Сара Дессен - Просто слушай
— Для работы, — спокойно ответила Уитни. — Зачем бы еще Линди звонить в обед?
Папа поковырялся в ящике у телефона и наконец извлек оттуда карандаш.
— Ладно… — сказал он, беря лежащий рядом блокнот. — Я запишу, конечно, но… Какой там адрес?
Сестры внимательно на него смотрели. Конечно, им было интересно, для кого работа и где. Я взглянула на маму — она, не сводя глаз с отца, взяла салфетку с колен и вытерла губы. Когда папа вернулся на место и снова взял вилку, мама заговорила раньше сестер:
— Что там за предложение?
Папа посмотрел на нее:
— Пробы на завтра. Линди подумала, нас заинтересует.
— Нас? — уточнила Кирстен.
— Тебя. — Папа наколол на вилку бобы. — Но пробы утром, а я должен быть на работе, поэтому я ей и сказал, что время не самое подходящее…
Он замолчал, даже не закончив фразу. Папа — архитектор. У него куча дел на работе, к тому же он заботился о маме и вел хозяйство, и, разумеется, у него не было времени возить нас по городу. Кирстен все прекрасно понимала и тем не менее очень расстроилась. Но когда мы молча вернулись к еде, мама вдруг вздохнула и сказала:
— Я могу ее отвезти. Если, конечно, Кирстен сама хочет.
Мы все уставились на маму.
— Правда? — обрадовалась Кирстен. — Это ж…
— Грейс, — взволнованно перебил ее папа. Кирстен молча села на место. — Это необязательно.
— Знаю. — Мама слабо, но все же улыбнулась. — Но ведь это всего один день и одни пробы. Я с удовольствием ее отвезу.
Я отчетливо помню, как на следующий день мама вышла к завтраку, а когда мы с Уитни ушли в школу, отвезла Кирстен на пробы рекламы кегельбана, которые та успешно прошла. Конечно, это была не первая и не самая серьезная работа сестры, и все же, когда после я видела, как красиво она выбивает «страйк» (вмонтированный, конечно, — играть в боулинг Кирстен никогда не умела), я каждый раз вспоминала тот вечер, в который жизнь наконец-то стала возвращаться в привычное русло.
Мама начала возить нас на пробы. Она не светилась от счастья, но, возможно, раньше мне только казалось, что она всегда была веселой? Время шло, но поверить в то, что жизнь налаживается, было нелегко. Хотелось надеяться, но все же я каждый раз ожидала, что болезнь вот-вот повторится. Она ведь началась так неожиданно, да и нельзя сказать, что полностью прошла, где ж гарантия, что она не проявится когда-нибудь снова? Я боялась, что одной неприятности, одного разочарования будет достаточно, чтоб мама опять нас покинула. Наверно, тот страх не прошел до сих пор.
Именно поэтому я так и не сказала маме, что больше не хочу работать моделью. Не знаю почему, но летом на пробах я жутко волновалась — раньше такого никогда не было. Мне не нравились чужие взгляды, неприятны были незнакомцы. Как-то на примерке стилист подгоняла мой купальник, а я вся съежилась от отвращения. Потом, конечно, извинилась, но это не сильно помогло. В горле снова встал ком.
Я не раз пыталась сказать маме, что больше не хочу работать, но все не решалась. Теперь я единственная осталась в модельном бизнесе. Трудно лишить человека того, что делает его счастливым, но еще труднее, если у него больше ничего не останется.
Так что неудивительно, что когда я через пятнадцать минут добралась до «Мейс Виллидж», то обнаружила там маму. И в который раз поразилась, какая же она маленькая. Правда, я все вижу несколько искаженно, поскольку ростом пять футов восемь дюймов.[1] Хотя все равно ниже сестер: Кирстен выше меня на полдюйма, а Уитни на два. Возвышается же над нами папа — шесть футов два дюйма. Поэтому когда мы всей семьей идем по улице, мама смотрится несколько странно, как выпавший из другой коробки кусочек мозаики.
Я затормозила у маминой машины и увидела, что рядом на пассажирском месте, скрестив руки на груди, сидит недовольная Уитни. Ничего удивительного в этом не было, так что я, вытащив из сумки косметичку, поспешила к маме. Она стояла у открытого багажника.
— Я б и одна справилась.
— Знаю, — ответила мама, не поднимая глаз, и вручила мне пластиковый контейнер с одноразовой вилкой на крышке. — Здесь фруктовый салат. Бутерброд сделать не успела. Садись.
Я открыла контейнер, попробовала салат и поняла, что умираю от голода. Что было неудивительно, поскольку съела я за завтраком совсем немного, а затем меня вырвало. Кошмарный выдался денек!
Мама вытащила из моей косметички набор теней и пудру.
— Уитни, передай, пожалуйста, вещи с заднего сиденья!
