Евгений Мин - Ценный подарок (сборник)
— Значит, тот молодой человек, который так любил, это вы?
— Ну, не совсем, но отдельные мои черты у него есть, а что ты думаешь о героине?
Девушка смутилась, но сказала отважно:
— Пожалуйста, не смейтесь, товарищ капитан, я хочу быть такой, как она, если полюблю. Я ведь еще никого не любила по-настоящему. Вот в девятом классе, — вдруг засмеялась она, — я влюбилась в одного мальчишку, он был хорошенький, но глупый. Это скоро прошло, как весенний дождик. Простите, что я болтаю чепуху. Я ведь всего десятилетку кончила, а по литературе у меня были только четверки, а один раз, стыдно сказать, схватила тройку.
— Это неважно, — рассеянно сказал он, укладывая листки рассказа в планшетку.
— Товарищ капитан, — сказала она, — вот еще копия, я отпечатала по привычке, если вам не нужно, может быть, отдадите мне?
— Тебе, зачем?
— Хочу прочесть сама.
— Стоит ли? Это не классика, — с ложной скромностью сказал он, но, увидев, как она огорчилась, великодушно согласился. — Давай я подпишу на память.
Быстро и размашисто он написал на копии свою фамилию, которая должна стать знаменитой.
Когда он вернулся в корреспондентскую, там было темно и душно. Он сел на койку, зажег на тумбочке лампу, вынул блокнот, раскрыв его, записал: «девичья свежесть чувств», «первая влюбленность — как весенний дождик». Затем он спрятал блокнот, положил планшет с рассказом под подушку, погасил свет, разделся, лёг и, прежде чем уснуть, успел подумать о том, что девушка, получавшая четверки по литературе, понимала больше, чем редактор газеты.
Остаток ночи девушка-сержант провела без сна, вновь и вновь перечитывая рассказ. В нем было все, чего она еще не испытала за свою короткую жизнь.
С новым рассказом он пришел на третью ночь. Это был рассказ о том, как смелый, благородный мужчина спас невинную девушку от негодяя, пытавшегося погубить ее. Герой трепетно и нежно любил героиню, скрывая свою любовь, а она, не зная этого, вышла замуж за другого.
Печатая, девушка отрывала руки от клавиш, подносила платок к глазам и говорила:
— Это соринка, товарищ капитан, противная соринка, со мной бывает, у меня такие глаза.
— Соринка, соринка, — соглашался он, а сам испытывал чувство радости, думая: «Она плачет! Это хорошо. Мои рассказы будут трогать женщин».
Военная весна на участке фронта, где стояла армейская газета, была тихой. Он писал много и быстро. В тумбочке девушки-сержанта скопились рассказы о любви: гордой, самоотверженной, чистой, о хрупких и нежных девушках, пламенных женщинах, о благородных, великодушных мужчинах. Девушка-сержант любила этих мужчин. Ей казалось, что все они похожи на капитана. Стыдясь, она боялась признаться себе, что любит его.
Он все больше и больше привыкал к этой девушке. Глядя на нее, он вспоминал дни утраченного мира, видел, как она в легком халатике, открывающем до колен ноги, стоит на подоконнике, моет стекла. Ветер вздувает халат, а она, смеясь, поправляет его. Он видел, как она, высоко подпрыгнув, закидывает мяч в сетку на баскетбольной площадке.
Подписав копию нового рассказа, он задерживался в узкой длинной комнате. Девушка поила его горячим жидким чаем. Он приносил с собой галеты из офицерского пайка.
Весело разгрызая их, она говорила:
— Вкусно! А когда война кончится, товарищ капитан, вы придете к нам в гости и мама угостит вас яблочным пирогом с коричневой корочкой, тоненькой, как обложка общей школьной тетрадки. Вы придете, товарищ капитан?
— Конечно приду. Ты будешь перепечатывать мои рассказы, а может быть, повести или роман.
— Роман! Я так люблю романы. У вас получится роман.
Однажды он сказал:
— Послушай, почему ты все называешь меня по уставу — «товарищ капитан»?
— Так нужно.
— Неужели я для тебя старый?
— Нет, вы молодой… «И красивый», — хотела добавить она и удержалась.
— Если не старый, зови меня по имени.
— Нельзя.
— Почему же нельзя?
— Просто так…
Прошла весна военного затишья. Летом начались бои. Капитана послали в двухнедельную командировку на один из самых горячих участков фронта.
Он не вернулся ни через две, ни через три недели. Сведений о нем не было. Товарищи-корреспонденты считали его погибшим, редактор сказал:
— Война. Отличный был журналист, хотя и занимался художествами.
