Евгений Мин - Ценный подарок (сборник)
По привычке плотно затворив дверь кабинета, Ярослав Иванович открыл ящик письменного стола и хотел достать оттуда стопу шведской бумаги. На этой бумаге он писал все заметки, наброски, рукописи, предназначенные для перепечатки. Шведская бумага была его талисманом. Именно на такой бумаге он в свое время написал повесть «Вверх да вниз, да обратно», принесшую ему первый литературный успех, за которым вскоре последовала известность.
Открыв ящик, Ярослав Иванович увидел, что счастливой бумаги нет, лежали только папки с надписями «Письма читателей». На минуту он подумал, что нужно ответить на добрые послания корреспондентов. Но эта мысль, едва мелькнув, тотчас же исчезла. Тревога охватила Копьева.
«Где она может быть? — беспокойно подумал он. — Ведь я сам недавно видел ее. Не могли же взять Костя или Варя? Это было бы чудовищным неуважением к моему труду. Не надо волноваться, я найду ее».
Выкурив подряд две сигареты и приняв таблетку валидола, Ярослав Иванович принялся за поиски. Он обшарил все ящики письменного стола, там были черновики старых произведений и афиша спектакля по его пьесе «Не свои и не чужие».
В одном из ящиков хранилась папка с положительными рецензиями на повести Копьева — отрицательных он не хранил; в другом — груда юбилейных адресов в синих и красных обложках, поднесенных Ярославу Ивановичу в дни его юбилеев. Копьев с удовольствием перечитал бы красивые слова, но сейчас ему было не до этого.
— Спокойно, спокойно, — уговаривал он себя. — Она непременно найдется. Наверное, она на антресолях.
Осмотр антресолей не дал ничего. Там был Костин спортивный инвентарь и гора непрочитанных книжек, с дарственными надписями товарищей по перу.
— Где она может быть, где? — стонал Копьев. — Женщ-щина, — шипел он, — это ее проделки. Она унесла бумагу в свою контору и пустила на канцелярщину. Хорошо, я поговорю с ней…
Он кинулся в кабинет, включил телефон и дрожащим пальцем набрал служебный номер телефона жены.
— Слушаю, — отозвался приятный женский голос.
— Это ты, Варвара!.. — прохрипел в трубку Копьев и, не дав жене ответить, стал громко, быстро говорить, давясь словами. — Варвара! Как же так?! Где бумага?.. Допустимо ли?..
Жена мягким, размеренным голосом, каким обычно говорят опытные учительницы с трудновоспитуемыми детьми, попросила его не волноваться и рассказать, что случилось. Копьев, вспомнив, что он не только прозаик, но и член правления организации, взял себя в руки и почти связно рассказал о печальном происшествии.
— Милый, — ласково сказала жена, — какой ты забывчивый! Неделю назад ты подарил последнюю пачку «шведки» Ляле Камерницкой, твоей ученице, пожелав ей литературного успеха.
— Было, — согласился Копьев, — но ты могла бы удержать меня.
— Я пыталась, но ты сказал, что это не мое дело.
— Наверное, я пошутил, — оправдывался Ярослав Иванович. — Впрочем, не будем ворошить прошлого. Что же делать сейчас? У меня творческий взрыв.
— Дорогой мой, это очень просто: пойди в хозяйственный отдел вашей организации.
— Эврика! — вскричал Копьев и, не попрощавшись, положил трубку.
В хозяйственном отделе организации не было никого, кроме сторожа, который, воткнувшись всем телом в телевизор, смотрел повторение хоккейного матча, передававшегося вчера вечером.
— Здравствуйте, Александр Ефимович, — вежливо приветствовал его Копьев.
— Ах ты, тудыть твою в качель! — вскричал сторож. — Обратно Баранчиков скиксовал. Нет, ты смотри, что «спартачки» делают!
Копьев был чужд хоккейным баталиям, его занимала одна жгучая мысль, поэтому, не разделяя накала страстей Александра Ефимыча, он всячески постарался вывести его из сомнамбулического состояния. Наконец сторож сказал волчьим голосом:
— Чего нужно? — и посмотрел на члена правления так, будто видел его в первый раз.
— Где все ваши? — требовательно спросил Копьев.
— Кто где. Кто заседает, а Ия Герасимовна рожает.
— Такая старуха?!
— Так это же не она, а ейная внучка. Ия Герасимовна болеет за нее. Это еще потрудней будет, чем рожать. Смотри-ка, Кустиков долбанул клюшкой Харламова! За это с поля удалять нужно. А судья чего моргает?!
Положение на хоккейном поле складывалось сложное, но Ярослава Ивановича это ничуть не интересовало.
— Хорошо, — нетерпеливо сказал он, — пусть рожает, пусть болеет, пусть делает что хочет, мы обойдемся без нее. Сейчас вы откроете чулан и выдадите мне две пачки шведской бумаги.
