Анатолий Ярмолюк - Экспресс в Зурбаган
Обзор книги Анатолий Ярмолюк - Экспресс в Зурбаган
Анатолий Владимирович Ярмолюк
Экспресс в Зурбаган
Об авторе
Ярмолюк Анатолий Владимирович, родился в 1958 году на Западной Украине.
Учился в Одесской специальной школе милиции и Новокузнецком пединституте.
Работал оперуполномоченным уголовного розыска, учителем, рабочим на заводе, частным детективом, корреспондентом местных и центральных СМИ.
Прозаик, критик.
Победитель всероссийского конкурса на лучшую повесть (издательство «Сова», г. Москва), всероссийского конкурса на лучший рассказ (издательство «Олимп», г. Москва).
В 2005 г. в московском издательстве «Гелеос» вышел роман «Нежная душа урода».
Живёт в Прокопьевске.
1.
…Зря, конечно, я полез за этим дураком в холодную, почти ледяную воду. Подумаешь, ситуация: убегает от тебя мелкий воришка, ты, естественно, бежишь за ним, потому что, собственно, в том и заключается твоя работа сыщика — выслеживать и догонять, воришка чувствует, что ему не уйти, впадает в отчаянье, с разбегу ныряет в подвернувшееся на пути озерцо, выныривает, утверждается на крохотном островке посреди озерца, и начинает обзывать тебя оттуда всяческими погаными воровскими словами: нырни, дескать, ментовская твоя морда, вослед за мной, если ты такой прыткий!
Ну и, казалось бы, что с того? Мало ли их, таких, убегало от меня за всю мою многотрудную милицейскую жизнь, и мало ли всяческих поганых слов я от них наслышался в свой адрес?
Разумеется, мне не следовало нырять вослед за этим уродом, а даже совсем наоборот — надо было бы усесться на бережку, перевести дух, утереть трудовой пот и преспокойно ждать, когда ворюгу одолеет тоска и холод и он сам вылезет на берег — прямо ко мне в руки. Потому что — куда он, оглоед, мог еще деваться? Противоположный берег озерка глинист и обрывист, это же надобно крыльями обладать, чтобы очутиться там… куда бы он, повторяю, от меня делся?
А меня, дурака такого, обуяли амбиции, во мне клокотал неудовлетворенный азарт погони — ну, я сгоряча и нырнул, чего воришка никак не ожидал, а оттого впал в прострацию и отдался в мои руки почти без всякого сопротивления. Я выволок гада на берег, сгоряча накостылял ему по шее и отволок затем в отделение, а на следующее утро слег с жесточайшей простудой и провалялся в таком состоянии целую неделю.
Оклемавшись, я предстал перед своим непосредственным начальством -Батей. С Батей нас связывали давние дружеские отношения. Мы вместе заканчивали одну и ту же школу милиции, вместе затем, будучи неоперенными лейтенантами, гонялись за всяческой уголовной сволочью. Но затем у Бати стали проявляться разнообразные организаторские таланты, он стремительно попер по служебной лестнице, и теперь был начальником райотдела, подполковником и кандидатом в полковники, в то время как я навечно застрял в майорах и старших оперуполномоченных угрозыска.
Ну да ладно, не в этом дело: рассказать я намерен совсем о другом…
— Явился, ныряльщик? — встретил меня Батя. — Седой уже наполовину, а как был дураком, так им и помрешь! Вот ответь ты мне — какого лешего ты полез в озеро в такую-то погоду? Ладно бы тот гребаный воришка был какой-нибудь крупной птицей — а то ведь так, мелочь косопузая! И это в то самое время, когда в отделе работы невпроворот, а работать, как всегда, некому! Некому работать! Один сдуру ныряет в озеро и отлеживается затем целую неделю, другой разводится и никак не разведется с женой, у третьего — понос, у четвертого — золотуха… А отвечать за все должен Батя! Нет, решено: с завтрашнего дня начинаю задумываться о пенсии! А что? На пенсии — хорошо. Капусту буду выращивать…
— Ладно, Батя, — примирительно сказал я. — Капуста от нас никуда не уйдет. С капустой — успеется. Раскаиваюсь и готов немедля приступить к самой черной и неблагодарной работе: выслеживать карманника, беседовать о нравственности с проституткой, допрашивать сексуального маньяка…
— Стоп! — сказал Батя, и на лице его появилось преехиднейшее выражение. — Заметь, ты сам напросился. Сам! Это я к тому, чтобы ты потом меня не упрекал и не таил на меня лютой злобы: вот, дескать, удружил… Стало быть, так. Есть в нашем отделе одна дюже замечательная следовательница. Ну, ты ее знаешь: Медуза. И имеется у нее одно тухлое дельце. О развратных действиях в отношении несовершеннолетней. Дельце хоть и тухлое, но горящее. А к тому же — еще и Медуза занимается… Там нужно кое-что доделать и кое в чем Медузе помочь. Такая, значит, закавыка…
Медузу в нашем отделе никто не любил, потому что она была стервой просто-таки на генном уровне — из-за чего, собственно, и получила такое скользкое и холодное прозвище. Ладно, была бы она хоть красивой: красивые стервы переносятся как-то легче. А то ведь — матушки вы мои родимые! В нашем отделе Медузу называли еще «штрафбатом» — по той причине, что Батя обыкновенно отправлял работать с ней в паре самых отъявленных сыщиков-штрафников. После Медузы все они становились просто-таки шелковыми агнцами. Великим педагогом и психологом был Батя.
