Этгар Керет - Азъесмь
Еще совсем маленьким щенком пес Лиама всегда тянулся к старикам. Из-за этого он больше всего любил прогулки в парк Царя Давида, где толклись все старики из домов престарелых. Зайде мог часами сидеть рядом с ними и слушать их долгие истории. Они же и дали ему имя Зайде, которое он сам предпочитал исходному «Джимми», как его назвали в собачьем приюте. Среди всех стариков Зайде больше всего любил одного чудака в кепке, который говорил с ним на идиш и кормил кровяной колбасой. Лиаму этот старик тоже нравился. Уже при первом знакомстве старик заставил Лиама поклясться, что тот никогда не войдет с Зайде в лифт, потому что, по словам старика, собаки не способны усвоить идею лифта, и тот факт, что они входят в какую-то комнату в одном месте, а когда двери снова открывают, они уже в другом месте, нарушает их уверенность в себе и их чувство пространства, и вообще страшно их унижает. Лиаму он не предлагал кровяную колбасу, но баловал его драже и золотыми шоколадными медальками. Видимо, этот старик умер или переехал в другой дом престарелых, потому что больше он им в парке не встречался. Иногда Зайде с лаем бросался за каким-нибудь относительно похожим стариком, тихонько скулил, обнаружив свою ошибку, – и все. В один прекрасный день, после Пасхи, Лиам вернулся из школы злой и, погуляв с Зайде, поленился идти пешком по лестнице и завел его в лифт. Он чувствовал себя немного виноватым, когда нажал на кнопку «4», но про себя подумал, что тот старик уже все равно умер, а это гарантированно освобождает от любой клятвы. Когда двери открылись, Зайде выглянул наружу, вернулся в лифт, тихонько зарычал и потерял сознание. Недолго думая, перепуганные Лиам и его родители бросились к дежурному ветеринару.
Относительно собаки ветеринар их успокоил. Но только этот ветеринар был не простым ветеринаром. Он был семейным врачом и гинекологом из Южной Америки и на каком-то жизненном этапе по личным причинам решил перейти на лечение животных. Ему хватило одного взгляда, чтобы распознать у Гузников редкую семейную болезнь, в результате которой Лиам будет расти все выше и выше – но за счет своих родителей. «Никаких вариантов, – разъяснил ветеринар. – Каждый сантиметр, который мальчик прибавит, убавится у родителей». «Эта болезнь, – прохрипел Лиам, – когда она прекращается?» «Прекращается? – ветеринар попытался скрыть сострадание за тяжелым аргентинским акцентом. – Только после исчезновения родителей».
Всю дорогу домой Лиам плакал, а родители пытались его успокоить. Странное дело, ожидающая их ужасная судьба совсем их не волновала. Наоборот, казалось, они получают от этого некоторое удовольствие. «Многие родители умерли бы за то, чтобы всем пожертвовать для своих детей, – объяснила ему мама, когда он уже лежал в постели. – Но не у всех есть шанс. Знаешь, каково быть, скажем, тетей Рутке, и видеть, что твой сын вырос глупым и бездарным недоростком, совсем как его папа, и не иметь возможности ничего сделать? Ну да, в конце мы исчезнем – ну и что? Все равно в конце все умирают, а мы с твоим папой – мы даже не умрем, а просто исчезнем».
На следующее утро Лиам пошел в школу без особой охоты и на уроке «устной Торы» снова вылетел из класса. Он сидел на ступеньках возле спортзала и жалел себя, и тут ему в голову пришла идея: если каждый сантиметр его роста идет за счет родителей, то он может спасти их, просто-напросто перестав расти! Лиам поспешил в кабинет медсестры и с невинным видом попросил всю имеющуюся информацию по теме. Из буклетов, которые ему сунули в руку, Лиам узнал, что, если он хочет дать росту настоящий бой, он должен много курить, мало и беспорядочно есть, еще меньше спать, и желательно – просыпаться как можно позже.
Сэндвич, которым он планировал перекусить на большой перемене, Лиам отдал Шири, толстенькой симпатичной девочке из далет-два.[7] К еде, которую ему давали, он старался едва прикасаться, а чтобы никто ничего не заподозрил, отдавал мясо и десерты своему верному псу, в ожидании смотревшему на него из-под стола печальными глазами. Со сном все устроилось само собой, потому что со дня встречи с ветеринаром он все равно был не в состоянии проспать больше десяти минут – какой-нибудь кошмарный сон, полный чувства вины, немедленно его будил. Оставались только сигареты. Он выкуривал две пачки «Ноблеса» в день. Две целые пачки, и ни одной сигаретой меньше. Его глаза покраснели, во рту поселилась горечь, а еще он начал кашлять старческим кашлем, но ни разу не подумал бросить.
Через год с небольшим на церемонии вручения табелей Саси Золотницкий и Яиш Самара уже были выше его. Яиш, кроме того, стал новым парнем Яары, которая бросила Лиама из-за плохого запаха изо рта. Да и в целом общественный статус Лиама за этот год несколько пошатнулся. Сказать правду, дети его просто изводили, говорили, что его хронический кашель действует им на нервы, а кроме того, он стал хуже учиться и хуже играть в баскетбол. Только Шири все еще была готова с ним общаться – сначала он понравился ей из-за сэндвичей, а потом из-за характера и многого другого, и они проводили вместе долгие часы, разговаривая о таких вещах, о каких он никогда не говорил с Яарой.
Родители Лиама остановились на росте в пятнадцать сантиметров, и когда врач это подтвердил, Лиам даже попытался бросить курить, но не смог. Он ходил к специалисту по иглоукалыванию и к одному гипнотизеру, и оба сказали, что проблема у него в основном с избалованностью и слабым характером, но Шири, которой как раз нравился запах сигарет, утешила его и сказала, что это совершенно не имеет значения.
По субботам Лиам сажал родителей в карман рубашки и ехал с ними кататься на велосипеде. Он ехал достаточно медленно, чтобы толстенький Зайде успевал бежать за ними следом, а когда родители в кармане начинали ссориться или просто надоедали друг другу, он переносил одного из них в другой карман. Однажды к ним даже присоединилась Шири, они доехали до Национального парка и устроили там настоящий пикник. А по дороге домой, когда они остановились полюбоваться закатом, папа Лиама громко прошептал ему из кармана: «Поцелуй ее, поцелуй ее!» – и это было немножко стыдно. Лиам сразу попытался сменить тему и заговорил с Шири о солнце – какое оно горячее и большое и все такое прочее, пока не спустился вечер и его родители не уснули глубоко-глубоко в карманах. А когда у него закончились все истории про солнце и они уже почти дошли до самого дома Шири, он рассказал ей про луну и про звезды и про их влияние друг на друга, а когда закончились и эти истории, он закашлялся и умолк. И Шири сказала: «Поцелуй меня», – и он ее поцеловал. «Молодец, сын!» – услышал он папин шепот из глубин кармана и понял, что его чувствительная мама толкает папу в бок и плачет тихими слезами радости.
Грязь
Представим себе, что я умер или, скажем, открываю первую прачечную самообслуживания на всю страну. Я снимаю маленькое, чуть обшарпанное здание в южной части города и крашу все в голубой цвет. Сначала там только четыре машины и специальный автомат, продающий жетоны. Потом я докупаю телевизор и даже игральный автомат, пинбол. Или я лежу на полу собственной ванной комнаты с пулей в черепе. Меня находит папа. Сперва он не обращает внимания на кровь. Он думает, я вздремнул или играю с ним в одну из моих идиотских игр. Только дотронувшись до моего виска и почувствовав, как горячая липкая жидкость течет по пальцам к запястью, он понимает: что-то не так. Люди, которые приходят стирать в прачечную самообслуживания, – одинокие люди. Чтобы это понять, большого ума не надо. Вот я не большого ума – и понял. Поэтому я все время пытаюсь создать в прачечной обстановку, притупляющую чувство одиночества. Много телевизоров. Машины, которые благодарят тебя человеческим голосом за покупку жетона, постеры с многолюдными демонстрациями на стене. Столы для складывания одежды устроены так, что одним столом приходится пользоваться многим людям сразу. Это у меня не ради экономии, это нарочно. Многие пары познакомились у меня благодаря этим столам. У людей, которые были одиноки, теперь есть кто-то, а может, и не один, кто по ночам засыпает рядом с ними, толкает их во сне. Первое, что делает мой папа – моет руки. Только потом он вызывает «скорую». Это мытье рук дорого ему обойдется. До самой смерти он не простит себя за это мытье рук и будет стыдиться рассказать о нем кому бы то ни было. О том, как его сын агонизирует у его ног, а ему, вместо страха, или горя, или жалости, или хоть чего-нибудь в этом роде, удается почувствовать только отвращение. Эта прачечная превратится в целую сеть. Сеть, приносящую основные доходы в Тель-Авиве, но преуспевающую и на периферии. Логика успеха проста: везде, где существуют одинокие люди и грязное белье, у меня будут клиенты. Когда мама умрет, даже мой папа придет стирать в одно из таких отделений Он никогда не найдет себе там пару или даже друга, но шанс на это будет каждый раз подталкивать его, давать ему маленький кусочек надежды.