Сестра громко вздохнула и сняла с дверного крючка рубашки.
— Держи, — невыразительно сказала она.
Мама попыталась взять вещи, но не дотянулась, поскольку Уитни почти прижимала их к себе. Тогда за вешалки взялась я, но сестра не хотела их отпускать и на удивление крепко в них вцепилась. Наши взгляды встретились, и наконец она отдала мне вещи и снова отвернулась.
Я старалась быть терпеливой с Уитни. Говорила себе, что виновата не она, а анорексия. Но иногда провести четкую грань все-таки было очень трудно. Слишком уж Уитни напоминала прежнюю себя.
— Попей. — Мама передала мне открытую бутылку и забрала вещи. — И замри.
Я глотнула воды и постаралась не шевелиться, пока мама посыпала мое лицо пудрой. Затем, прислушиваясь к шуму машин на дороге, закрыла глаза, и мама нанесла мне тени и подводку, а затем, звеня вешалками, принялась перебирать вещи. Открыв глаза, я увидела розовый замшевый топ.
«Тсс, Аннабель! Это ж я».
— Нет! — твердо сказала я. Тверже, чем собиралась. Затем сосредоточилась и добавила обычным голосом: — Его я не надену!
Мама взглянула вначале на меня, затем на вешалку и удивленно спросила:
— Точно? Он же тебе так идет! И к тому же, по-моему, всегда нравился…
Я покачала головой, быстро отвернулась и уставилась на проносящийся мимо мини-вэн с наклейкой «Мой ребенок — прилежный ученик» на заднем стекле.
— Нет, — повторила я. И добавила: — Я в нем странно выгляжу.
— А… — Мама достала голубой топ с глубоким вырезом и с болтающимся ценником. — Как тебе этот? Залезай в машину и переодевайся. А то уже без десяти четыре.
Я кивнула и залезла на заднее сиденье. Сняла майку и замерла от ужаса.
— Мам!
— Что?
— У меня нет лифчика.
Мама, стуча каблуками по тротуару, подбежала к двери.
— Нет лифчика?
Я покачала головой и вжалась в сиденье.
— Он у меня в майку вшит.
Мама задумалась:
— Уитни! Дай…
— Нет!
Мама вздохнула:
— Детка, прошу тебя. Помоги нам, пожалуйста.
И вновь мы переживали за Уитни. Как и все последние девять месяцев. Через пару минут, показавшихся вечностью, она засунула руки под рубашку, вытащила через воротник бежевый лифчик и бросила его через спину. Я подняла лифчик с пола, надела и натянула поверх топ.
— Спасибо!
Но конечно, Уитни не ответила.
— Уже без восьми. Иди, малыш, — сказала мама.
Я вылезла наружу и подошла к ней. Мама протянула мне сумочку и внимательно осмотрела лицо.
— Закрой глаза.
Она осторожно сняла с моих ресниц комок туши.
— Ты прекрасна!
— Наверно, — ответила я, но мама так на меня посмотрела, что я добавила: — Спасибо!
Она постучала по часам:
— Беги! Мы будем ждать.
— Не нужно. Я и сама справлюсь.
Неожиданно заработал двигатель. Уитни прикрыла окно и высунула из него руку, постукивая пальцами по машине. На ней, как всегда, была кофта с длинными рукавами, из которых слегка выглядывали запястья: бледные и тонкие. Мама взглянула на Уитни, затем на меня.
— Я подожду, пока ты зайдешь, ладно?
Я кивнула и, нагнувшись, осторожно, чтоб не смазать помаду, поцеловала маму. Затем, дойдя до входа, обернулась. Мама помахала мне рукой, и я помахала ей в ответ. В боковом зеркале отразилось безразличное лицо Уитни. И тут у меня снова заболел желудок.
— Удачи! — закричала мама.
Я кивнула и снова посмотрела на сестру. Но она уже откинулась на спинку и исчезла из вида.
Глава третья
Уитни всегда была очень худая и стройная. Она от природы обладала фигурой и ростом модели. Кирстен подводили пышные формы, а меня спортивное телосложение и недостаточно высокий рост. Фотографы всегда говорили, что, несмотря на красивые лица, сняться для рекламы в серьезном печатном издании нам будет очень непросто. Уитни же была создана для этой работы.
И неудивительно, что, окончив школу, она решила попытать счастья в Нью-Йорке. Два года назад от нас уже уехала Кирстен. Она упросила родителей разрешить ей жить в Нью-Йорке с двумя девчонками из агентства, и те согласились, но при условии, что Кирстен поступит в колледж. Первое время сестре удавалось совмещать работу и учебу, но надолго ее не хватило. Пара роликов, реклама в печатном издании, и Кирстен забросила занятия. Однако серьезного дохода работа моделью ей не приносила, и приходилось подрабатывать официанткой в ресторанах и клубах.
