Бапси Сидхва - Огнепоклонники
Факир видел, что Фредди готов.
Факир действительно хорошо знал свое дело. Он был опытным психологом и отличным актером — и то и другое составляло часть его ремесла. Обычно он применял шоковую тактику: ошеломленного человека было легче провести через грань недоверия. Только клиентов самого благонравного облика именовал факир убийцами, негодяями, разбойниками и прелюбодеями. Воров и профессиональных убийц факир приводил в состояние умиленного благоговения, называя их заблудшими праведниками или объясняя им, что они были святыми в прошлых жизнях. Прием безотказно срабатывал во всех случаях. К чести Фредди, его факир принял за человека порядочного, поэтому назвал убийцей.
Фредди отчаянно боролся за свою душу. Он смело, решительно уставился прямо в страшные зрачки, вызывая их на поединок. Напрягая все душевные силы, он в мучительном одиночестве противился профессиональному мастерству факира.
А тот ничего не замечал, ему и в голову не приходило, что клиент страшится потерять душу. Пахло заработком, вот и все. Факир привычно жег Фредди глазами, механически сохраняя свирепый оскал на лице, обрамленном дикими, нечесаными волосами.
Выждав целую минуту, полную невыразимого ужаса для Фредди, факир выпустил его из тяжкого плена, приказав:
— Говори!
Фредди, дрожа всем телом, с трудом удерживая равновесие, срывающимся голосом заговорил:
— Есть у меня подозрение, что теща моя продалась дьяволу. Ее проклятия очень сильно действуют, она меня замучила, почти что разорила, я больше не могу. Мне скоро жить не на что будет. На жену, на детей напустила порчу, они теперь все против меня. О факир, помоги мне!
Факир простер руку над флаконами и протянул Фредди курильницу для благовоний. Фредди благодарно окунул в нее палец и размазал пепел по лбу. Деликатно вынув из кармана хрустящую десятку, он положил ее на курильницу.
Что-то сверкнуло в гипнотических очах факира. Его манера еле заметно изменилась. Сохраняя свирепость и властность, он умело придал своему голосу оттенок сострадания и жалости.
— Иди! — строго сказал факир, указывая на дверь. — И принеси мне прядку ее волос.
Фредди вскочил и, низко кланяясь, попятился к выходу.
— Только смотри сам отстриги волосы, — добавил факир неожиданно сообщническим тоном.
Как только Фредди покинул обшарпанный, невыносимо душный дом и вновь ступил на вечернюю улицу, радостная вера в могущество святого разом улетучилась, будто холодный ветерок прочистил его запутавшиеся мысли, выдув и запах благовоний, и все остальное. На миг к Фредди возвратилось его обычное здравомыслие, и он поразился тому, что вообще пошел к этому шарлатану. Но тут же вспомнил полуголого факира, его горящий, гневный взгляд — боже мой, так он же чуть не отнял у Фредди душу! И отнял бы, если бы он, Фредди, не удерживал ее изо всех сил. Нет, что-то есть в этом нищем факире. Было бы глупо не верить в него.
Поглощенный своими мыслями, Фредди натолкнулся на медленно вышагивающую, нарядно разукрашенную корову.
— Смотри, куда идешь! — крикнул ему брахман, сопровождавший священное животное, и поспешно шагнул в сторону, уворачиваясь от соприкосновения с зороастрийцем, которое могло бы осквернить его.
Нет, факир не жулик, решил Фредди, воскрешая в памяти загадочный полукруг из флаконов, порошков, пергаментов. Он явно общался с духами, возможно, с духами малоприятными, когда Фредди осторожно заглянул в открытую дверь. Фредди никогда не ставил под сомнение существование черной магии и колдовства и был уверен, что малая толика простенького колдовства в его бедственном положении не повредит. Естественно, он примет меры, чтобы не навлечь на себя божий гнев, — будет побольше молиться, побольше милостыни раздавать.
Фредди хотелось бы узнать, что сделает факир с тещиными волосами, когда они окажутся у него в руках. Возможно, испепелит их в курильнице для благовоний под соответствующие заклинания. Или, скажем, обмакнет волосы в какое-нибудь омерзительное зелье и закопает их в таком месте, на котором лежит проклятие. Разве он сам не видел разные штуки, подвешенные — либо с половинками лимона, либо с зелеными перцами кинжальной формы — на ветках баньяна у кладбища?
И что тогда произойдет с тещей? Фредди передернуло, хотя он-то сам ничего особенного и не должен был делать. Единственное, что от него требуется, — отстричь прядку, детская забава, и отнести факиру. А что будет делать с волосами святой, Фредди не касается.
