Кеннет Грант - Против света
Морли продолжал рассказ:
— Дело быстро замяли.
— Когда это произошло? — у меня пересохло во рту, и я с трудом выговаривал слова.
— Году в 47-ом. Ты тогда, кажется, уехал на Восток. Помню, я еще сердился, что ты не оставил адреса. Детали разбирательства мне сообщил приятель, юрист, работавший на Лейн. Они делали все, чтобы предотвратить огласку. Это были кости молодых женщин, так что поговаривали о колдовстве и прочей чертовщине. Но кто или что в двадцатом веке — тем более, в Лондоне — мог приносить жертвы крокодилу? Уж точно не Огюст Буше!
Морли говорил серьезно. Я оставил его раздумывать над этой загадкой, отныне ставшей и моей.
В начале осени я получил от главного архивариуса Ипсвича пакет официальных документов, связанных с Брандишем в Суффолке и поместьями Вайрдов. Разобрав кипу бумаг, я, наконец, обнаружил материалы дела.
В сопроводительном письме архивариус заверил меня, что не существует записей о рождении Маргарет Вайрд, но есть свидетельство, что Маргарет Абигайль Ла-виния Вайрд была обвинена в колдовстве и казнена 11 августа 1588 года. Материалы обвинения, рассматривавшегося на выездной сессии Суффолкского суда, утверждали, что она была «…замечена, когда гляделась в кривое зерцало, излучавшее сияние, а из оного зерцала тянулись к ней страшные щупальца и вылетали различные тени, от коих исходило мерзостное жужжание. Сама же она нередко сопровождала одну из сих тварей и, когда та разбухала до размеров чудовищных, похотливо совокуплялась с ней в Рэндловом лесу. И вставал тогда над лесом великий слепящий свет, и множество карликовой нечисти летало и ползало в Данвиче, смущая всех, кто таковое движение видел».
Один из летательных аппаратов, приземлившийся в Рэндлшемском лесу без малого четыре столетия спустя, перепугал американские вооруженные и безоружные силы, находившиеся неподалеку. Еще большую ценность для моих исследований представлял следующий абзац:
«Маргарет держала в своем доме в Фрэмлингеме тварь богомерзкую, рылом схожую с крокодилом. Замечена была за кормлением означенной твари и выводила ее для омовений в зловонном водбриджском болоте за Брандишем…»
Я был поглощен документом, но тут неожиданно явилась Маргарет Лизинг.
Ее визиты редко отличались своевременностью, и на этот раз она тоже пришла некстати. Я не знал, остаются ли в ее памяти события, которые она наблюдает в хрустальном шаре. С недавних пор она стала напускать на себя таинственный вид и с неизменной улыбкой, маскировавшей размах ее осведомленности о моей личной жизни, не сводила с меня взора, причем с таким бесстрастным любопытством, точно я сам превратился в шар.
Оставив бумаги на столе, я поспешно проводил ее в смежную комнату. Прежняя легкость наших отношений исчезла. Я ощущал настороженность, совершенно не свойственную Маргарет. Казалось, она стремилась передать мне какую-то информацию, но не могла сообщить напрямую. Наши беседы все больше напоминали поединок фехтовальщиков, беспрестанно отражающих удары противника.
Погода была приятно теплой, и я оставил застекленные створчатые двери широко открытыми. Занавески покачивались от дуновений ветерка. Внезапно Маргарет поднялась с кушетки со странной грацией рептилии. На стене висело овальное зеркало, в которое она стала пристально всматриваться. Я почувствовал, что в комнате потемнело, вдруг пронесся поток холодного воздуха, столь пронизывающего, что Маргарет задрожала и закуталась в манто. И тут произошло невероятное. Отражение ее лица подернулось рябью и стало растворяться в сияющем тумане, стелившемся по зеркалу, точно по глади встревоженного озера. Свет сделался ярче, туман вскипел и заклокотал, завитушки пара с тихим шипением поползли из овальной рамы. Я смотрел, парализованный, как Маргарет затягивает в воронку. Шусная дымка наполнила комнату, затуманивая солнечные лучи, пробивавшиеся в открытые двери. Затем мгла рассеялась, и я заметил на кушетке хрустальный шар, который Маргарет носила в кармане манто. Я не прикоснулся к нему, памятуя, что ей не нравится, если шар трогают посторонние.
