка много лет хранилась у меня. Сложенный в четыре раза лист бумаги хранится в отдельном файлике. Я долго не могла расстаться с ней. Пока записка хранилась у меня, я просто не могла поверить, что того мальчика, который был частью моей Вселенной, больше нет.
Глава 5
Кто-то трясет меня за плечо – моя соседка по палате. Та женщина с книгой. Она улыбается.
– Просыпайся! Медсестра сказала тебе сдать мочу. И кровь. Натощак.
Я поежилась. В больнице я лежала один-единственный раз. С почками. Это было полгода назад. А ощущение, как будто это было только вчера. Только в тот раз я лежала в детской больнице, в отделении урологии. Сейчас меня поместили во взрослую, в отделение травматологии, смежное с урологией – в палате лежат пациенты обоих отделений.
Я иду в процедурную. Медсестра занимается моим глазом – отодвигает повязку, потом поправляет обратно.
– Можно хоть посмотреть? – спрашиваю я.
– Сейчас рано, – она качает головой. – Но у меня для тебя хорошая новость. После обеда тебя посмотрит врач, возможно, снимет уже насовсем.