Девушка-сержант была ровна и спокойна, как всегда, только теперь она делала опечатки.
Он объявился месяц спустя, худой, загорелый дочерна, но, как смеялись ребята, стал мужчиной больше, чем прежде.
Она столкнулась с ним в одном из темных коридоров армейской газеты.
— Ты жив!.. Ты жив!.. — припала она головой к выцветшей потной гимнастерке. — Ты жив! — повторяла она, не боясь, что кто-нибудь увидит их. — Ты жив! Приходи сегодня.
— У меня нет нового рассказа.
— Приходи просто так.
Он пришел и оставался в узкой длинной комнате дольше, чем всегда.
Потом две недели не было ни одного рассказа.
В начале третьей недели его откомандировали для прохождения дальнейшей службы во фронтовую газету.
— Вырвали! — сказал редактор. — Вырвали такого журналиста. Против этих чертей не попрешь.
Они расстались спокойно и строго.
— Война скоро кончится, — сказал он.
— Конечно, и по радио говорят, — посмотрела она куда-то в сторону.
— А потом ты будешь моей женой. Другой такой машинистки мне не найти, — не то шутя, не то серьезно сказал он.
— Я еще и яблочные пироги умею печь, хуже, чем мама, но умею.
Он не улыбнулся и сказал:
— Ты будешь беречь копии?
— Всегда, — сказала она и хотела поцеловать его, но тут подошли товарищи-корреспонденты.
И они попрощались за руку.
Война развеяла их. Сначала девушка получала много треугольников, написанных одной ей понятным почерком. Потом этих треугольников становилось все меньше и меньше, и наконец они исчезли совсем.
Спустя пятнадцать лет после того, как настал мир, бывший капитан шел по главному проспекту города. Был сухой, солнечный день с легким морозцем поздней осени. Все деревья давно сбросили листья, и только тополя зеленели, невольно напоминая ему давно отцветшую молодость. Впрочем, размышлять было некогда. Лавируя между прохожими, он по близорукости наткнулся на какую-то женщину.
— Извините, — сказал он.
— Не узнаете, товарищ капитан? — рассмеялась она знакомым звонким смехом.
Он поднял глаза и увидел ее.
— Это ты? — растерянно сказал он.
— Это ты, — уже не смеялась она.
Они как-то странно смотрели друг на друга. Он видел красивую, начинавшую полнеть женщину. Перед ней был сутуловатый пожилой мужчина, с лицом словно покрытым серым пеплом.
— Посидим, — сказала она, — мы мешаем людям.
Они сели в садике у знаменитого собора, колоннада которого, как руки, охватывает площадь.
Он закурил сигарету, она спросила:
— Ты куришь? Там ты не курил. Странно, — улыбнулась она прежней молодой улыбкой. — Впрочем, в жизни много странного.
Он понял ее.
Знаешь, как-то все нелепо получилось. Я перестал писать тебе, потому что у меня были повреждены обе руки. Я не хотел, чтобы кто-нибудь писал за меня. А потом она спасла мои руки.
— И в благодарность ты женился на ней.
— Да, я не мог иначе.
— Ей нравятся твои рассказы?
— Нет, она предпочитает детективы.
— У вас есть дети?
— Нет. Сначала она защищала кандидатскую, потом докторскую.
— Знаешь, — сказала она, — я долго искала твою фамилию в книгах и журналах.
Он горько улыбнулся.
— Редактор был прав, Максим Горький из меня не получился. Заведую отделом городского хозяйства в газете. А ты замужем? — неожиданно спросил он.
— Конечно. Муж у меня таксист, у нас двое детей, мальчик и девочка. А я работаю мастером на кондитерской фабрике.
Он все время хотел задать какой-то вопрос и не решался. Наконец он спросил:
— У тебя сохранились копии?
— Я долго хранила их, потом он нашел их и все изорвал.
— Как дико!
— Конечно, я давно рассказала ему о нас с тобой. Он все понял, но рассказов он простить не мог никак.
— Ну и что же, — жестко улыбнулся он. — Они заслуживали этого, дрянь порядочная!
— А мне казалось, что ты можешь стать настоящим писателем.
— Ты счастлива? — спросил он.
Она ненадолго задумалась и сказала:
— Помнишь, у тебя в одном рассказе есть фраза: «Настоящее счастье бывает только раз, остальное просто жизнь».
— Нет, не помню, — сказал он, хотя помнил рассказ «Солнечное сплетение», и тоненькую девушку в армейской форме, и дребезжащую пишущую машинку. Он помнил все это, хотел забыть и не мог.
Больше им говорить было не о чем. Они попрощались за руку. Она ушла на кондитерскую фабрику, он в газету, в отдел городского хозяйства.
