Виктор Петров - Рекламный ролик
Великана грела мысль о том, что отец мальчика еще хуже его сыновей…
После первых вздыбленных складок склон потянулся полого, путники вышли на обширное плато. В карликовых елях затрещал зверь, в темноте невидимый, крупный, очевидно. У Прохора Жиганова комок подкатил к горлу: мальчик цепко ухватился за его ладонь, давно равнодушную к порезам и ожогам.
Вчера вечером, наблюдая, как Артем пошатывается от усталости, он испытывал жалость к нему и одновременно сладостное удовлетворение. Взмолись Артем о передышке — ни секунды не колебался бы — попер на загривке, пока хватило сил! Но чем дольше проявлял Артем упорство, тем энергичней шел и Жиганов. И причину этой жесткости без труда разгадает любой житель Веселухи: вместо внучат водит чужого мальчишку — дожил! Великан всхлипнул…
Когда задумаешься, какую жизнь создал себе к сегодняшнему дню, то очень трудно расплести тугой клубок — отделить следствие от причины. Пойми, попробуй, когда действительно тебе изменяла удача, потому и жизнь пошла в сторону, а где, не лукавь, сам оплошал, поленился или сподличал, оттого и пожинаешь. Но если удача справедлива и дается в руки лишь достойным ее, то кому, как не Артему, услыхать любовную песнь петуха? Последнего на току, некогда кипевшем страстями.
Просторную тишину плато нарушил слабый «щелчок» птицы. Далекая песнь звучала робко, с долгими перерывами. Не сила страсти клокотала в ней, а как бы вопрос к соплеменникам: тэк-тэк, кто еще уцелел? Тэк-тэк, тошно одному…
Жиганов замер с поднятой ногой. У Артема захолонуло сердце, он ослабел в суровом ночном походе и мучительном томлении по глухарям.
В тумане, наползающем на плато с горячих болот, проступали карликовые ели, гнутые ветром в одну сторону. За ними зыбкими силуэтами высились одиночные скалы-останцы, они и порождали эхо. Артем огляделся. Скорей всего петух сидел не на земле, а на вершине скалы, иначе песнь звучала бы глухо. Мальчик бесшумно собрал из картонных выкроек раструб, похожий на трубу граммофона. Закрепил в горловине раструба микрофон магнитофона и покрался вслед за Жигановым.
Невидимое солнце высветлило плотный туман. Мир для зрячего в подобные минуты предстает цельными контурами и силуэтами — как бы самой сутью, очищенной от подробностей и красок.
Пожалуй, за всю жизнь Прохор Жиганов не скрадывал птицу с такой страстью, как сейчас. Сорвись затея, не удайся чужому мальчишке записать глухаря, он заплачет с горя, как ребенок. На пергаментных щеках великана полыхал румянец, колючим агатовым глазам вернулся доверчивый блеск. Или слух обострился до музыкального, или воображение проснулось, но он явственно различал предсмертную тоску в песне последнего петуха.
Плато в тумане внезапно оборвалось стремительным склоном. Из склона вертикальной иглой торчала скала, на ее плоской макушке и токовал петух. Скала была приметной, наверное, поэтому неизвестный человек сложил на уступе из камней тур «Азия — Европа». Туман гасил краски, и виден был лишь силуэт птицы. Глухарь токовал, вытягивая шею то в небо Европы, то в небо Азии. Великан нелепо замирал с поднятой ногой, гадая, куда сделать следующий шаг. Он знаком показал Артему — ближе нельзя! Оба залегли, однако не вытерпели и подползли к краю обрыва — до птицы оставалось совсем немного.
В момент, когда глухарь умолкал, скалы-останцы гоняли эхо. И он, считая, что это петухи-забияки отвечают на вызов, начинал чертить землю крыльями вокруг мнимого соперника. Со скалы летели вниз мелкие камешки и трухлявые сучки.
Две песни, три песни, шесть песен — есть запись! У Артема мелькнуло шалое желание хлопнуть в ладоши, вспугнуть птицу. И он, уже насытившийся, радостно-умиротворенный, мечтал, как прокрутит запись деду.
Солнечный луч прошил распадок, соединив цепь отдельных скал золотым жгутом. Ослепленная птица мощно забила крыльями и тяжело полетела вниз — на дно распадка.
— А ну! — кивнул Жиганов на магнитофон. Артем включил. Великан приложил ладонь к уху, нагнулся, будто подслушивая у чужих дверей.
— Тэк-тэк, — звучала отчетливая, но тихая песнь, гораздо тише, чем наяву.
— За этим и ехал? — мрачно спросил великан. Он сидел на мокром мху и ненасытно курил, широко расставив согнутые в коленях ноги, устало сутулясь. Молчал. Артема обескуражила мгновенная перемена во взрослом человеке. Он даже усомнился, найдет ли проводник дорогу с плато к месту ночевки?
До деревни они дошли гораздо быстрей, знакомый путь всегда короче. Почти не разговаривали. Великан думал о своем, Артем же был счастлив удачей. У околицы Жиганов скомкал пустую пачку папирос и спросил его, станет ли курить взрослым? Не стоит, пакостное дело!