Я окликнул ее, мозг мой оцепенел от нереальности происшедшего. В зеркале больше не было ничего странного — только въедливый запах остался в воздухе, прогорклый и тошнотворный. Лишь единожды встречал я подобное зловоние — в болотах Кабултилои*: смрад сгнившей рыбы, смешанный с вонью псины. Запах наплывал волнами, вызывая головокружение и острую тошноту. Я хотел отойти от зеркала, однако ноги мои увязли в полу, точно в трясине, а от тихой вибрации над ковром поплыли пузыри ядовитых испарений.
Вспомнив о судебных отчетах, которые я изучал перед приходом Маргарет, я направился в кабинет; ноги мои были буквально испакощены вполне осязаемыми миазмами. Что до Гримуара, то я спрятал его за рядом книг в библиотеке, находившейся на моем пути в кабинет. Мои внезапные опасения подтвердились: книга пропала, а на полке, возле места, где она лежала, я заметил следы липкой субстанции, капавшей на пол. Войдя в кабинет, я рывком открыл ящик стола, где лежали бумаги с магическими печатями и заклинаниями, переписанными из Гримуара. Они тоже исчезли. Я замер, потрясенный. До своего невероятного исчезновения Маргарет целый час неотлучно находилась рядом со мной. Я сел в кресло, отметив, что поток холодного воздуха развеял гнилостный смрад. Полагаясь на одну лишь память, я лихорадочно начал записывать все, что удавалось вспомнить об исчезнувших печатях и иероглифах.
В первый раз открыв Гримуар, я уловил тошнотворный запах, въевшийся в его страницы. Он пробуждал во мне смутные воспоминания о событиях, которые не удавалось воскресить в памяти. Удручающе неуловимые, они все же не отпускали меня, и перелистывая в памяти поблекшие листы с извивами рукописного шрифта и размашистыми магическими формулами, я чувствовал, что они нагнетают неописуемое безумие. На многих страницах имелись наброски искаженных, слегка напоминающих человеческие, фигур, извилистые контуры невнятных карт. Они были вычерчены каким-то цветным веществом, а знаки и названия местностей — если это были они — выделялись алым и зеленым. Несколько раз я находил изображения гротескных пауков с человечьими головами — все в искаженной перспективе, как на декорациях «Калигари».
Несмотря на солидное знание тайного символизма, я потерял надежду отыскать хоть что-то смутно знакомое. Но тут мне попался незакрепленный лист, вставленный между страниц. Он был другого оттенка, относительно недавнего производства, и его покрывали заметки, сделанные мелким почерком на чистейшем английском языке! Скорее всего, человек, расшифровавший Гримуар, вставил этот лист, отметив место, до которого добрался в переводе. Теперь я пытался напрячь память и записать прочитанное на этом листе. Но прежде чем представить изложение этого текста, я должен подробно описать предметы, найденные в кандлстонском склепе.
Помимо подсвечников, был еще миниатюрный треножник, к которому крепился камень странной формы. Его грани уходили внутрь под острыми углами, и он излучал сияние, словно в глубине порхал кроваво-красный огонек. Меня поразил этот камень: столь похожий и в то же время так отличавшийся от хрустального шара Маргарет. Во многих отношениях противоположность камню Маргарет, он был, в каком-то непостижимом смысле, его двойником. Треножник напоминал клубок змееподобных существ, которые при ближайшем рассмотрении оказались щупальцами осьминога, головой которого служил камень. Вся эта конструкция выглядела весьма неприятно. Она производила впечатление живого и подвижного существа, а преломление света в глубинах камня придавало ему жутковатую одушевленность: «слепой и идиотский хаос в центре бесконечности», как говорил Лавкрафт. Только в этом случае хаос не был слепым. В центре луковичной головы сиял и пульсировал «сновиденный глаз». Я инстинктивно приложил предмет к уху и тут же отдернул. Изнутри доносился звук, похожий на вой ветра в проводах, изредка сменявшийся безумным хихиканьем, а затем переходивший в многоголосый резонирующий крик. Это завывание напоминало мне кошмарную колыбельную и смутные ощущения, навеянные отвратительными запахами Гримуара.
Вой затих, но жуткие образы, вызванные им, сохранились в металле и камне, их воздействие не завершилось. Странная дремота смыкала мои веки, но тут один из подсвечников свалился на пол, разрушив чары, навеянные магическим камнем.
После мучительных попыток вспомнить и описать комментарии, столь удачно предложенные неведомым переводчиком, я почувствовал, что мне оставлен только такой выбор: неестественный сон с неотступными кошмарами или же нескончаемое погружение в преисподнюю, озаренную зловещей Звездой, — если воспользоваться выражением переводчика Гримуара, «искусственным светилом, созданным в прежние зоны магистрами магии». Об этой звезде в Гримуаре говорилось следующее:
