Анатолий Ярмолюк - Экспресс в Зурбаган
— Давайте, — поколебавшись, сказала Рита.
***
— Как здесь тепло! — удивилась девушка. — Будто в жаркий день на лугу.
— Солнце за день нагрело вагон, и он не успел еще остыть, — сказал Андрей. — К тому же сено, насколько мне известно, отлично сохраняет тепло. Все на этом свете просто, барышня. Так что — располагайтесь. А дверку, если вы не возражаете, я прикрою. Чтобы тепло не выходило.
Они уселись на теплую, пахнущую тысячью соцветий траву, и долго молчали, слушая, как по крыше вагончика нескончаемо барабанит дождь.
— Интересно, откуда здесь сено? — первой заговорила Рита.
— Не знаю, — ответил Андрей. — Может, натаскали какие-нибудь бродяги. А, может, путевой обходчик. Для своей козы. Чем не сенохранилище? Сухо и никто не украдет.
— Наверно, путевой обходчик, — сказала Рита.
— Наверно, — согласился Андрей.
Они опять надолго замолчали, и опять первой заговорила Рита.
— Я хочу вас спросить, — сказала она. — Скажите, зачем вы заступились за меня там… ну, в том кафе?
— Честно говоря, сам не знаю, — сказал Андрей. — Так получилось…
— Спасибо вам…
— Пожалуйста. Хотя на месте вашего отца я бы вас выдрал, как следует. Чтобы вы не болтались по вечерам по всяким двусмысленным местам.
— У меня нет отца.
— Ну, на месте матери.
— А ей — все равно, где бы я ни была, и что бы со мной ни случилось.
— То есть как это — все равно?
— Ну, она постоянно выходит замуж. Выходит — и все никак не выйдет. Сколько себя помню, столько она и выходит… И из-за этого она всегда расстроенная, и почти не обращает на меня внимания.
— Да, бывает… — неопределенно хмыкнул Андрей.
— А у вас есть жена? — спросила Рита.
— Уж не хотите ли вы меня сосватать за вашу маму? — усмехнулся он во тьме.
— Нет, — сказала Рита. — Не знаю, почему, но — нет… И все-таки — у вас жена есть?
— И да, и нет. Вы, наверно, этого не поймете.
— Почему же? Я понимаю.
— Ну, это вряд ли. В ваши-то годы… Сколько вам — семнадцать, восемнадцать?
— Шестнадцать.
— Вот видите — всего лишь шестнадцать. Моей дочери — восемнадцать, и то…
— А я — понимаю.
— Ну-ну…
— Хватятся, наверно, вас жена с дочерью?
— Не думаю.
— И меня моя мать тоже не хватится. Наверно, даже и не заметит, что я не ночевала дома. А вы говорите — я вас не понимаю. Что ж тут понимать? И вас никто не хватится, и меня никто не хватится… все просто и понятно.
— Вы, наверно, хотите спать? — спросил Андрей.
— Нет, — сказала Рита. — В вагоне хоть и тепло, а все равно — зябко…
— Это — он мокрой одежды, — сказал Андрей. — Снять бы ее да просушить… одежду-то. А то ведь так и простудиться недолго.
— Да где же ее тут просушишь? — удивилась Рита.
— А тут и просушишь. До утра — высохнет.
— Но как же… — недоуменно спросила Рита. — А во что же мне переодеться?
— Укутайтесь в мою куртку. Затем — заройтесь в сено. Оно — теплое.
— Но… — в нерешительности сказала Рита.
— В вагоне темно и я ничего не увижу, — усмехнулся Андрей. — Так что — не бойтесь.
Какое-то время Рита сидела неподвижно, затем зашуршала сеном. Она шуршала долго, затем шуршание прекратилось.
— Ну и как, получается? — спросил Андрей.
— Уже получилось, — сказала Рита, и вдруг рассмеялась. — Сено-то какое… щекотливое. Я ужас как боюсь щекотки.
— Но, по крайней мере, тепло? — спросил Андрей.
— Еще не знаю, — сказала Рита.
Они опять надолго замолчали, и опять первой заговорила Рита.
— Я хочу вас спросить… еще один вопрос, — сказала она. — Там, в том кафе… этот Красавчик назвал вас писателем. Вы что же, и вправду писатель?
— Да нет. Какой там писатель? Журналист.
— Ух, ты, — сказала Рита. — Первый раз в жизни разговариваю с настоящим журналистом! А журналист — интересная работа?
— Нет, — ответил Андрей. — Омерзительная.
— Тогда зачем же вы этим занимаетесь?
— Точно такой же вопрос я задаю себе и сам. Но… Знаете, когда тебе за сорок, то менять уже ничего не хочется. Ни работы, ни жены, ни места проживания, ни привычек, ни… Короче говоря, ничего.
— Почему?
— Почему? Наверно, потому, что уже бессмысленно. И чем ты старше, тем бессмысленнее.