— Как? — впился в него свинцовыми дробинками глаз сторож. — Чего ты толкуешь?
— Откроете чулан и выдадите мне две пачки шведской бумаги, — громко повторил Ярослав Иванович.
— А ты не кричи, — обиделся Ефимыч, — в нашем семействе глухих не было. Дед Варфоломеич до девяноста лет дотянул, а слышал, как между обоями тараканы шуршат. Открыть, говоришь, тебе чулан? Это через чего же?
— Неужели не понимаете, мне нужна шведская бумага!
— Тебе надобна, а мне на грабеж идти?
— Какой грабеж? Ключ у вас от чулана есть?
— Непременно имеем.
— Выдайте мне бумагу, а я вам — расписку, и деньги заплачу.
— Деньги, — вздохнул Ефимыч, — нет уж, не приспособлен я деньги при себе иметь. Могу их пустить не по назначению.
— Хорошо, — рассердился Копьев, — тогда возьмите расписку, а мне — бумагу!
— Не дам, — тупо сказал Ефимыч, — не могу я народное добро посторонним раздавать.
Ярослав Иванович побледнел.
— Что вы несете! Какой я посторонний, я — член правления!
— А это нам не к делу, — сказал Ефимыч и встал у чулана с бумагой, как часовой у порохового погреба. — Мы только завхозотделом товарищу Бубликову и председателю Толоконцеву подчиняемся, а другие-разные нам ни к чему.
— Ах вы!.. — разъярился Копьев. — Это я-то разный! Ну, погодите, вы еще поплатитесь!..
С этими словами он выскочил на улицу.
В расстегнутом пальто автор семи романов, трех повестей и шести непоставленных пьес мчался в здание правления, расположенное неподалеку от хозяйственного отдела. Резкий мартовский ветер со снегом бил ему в лицо, кинжалы сосулек угрожающе свисали с крыш, и, если бы это увидела Варвара Михайловна, ужас пронзил бы ее трепетное супружеское сердце.
Тяжело дыша, останавливаясь через каждые пять ступенек, Копьев поднялся в приемную председателя.
Секретарша Толоконцева, похожая на маркизу, встретила Копьева хорошо отработанной улыбкой.
— Ярослав Иванович, — нараспев произнесла она, — я так счастлива видеть вас. Куда вы исчезли?
Копьев, обычно вежливый и по-старомодному галантный с этой красивой дамой без возраста, даже не поздоровался с ней и мрачно спросил:
— Толоконцев у себя?
— Конечно. Роман Борисыч будет рад видеть вас.
Копьев сильно толкнул дубовую дверь и вошел в председательский кабинет.
Большой, густоволосый, с вислыми плечами и каменной шеей борца, председатель сидел верхом на стуле, закрыв своим могучим телом экран телевизора.
— Вперед, вперед, Дубинин! — кричал он высоким пронзительным тенорком. — Шайба!.. Шайба!..
Ярослав Иванович зажал уши обеими руками, боясь, что лопнут барабанные перепонки.
Матч окончился. Толоконцев, выключив телевизор, увидел Копьева и направился к нему.
— Привет, Яроша, — протянул он широкую, как лопата, руку, но Ярослав Иванович невольно отошел в сторону, избегая пожатия председателя.
— Ну что, видел, какая игра? Дали мы им! — ликовал Толоконцев.
— Нет, я вообще не любитель этих кулачных боев, — сухо сказал Копьев.
— Не любитель, — с состраданием посмотрел на него председатель. — Да что ты? Как же так? Это — зрелище эпохи. В Риме были гладиаторы, в Испании — коррида. А сейчас — хоккей. Понимаешь, он объединяет людей всей планеты, разных рас и вероисповеданий.
Коротко, как только мог, многословный прозаик Копьев изложил свои невзгоды и не удержался, чтобы не пожаловаться на сторожа. Выслушав его, Толоконцев стал похлопывать себя по обильным мягким местам и залился беззаботным детским смехом.
— Не дает! — хохотал он. — Так, говоришь, не дает?
Ярослав Иванович обиделся и решил уйти, но Толоконцев удержал его:
— Не сердись, сейчас мы все уладим. Так, говоришь, не дает посторонним?
В хозяйственном отделе все решилось просто. Увидев Толоконцева, Ефимыч отрапортовал:
— Здравжелам!
По требованию председателя он передал ему ключ от чулана с бумагой. Толоконцев вручил ключ трепещущему Копьеву, сказав:
— Иди, бери что хочешь.
— Свет зажги, — сказал Ефимыч, — а то головку зашибешь, выключатель там вот…
Ярослав Иванович включил свет, сбросил пальто, открыл дверь чулана и скрылся в нем. Минут пятнадцать его не было, и председатель стал волноваться:
