Армандо Салинас - За годом год
— Но тебе-то должны дать. У тебя нет никаких политических грехов.
— Привратник заявил, что он нас, мол, раскусил, что будто ты копал окопы для красных, — сказала Мария.
— А тебе бы следовало придержать язык за зубами. С привратником надо быть поосторожней, еще, чего доброго, впутает нас в какую-нибудь историю.
— Я ничего ему не говорила, это он сам наплел.
— Вот что. Я не желаю знать никакой политики. Прежде не желал, теперь тоже. Каждый живет как умеет. Ну, был членом ВСТ[4]. Надо же было где-то числиться. А теперь должен за это расплачиваться.
— Знаешь, отец, — доверительно сказал Хоакин, — вчера я зашел в английское посольство за бюллетенем новостей и…
Матиас быстро взглянул на сына. Услышав его слова, он даже переменился в лице.
— Я запрещаю тебе ходить туда! Понял? Запрещаю! Не хватает еще, чтобы ты втянул меня в новую историю. Если тебе нравится заваривать кашу, действуй один, а меня в эго дело не впутывай, я знать ничего не желаю. Довольно с меня моих забот, а как там идет война, мне безразлично. Я ни за тех, ни за других. У меня нет ни работы, ни денег. Понял?
— Ладно, отец, — Хоакин встал. — Не беспокойся, ищи себе свои деньги. А я пойду работать.
— Вот так и надо. Не суй ни во что носа и приноси домой деньги.
Матиас сидел неподвижно, пока Мария накрывала на стол. Неприятно задетый словами Хоакина, он безучастно обводил взглядом стены столовой. Как раз напротив висел свадебный портрет: он с первой женой. За раму, в уголке, была засунута фотография новорожденного Хоакина. От Марии, второй его жены, детей у него не было.
Столовая была просторная, с большим окном и тремя дверями. Окно, сейчас открытое, выходило во двор. Виднелась кухня соседей, живущих напротив. Одна из дверей, тоже открытая, вела в супружескую спальню. Другая, плотно притворенная, отделяла комнату, которую снимала Ауреа с двумя племянниками. Третья дверь, всегда распахнутая настежь, вела в коридор и прихожую. Донья Пруденсия, другая их жиличка, занимала маленькую комнату с отдельным входом из коридора. Рядом с этой комнатой располагались кухня и уборная.
В углу столовой, застланная баскским пледом, примостилась кровать Хоакина. Она служила диваном, когда к Матиасу приходили гости.
Матиас, откинувшись на стуле, поставил ноги на перекладину стола.
За его спиной, на буфете, остановившиеся стрелки настольных часов, украшенные золочеными бляшками, показывали десять минут второго. Матиас, привыкший к тиканью, обернулся, снял часы с буфета и завел. Понаблюдал немного за ходом секундной стрелки.
— Что на обед? — спросил он громко.
— Картофельное пюре с треской, — ответила Мария из кухни.
— А хлеб?
— Я продала хлеб, чтоб купить немного рыбы.
— А покурить мне купила?
— На это не хватило.
— А Кесаде жена дала целую песету на табак.
Матиас скрестил ноги и снова откинулся на спинку стула. Мария вышла из кухни, чтобы включить радио.
— Ладно, давай обедать.
Мария поставила на стол пюре. В глубокой тарелке лежала желтоватая густая масса.
— Придется что-то заложить или продать. Завтра надо платить за квартиру. А это почти триста песет.
— Только не радио. Понятно? — сказал Матиас. — Ты знаешь, я люблю его слушать. Это мое единственное развлечение.
— Не считая часов да матрасов, за него только и могут дать триста песет.
— Радио — ни за что. Я сказал.
— Ни за что? А если нас выкинут на улицу, что ж мы, радио есть станем?!
— Вот жена Кесады умеет управляться получше тебя. Утром дала ему целую песету на табак.
— Не знаю, что там творит жена Кесады, а я не в силах творить чудеса. Я и так едва натягиваю на еду.
— Можно попросить в долг.
— У кого?
— Хоакин может попросить у себя на работе.
— Твой сын и так вовсю старается. На какие деньги мы питались всю эту неделю, как ты думаешь? На аванс, который он взял в понедельник.
Матиас ничего не ответил. Он покончил с пюре и теперь ковырял ножом рыбу.
— Могла бы сходить к этому своему дружку с телефонной станции. У него, кажется, неплохая должность? — заметил он.
Мария быстро взглянула на мужа.
— Неужели ты хочешь, чтобы я пошла просить у него?
— Попросить еще ничего не значит, мы, мол, нуждаемся.
Мария посмотрела в окно, во двор.
— Ты же знаешь, что между нами было. Он хотел, чтобы я осталась с ним.
— Это было давно.
— Неужели ты хочешь, чтобы я пошла к нему? Хочешь, чтобы я продалась ему?
Матиас снова замолчал. Мария встала.
— Этого ты хочешь?
Матиас не любил, когда ему возражали, он этого терпеть не мог.
— A-а, оставь меня в покое. Наверно, ты и на это не годишься.
За стеной, в соседней комнате, жильцы прислушивались к их разговору.
* * *
Ауреа продолжала лежать в кровати. В углу спальни Антония на корточках разжигала печурку.
Дым черными клубами поднимался к самому потолку. Оттуда он растекался по всей комнате, пачкая стены.
Девушка, задыхаясь от едкого дыма, то и дело кашляла. Кусочки сажи пристали к ее лицу. На лбу выступил пот и капельками стекал по шее на грудь.
— Тетя, — попросила девушка, — откройте, пожалуйста, окно и дверь, от этого дыма не продохнуть.
Ауреа нехотя поднялась, чтобы отворить окно и дверь. Она встала на постель и, облокотившись о подоконник, с жадностью принялась вдыхать чистый воздух.
Дворик был маленький, квадратный. Вверху, если высунуться из окна наполовину, можно было увидеть клочок синего неба.
Доносились различные звуки. Играло радио у Матиаса и в привратницкой. Соседка с верхнего этажа развешивала белье, свою еженедельную стирку. Надсадно плакал ребенок. Где-то пела женщина. Звякали тарелки, ритмично стучала швейная машина.
Вода с развешанного белья стекала по стене дома во двор. Привратница вылезла из своей кухни и, точно кошка, забралась на кучу хлама, сваленного в углу двора.
— Ну и неряха вы! Сперва бы выжали белье, а уж потом развешивали! Да-да, это я вам говорю, сеньора Эулалия. Не прячьтесь! — кричала привратница.
Девушка все еще сидела на корточках перед печкой. Вересковый уголь сильно трещал, сыпал большими круглыми искрами.
— Давай поживей, Антония, скоро придет Педро, а ты еще обед не приготовила.
Антония встала и пошла за кухонной утварью, которая лежала под кроватью.
— Если у меня когда-нибудь будет свой дом, сама себе не поверю, что так жила, — пробормотала она.
Антония среднего роста. Каштановые волосы ниспадают нечесаными прядями. На ней лишь комбинация: в спальне жарко. На босу ногу шлепанцы из красноватой материи.
— Вы только и знаете, что ворчать, тетя. Я не присела с утра, а встала в восемь. А Педро может и подождать немного.
— В работе ты совсем не похожа на свою мать, нет у тебя ее сноровки.
Антония посмотрела на тетку, скользнула взглядом по ее лицу. На миг девушка забыла о родстве, которое их соединяло, и оглядела тетку, как чужую.
— Вы только ворчите. Как откроете рот, так только пилите и пилите.
— Да, вот в этом ты похожа на мать, такой же длинный язык.
Антония промолчала. «Мама не ладила с ней. Говорила, что тетя Ауреа всегда себе на уме», — подумала девушка.
— Подвезло мне с вами, ох, как подвезло. Вот обуза! — не успокаивалась Ауреа.
А девушка вспоминала тот день, когда она и Педро впервые попали к тетке Ауреа. До тех пор они никогда не виделись, знали друг друга только по фотографиям. То было в день всеобщего бегства.
Дети рыдали, когда их сажали в грузовик. Отцы и матери, размахивая платками, бежали за ними вслед. Где-то граммофон играл гимн Риего. Бомбы сыпались на Оропесское шоссе. Среди дыма и пламени Педро и Антония в последний раз увидели своих родителей.
Два грузовика вмиг домчались до Мадрида. Город произвел неотразимое впечатление на брата и сестру: до этого они никуда не выезжали из своего селения, если не считать коротких путешествий на хутор к дяде Хуану, где их угощали виноградом. Она помнила все до мельчайших подробностей. Стоял вечер. Тот час, когда люди, окончив работу, медленно возвращаются домой.
По улицам, одетые кто во что горазд, патрулировали милисиано. Грузовики остановились на площади в предместье города. Дети спрыгнули с машин и уселись на бортик тротуара. Акации, окаймлявшие площадь (Антония это хорошо помнила), были в цвету.
— Хлеб с сыром, — кричали малыши и запихивали в рот цветочки. Группы мужчин и женщин обучались приемам рукопашного боя и владения оружием. Другие, которым выпала иная доля, наполняли мешки землей и перетаскивали их к тому месту, где отряды ополченцев разбирали мостовую, возводя баррикады из брусчатки.
— А ну, ребятишки! — Педро и Антонию подозвал водитель одного из грузовиков. — Пойдите сюда. Как вас зовут?