Переходя улицу к своей лавке, Фредди чуть не напоролся на оглоблю тонги, кучер которой, отчаянно ругаясь, через миг врезался в грохочущую пожарную бочку, запряженную волами.
Углубленный в обдумывание своей сложной затеи, Фредди медленно поднялся по лестнице домой и нос к носу столкнулся с предметом своих раздумий.
— О, хэлло, мама! — виновато выпалил Фредди. Джербану заморгала от энергичного приветствия, незнакомого ей.
— Эйло, — с сомнением пробурчала она и показала зятю широченную спину.
Крысиный хвостик ее волос греховно прыгал перед глазами Фредди.
Глава 4
Фредди был терпелив и настойчив. Он ждал подходящих обстоятельств, и через три дня представился случай, вознаградивший его за терпение.
Дело было в пятницу. По пятницам после обеда Путли занималась стиркой на плоской крыше их дома. Мальчишка-слуга, который присматривал за детьми во время послеполуденного отдыха Джербану, удрал в слезах на улицу: Джербану надрала ему уши, застукав за поеданием сладостей.
Фредди мог не сомневаться, что его будущая жертва блаженно храпит в своей комнате.
Внизу в лавке приказчик копался в счетах. Покупателей в это время почти не бывало. Фредди почуял, что час приближается.
Приказчику он сказал, что вернется через минуту, и на цыпочках взбежал по деревянной лестнице.
Проскользнув в кухонную дверь, выходившую прямо на площадку, он прокрался через столовую к себе, осторожно открыл ящик резного орехового шкафчика и выбрал ножницы. Затем проверил, острые ли они, отхватив краешек бахромы от покрывала на кровати. И наконец разулся.
Затаив дыхание, Фредди прошел в носках по скрипучим половицам и остановился перед тиковой дверью в комнату Джербану. Перевел дух и прислушался к равномерному, обнадеживающему храпу, который доносился из-за массивной двери.
Петли Фредди предусмотрительно смазал на другой же день после посещения факира.
Он медленно, бесшумно повернул ручку. Дверь приоткрылась. Он затаил дыхание. На его счастье, Джербану не заперла задвижку изнутри. Дверь на хорошо смазанных петлях распахнулась, пропуская Фредди, и послушно закрылась за ним. Фредди подкрался к кровати, матерчатые переплеты которой, как гамак, провисли чуть не до полу под тушей тещи.
В квадратной комнате с завешанными окнами только и было мебели, что кровать, шаткая стоячая вешалка и большой шкаф с полками. На стуле с высокой спинкой, стоявшем у шкафа, валялось сари, которое сбросила Джербану, ложась отдыхать. В изножье кровати стояла жаровня, голубоватые огоньки бегали по углям.
Джербану спала на спине, и ее бесценная косица была погребена под пудами размякшего мяса, колышущегося от всхрапов.
Фредди чутко склонился над тещей, не отрывая завороженного взгляда от этих телес. В комнате было тепло, и Джербану сбросила одеяло, сбившееся в кучку в ее ногах. Она спала в кофточке с тесными рукавами и с глубоким вырезом и в длинной нижней юбке. В складках жирной шеи блестел пот. Фредди всмотрелся в ненавистное лицо. Низкий лоб, отчеркнутый густыми, круто выгнутыми бровями, свидетельствовал о подлом, предательском характере. Человек менее предубежденный нашел бы округлое, с некрупными чертами лицо Джербану вполне привлекательным или интересным. У нее была гладкая кожа, свежий рот, полные губы которого чуть подрагивали во сне.
К желанной же косице было не подобраться.
Беспомощно озирая распростертое тело, Фредди не мог ничего придумать. Неожиданно громогласный всхрап, как взрыв, ударил прямо в его лицо — но Джербану всего-навсего выдохнула пылинку, попавшую не туда. За первым взрывом последовал второй. Фредди нырнул под кровать: Путли часто ругала его за то, что он будит детей, пристально глядя в их спящие личики. Он старался стать незаметным, исчезнуть, как капля влаги в пустыне.
Голый каменный пол был холоднее льда.
Всхрапы и посвистывание оборвались. Послышался стон, гамак над самой его головой грузно колыхнулся, кровать жалобно скрипнула всеми четырьмя хлипкими ножками — Джербану перевернулась на бок.
Фаредуна окатило холодным потом. А вдруг она проснется и встанет? Он чувствовал себя между кроватных ножек открытым взгляду, как бегемот, в шутку решивший укрыться за саженцем. Впервые в жизни захотелось ему стать поменьше ростом, чтоб не чувствовать, будто руки и ноги в двадцати местах торчат из-под кровати. В любую минуту слоноподобная теща могла увидеть его и яростно затрубить.