На середине улицы Жиганов вдруг остановился.
— Погодь, должник ведь мне Гошка! Ну-ка слетаем…
Артем из последних сил проковылял за великаном к дому продавщицы, счастье переутомило мальчика. Жиганов с маху пнул калитку, а через минуту вышел обратно, грязно ругаясь.
— Ай, голытьба, ай, порода, жены порода! Паря, скажи, как с ними всеми жить? Попросил меня, купил батю родного — я ему сделал! Плати, сученок, добром в ответ, раз пообещал! Ни рам мне, ни спасибо! Гужует в Сатке с корешами, «Урал» с люлькой выиграл! Гробину себе выиграл, чистый гроб… Это что же творится на белом свете, мама родная…
Он внезапно умолк, посмотрел на Артема и крикнул в распахнутое окно.
— Ленка! Ты сюда завезла безотцовщину? Пусть и ночует у тебя! — ушел, не сказав мальчику ни слова.
Обида была столь неожиданной, что слезы сами выступили у Артема на глазах. Он смотрел вслед Жиганову, пока продавщица не вышла и не увела его за руку в дом.
В то время как Елена жарила картошку, Артем настраивал цветной телевизор. Он не знал, о чем разговаривать с седой женщиной, чувствовал себя неуютно, прятал от нее глаза — и зачем она, как щенок, ловит его взгляд?
Ели вместе из одной сковороды. Мальчик опасался захватить ложкой от доли хозяйки, ведь мать всегда раскладывает картошку отдельно по тарелкам — ему, себе, потом деду.
— Бросит теперь меня… — уронила седую голову на стол, заплакала навзрыд продавщица. — Выкупит «Урал» и бросит… Сам сморчок, смотреть не на что, а кулаки с дыню — погладишь и маешь вещь… У них, у всей породы кулаки… Я ж и отца его привечала за кулаки, пустой на всю жизнь через него осталась… Специально повез к бабке в Юрак, чтобы шито-крыто… Она, колдунья, и сейчас вон делает девкам из столовой и ничего — рожают потом… А я в мае родилась, маяться всю жизнь… И не мщу я ему вовсе, Гошка — вылитый он…
Артем сидел с пунцовым лицом, страшась выдать жестом, взглядом интерес к тому запретному, что не обсуждал даже с единственным другом.
Продолжая всхлипывать, продавщица постелила мальчику на печи. Ночью он услыхал сквозь сон, как вернулся Гоша и на цыпочках прошел в комнату Елены (догадался по звуку скрипящих половиц). Вскоре из-за двери раздалось тихое стройное пение:
— Ты, товарищ мой, не попомни зла-а-а, в той степи-и глухой схо-о-орони меня…
— А жене скажи-и-и, чтоб не печа-а-алилась, переда-ай кольцо обруча-альное… — вплетался в пение женский голос.
Рано утром Елена разбудила Артема. Он старательно чистил зубы перед дорогой, а Елена разглядывала ленок на худой детской шее и покусывала губы.
На улице мальчика поджидал Жиганов.
— Артемка, не серчай, нервы у меня после контузии… Припадок бил ночью, ты бы испугался, не выспался… На-ка, деду твоему! — великан дрожащими руками стал толкать в карманы, за пазуху мальчику черные куски, похожие на сухари. — Чага, Артемка, авось поможет деду от глаз… Заваривай, и пейте вместе… Они ить дурачье, водку лижут, я чагу пью… Нас, стариков, кроха осталось, вместе мы должны держаться… — бормотал великан. — Чага, Артемка, авось поможет…
Елена задернула занавеску окна.
«Нашел, чем задарить, нет чтоб меду бидон…»
За ночь грязную дорогу надежно подморозило, Артем шагал, как дышал, легко и неутомимо. Он решил идти до Златоуста без привалов, радость достигнутой цели умножала силы. Хорошо, что пересилил себя и не обиделся на Жиганова раньше времени. Он добрый и Гоша добрый, почему не помирятся?
В тумане увалы Уралтау выглядели девственно-непроходимыми — ни вырубок, ни просек. Там, в соснах и тумане, пролегла граница между Азией и Европой. Бывают, оказывается, границы без проволоки колючей и нейтральной полосы. Кто же вкопал столбы-указатели и как определил нужное место? Так и он придумает границу, где захочет…
Лужи на дороге блестели радужными пятнами бензина. Из памяти всплыло давнее-давнее…
…Вечер, дождь, неоновые огни, в носу щекотно от выхлопных газов машин. Он сидит у отца на плечах, точно, отец всегда носил его из яслей на плечах. Мать держит над ними зонт, сама без плаща, промокла. Отец рассказывает ему о золотых рыбках, эти рыбки играют и в лужах, и в реках, от них и цветные пятна на воде. Мать возразила, да, сразу вспылила: не выдумывай, держи ребенка крепче, пятна от бензина и солярки!