— Я не понимаю…
— Это потому, барышня, что вам — всего шестнадцать. Вот когда вам будет сорок один…
— Мне иногда кажется, что мне совсем не шестнадцать, а целая тысяча лет. Как, например, сейчас. И еще мне сейчас кажется, что и вам не сорок один год, а также тысяча лет. И что мы — ровесники. И что кроме нас на всей земле больше никого нет. И что именно от нас зависит, будет ли кто-нибудь жить на земле, или мы с вами так и останемся — первыми и последними…
— А вот теперь, барышня, я не понимаю вас.
— Меня зовут Рита, и мне страшно жить на земле одной. И — холодно… Одиночество создано из холода и страха. Холод и страх — и больше ничего… Можно, я приду сейчас к тебе? И тогда мы будем вдвоем, и ты меня согреешь, и мне не будет страшно…
— Рита…
— Что?
— Мне — сорок один год. У меня дочь старше тебя на два года…
— Неправда. Зачем ты мне врешь? Нам с тобой — по тысяче лет. Мы — единственные люди на всей земле. Целую тысячу лет — все одни и одни… Сегодня ты спас меня от смерти. На меня напало жуткое чудовище… саблезубый тигр, а ты меня — спас. Зачем же ты меня спас, если мне — по-прежнему холодно и одиноко? И тебе тоже — холодно и одиноко… это — неправильно. Согрей меня, пожалуйста. А я — согрею тебя…
— А говоришь, что ты не проститутка… — брякнул Андрей, и тут же пожалел о сказанном.
Но Рита ничего не ответила. Она зашуршала сеном, и Андрей услышал, что она идет к нему. Она подошла, несколько мгновений постояла, опустилась на колени, затем легла рядом и свернулась калачиком. От ее тела веяло теплом и пахло дождем и летним лугом.
— Рита, — в третий раз сказал Андрей.
— Что? — спросила она.
— Зачем тебе это надо? — спросил Андрей. — Ты не понимаешь, что делаешь…
— Молчи, — сказала Рита. — Не говори ничего… не надо. Зачем говорить, когда можно понять друг дружку без слов? Давай будем разговаривать не словами, а молчанием. Я тебя молча спрошу, ты мне молча ответишь. Ты меня молча спросишь — я тебе молча отвечу… Молчание — лучше, чем слова. Не спрашивай, зачем мне это нужно. Просто — я так хочу. Я хочу… а все остальное — не имеет значения. Ничто не имеет значения, когда нас — лишь двое на всей земле…
…Потом она лежала у него на плече и плакала. Дождь закончился, и в вагончике было слышно, как на вокзале перекликаются ночные гудки. Только гудки да плач Риты — и никаких более звуков не было в мире.
— Почему ты плачешь? — спросил Андрей.
— Не знаю. Мне кажется, что сейчас внутри меня поселился какой-то таинственный голос, и он мне говорит, что женщина после этого… ну, когда в самый первый раз… обязательно должна плакать… что так бывает со всеми.
— Со всеми? — усмехнулся Андрей в темноте. — Разве мы с тобой не одни на земле?
— Нет, — убежденно сказала Рита, всхлипывая. — Какие же мы одни? Десять минут назад… ну, до того… мы и вправду были одни… но за эти десять минут столько изменилось и мы теперь не одни. Теперь таких, как мы, много… они там, далеко… они везде… Это мы заселили ими всю землю. — И что же именно изменилось за эти десять минут? — спросил Андрей.
— Я изменилась, — сказала Рита. — И, наверно, ты тоже… А коль так, то, значит, изменился и весь мир. Весь мир — от одного края до другого края. А сейчас мне хочется спать. Можно, я немножко посплю?
— Конечно, — сказал Андрей, целуя ее влажное от слез лицо. — Спи. А я тебя буду охранять и согревать.
— Когда я подходила к тебе, — сказала Рита, — то почему-то боялась, что ты встанешь и выкинешь меня из вагона… туда, в темноту, где холодно и дождь. Скажи, у тебя было такое желание — выкинуть меня в темноту?
— Нет, — сказал Андрей.
— Значит, ты не презираешь меня… за все это?
— Тогда мне надо было бы презирать и себя самого, — сказал Андрей.
— И ты больше не считаешь меня шлюхой?
— Вот ведь дуреха…
Они помолчали, прислушиваясь к стучащему по крыше дождю.
— Я тебя люблю, — сказала Рита. — Слышишь, я тебя люблю… Потому что — мне так же одиноко, как и тебе. И — так же холодно. Хоть мы с тобой и заселили всю землю. Я тебя люблю. Согрей меня… скорее меня согрей, слышишь?
***
Утром они проснулись одновременно и по одной и той же причине. Оказывается, в самом верху вагончика было оконце, сквозь которое сейчас пробивались утренние солнечные лучи. Лучи упали на лица спящих Андрея и Риты, что и послужило причиной их пробуждения.
— Доброе утро, барышня… то есть Рита, — сказал Андрей, взглянул на Риту, не выдержал и рассмеялся.