— Ну, Батя, спасибо тебе! — услышав о задании, сказал я. — Кланяюсь тебе поясно! Век не забуду такой твоей милости! В чем хоть суть этого дельца?
— Да суть-то немудрящая. Развратные действия в отношении несовершеннолетней.
— Понимаю. Я обязан найти растлителя.
— Как раз наоборот, — сказал Батя. -Любодей найден и без тебя. Задержан, так сказать, с поличным, и сидит у нас уже целые сутки. А вот самой развращенной — не имеется. Ее-то ты и обязан отыскать.
— Что-то я не понял. Это как же так получается, а? Преступник, стало быть, присутствует, а объекта посягательства, то есть потерпевшей, нет? Тогда какой же он преступник — без потерпевшей? Откуда же известно, что он преступник? Может, и растления-то никакого не было?
— Имеется заявление матери этой девицы, — грустно сказал Батя. — А поскольку растленная — малолетняя личность, то в соответствии с законом… короче, сам понимаешь. Имеются и свидетельские показания. Имеется и сам растлитель, взятый на горячем. Он, разумеется, все отрицает… но вот же он, черт бы его побрал! Присутствует также весьма нехороший общественный резонанс. Мамаша той юной развратницы наняла адвоката… ну, ты его знаешь, это Моня… он, как водится, поднял гвалт на весь город… короче, и здесь тебе все должно быть понятно. Не имеется только самой совращенной, которую ты обязан в течение двух суток отыскать и доставить для допроса к Медузе. Иначе по закону мужика надо будет выпускать, что весьма нежелательно. Нигде ее нет: ни дома, ни в школе… впрочем, сейчас, кажется, летние каникулы, так что… Дерзай и держи меня в курсе дела.
— А сколько ей лет, этой развращенной и соблазненной? — спросил я.
— Вроде как семнадцать, — кисло ответил Батя. — А прелюбодею — сорок один.
— Оно конечно… — сказал я в раздумье. — Нехорошо получается… гадостно. Слушай, Батя. А, может, этот самый маньяк ее того… И — где-нибудь по частям зарыл. Маньяки — они такие…
— Исключено, — сказал Батя. — Сказано же — он был взят с поличным… в момент… э, черт… в момент самого совращения. Его, значит, взяли, а она под шумок и того… сбежала. Такие дела.
— Но коль она сбежала, то, может быть, никакого такого растления и не было? — предположил я. — Может, между ними была пламенная любовь, а? И — все происходило по взаимному согласию? Иначе — зачем ей было убегать? Ее, понимаешь ли, пришли вызволять из рук маньяка, а она вдруг взяла и убежала. И до сих пор скрывается… Нет, Батя: здесь, мыслится мне, — любовь…
— Это между сорокалетним и семнадцатилетней?
— Ну, а что тут такого? Любовь, знаешь ли, — материя тонкая. Любви, да будет тебе известно, все возрасты покорны, ее порывы благотворны…
— Пошел ты со своей лирикой знаешь куда? — окрысился Батя. — О такой любви очень хорошо сказано в уголовном кодексе! Развратные действия в отношении несовершеннолетней! Плюс Медуза. Плюс Моня. Плюс журналисты и проверяющие. Все: иди и не выводи меня из себя своими неактуальными рассуждениями! Лирик хренов!
***
Из кабинета я вышел с поникшей головой.
Дело изначально мне не понравилось. И не потому, что оно было слишком уж заумным и хлопотным. Подумаешь, найти семнадцатилетнюю девчонку! Сегодня же к вечеру или завтра к утру и найду! Суть была не в девчонке.
Суть была в ином. В отсутствии внутренней логики, что ли. Для чего, спрашивается, было той девчонке убегать? Ее, видишь ли, освобождают, а она — убегает… Может, с испугу или в результате нервного потрясения? Может, и так, а только… Интересно, как, кто и каким образом маньяка выследил, и уж тем более — каким таким макаром этот маньяк был взят с поличным? Ну и ну… Ладно: надобно полистать уголовное дело. Авось за что-нибудь там и зацеплюсь.
Вообще-то, здраво рассуждая, я вовсе не был обязан вникать во все «почему» да «отчего». По сути, мое дело было телячьим — отыскать девицу и сдать ее на руки Медузе. Но — куда девать одолевшие меня с самого начала сомнения и терзания? Прошу прощения за лирическое отступление, но в своих собственных глазах я не был нерассуждающим держимордой-городовым. Я никогда не выполнял бездумно чьи бы то ни было поручения, в том числе и Батины. Так было и сейчас: мне прежде хотелось понять, в чем тут дело, и тем самым успокоить свою душу или совесть — я не слишком разбираюсь, чем одно отличается от другого. А затем уже, успокоенный, я стану искать и девицу…
