Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2013)
Вася пьет чай, телевизор шутит без умолку на всех программах и сам же над своими шутками смеется. Вася его не слушает, Вася думает, неплохо было бы выпить, но ничего нет. Когда наломаешься хорошо, всегда хочется выпить. Сегодня он с утра, темно еще было, вышел на работу. Он утром так и сказал сам себе — “ну, за работу, Василий Николаич”, надел варежки и шагнул за дверь. Пять ходок сделал и закончил, считай, уже в темноте. Хорошо было бы рюмки три-четыре махнуть, грузди еще есть, груздями бы закусил. Васе скоро шестьдесят пять, и он много не пьет — голова что-то не то, всегда уже болит с похмелья.
Он опять представляет, как Сева-художник весной или летом приедет, откроет избу, пройдет во двор, может, сразу и не заметит, он уже и забыл, наверное, про этот шифер, но потом, конечно, увидит. Васе опять становится страшновато, он пока возил, все время представлял себе что-то такое, и ему прихватывало низ живота, он останавливался, осматривался, но потом хмурился, материл себя и пер дальше.
— Не придет он никогда! — говорит Вася громко вслух и, решительно подчеркивая справедливость мысли, встает с табуретки, будто собираясь куда-то идти, но тут же садится — спину поламывает от усталости. — Даже спросить не придет, — бормочет, кряхтя. — Привезет новый молча, и все. Интересно, попросит помочь разгрузить?
Вася успокаивается, он хорошо знает художника. Денег займешь — можно не отдавать, не спросит никогда, а потом опять дает, как будто ты ему не должен. Вася не злоупотребляет этим делом, а вот Иван-свинья часто там кормится. То надо, это, Сева, выручай по-соседски! И смотрит, как побитая виноватая собака, которая, сука, тут же и укусить готова. Такой уж у Ивана характер.
Васю как будто мучит совесть, но все равно приятно на душе делается. Даже скорее приятно, чем совестно. Двадцать семь листов, новенький, гладкий. И никто, — Вася улыбается и мелко качает головой и даже плечами, не веря своему счастью, — никто не встретился. Если бы встретился, сказал бы, что в лесу нашел осенью, решил вот по снегу перевозить. Кто-то, мол, скоммуниздил да в лесу спрятал, строители-молдаване скорее всего, что веранду москвичу пристраивали… Он эту фразу сто раз про себя прокрутил, пока таскал. Иногда ему виделось, что вот он тянет сани по своему следу, а впереди на этом следу сам Сева стоит. Вася мысленно поднимал голову и строго и даже зло смотрел на художника, что, мол, на пути встал. И Сева уступал дорогу. Вася его не боялся. Он хорошо это понимал. Вот если бы Иван встал на пути. Ивана — хотя шифер, конечно, не его — Вася боялся. Иван — Васин ровесник, жил с женой на другом конце деревни. Так-то они были вроде как приятели, иной раз, по случаю, и водки выпьют, но про шифер Васе очень не хотелось, чтобы Иван узнал. Наверное, потому, что вместе разгружали, и Иван тоже видел, где ключи Сева держит, то есть этот шифер получался как бы общий у них с Иваном. Не хотелось… Он из-за этого даже круг немалый сделал по задам и речку переходил в неудобном месте — снега по пояс.
Хуже всего, однако, что Вася не знает, куда ему этот шифер девать. Он ему не нужен. Все крыши целые, слава богу. Года, конечно, через три или четыре можно будет задний двор перекрыть. Он думает дальше и понимает, что это целая история — положить туда шифер: стропила гнилые, не выдержат. Да и дурость выйдет — дом под рубероидом, а двор под шифером…
Так-то оно так, а все равно настроение хорошее. Не объяснить, а хорошее. Всё — приобретенье! Васе само слово нравится. Брел-брел и приобрел! — бормочет он про себя. Пригодится. А не я, так Иван забрал бы… Вася сел на койку, стал снимать носки. Надо завтра съездить в район, купить водки… Подумал и зевнул так, что челюсть хрустнула на всю избу. Вскоре он уже храпел сном праведника. У него так всегда бывало после хорошей работы.
Утром по темноте еще пошел к Ивану — доехать до соседней деревни, куда ходил автобус в райцентр, — у Ивана был трактор. Ноги в сенях обмахнул веником, зашел в избу, поздоровался. Настроение хорошее. Если бы не шифер, а что другое, он Ивану обязательно похвастался бы. Выпили бы, может. Но тут — дело-то неплохое, а не признаешься.
Иван, сухощавый высокий мужик, заканчивал завтракать. Вытер масляный рот обратной стороной мозолистой, корявой ладони, посмотрел на Васю с прищуром.
— Здорово, сосед! — так сказал врастяжечку, что Вася сразу подумал — все знает!
Сел на табуретку, соображая, что сказать. Хотелось что-то совсем постороннее, далекое отсюда и от шифера сказать.
Кот ластился к ногам Ивана, урчал, терся головой о тапочек.
— Надо… эта… у тебя забрать кота, — пошутил вдруг Вася.
— Чегой-то? — Морда у Ивана смотрела не мигая и продолжала оставаться ехидной.
— А ты его не кормишь! Сам-то нажрался, а кота?
— Так чего же ему… сметаны? — Иван опять посмотрел на Васю, как на кота, стащившего ту самую сметану.
Все знает про шифер, понял Вася и вспотел.
— Сметаны ему неплохо бы, а так он околеет… — сказал просто так, раздумывая, может, признаться про шифер. По-свойски так сказать, что перевез, мол, к себе, крышу надо крыть.
— Не околеет. У Нинки чего-нибудь стащит. У нас только отвернись, да, Вась? — обратился Иван к коту. Погладил его ногой.
— Так что же ты его не прибьешь?
— За что же?
— А… не воруй! — Язык у Васи на что-то наткнулся во рту. Он закрыл рот и осторожно пощупал языком, что это…
— А ты плохо не клади, и не утащат! Чего пришел-то? — Иван встал, снял с вешалки ватник, достал из кармана сигареты и шагнул за порог.
Через час он остановил свой “Беларусь” у автобусной остановки, Вася, покряхтывая, выбрался из неудобной одноместной кабины, где он сидел, считай, на колесе. Пакеты, взятые для магазина, вытряслись из кармана на снег.
— Когда обратно? — спросил Иван, прикуривая очередную сигарету.
— Часа через два-три, — прикинул Вася, — а ты не здесь будешь, может, дождешься? Бутылочку возьму…
— Не знаю, заеду сейчас к сыну… — ответил Иван неопределенно, захлопнул дверцу и, свернув в деревенскую улицу, газанул-затрещал так, что собаки в ближайших домах замолкли и кинулись по будкам.
Конечно, никаких два-три часа не получилось. Пока ждал автобуса до райцентра, потом ехали долго. На рынок, в магазин… и все это время не шла у Васи из головы наглая Иванова улыбочка. Вася прямо ее боялся. Сам не знал почему. Все время про нее думал. Так разволновался, что, когда ждал обратного автобуса, зашел в столовую и выпил там пива, салатом закусил. Потом за остановкой и своей водки добавил. Так что в автобус садился веселый и успокоившийся. Ну что Иван? — спрашивал сам себя. Иван и Иван! — отвечал.
Потом шел семь километров пешком до деревни и еще добавлял из горлышка. Вечерело быстро, дорога была толсто укрыта пушистым снегом, и их утренних следов не угадать было. Хорошо, думал Вася, этот снежок за меня — теперь у Севкиного дома никаких следов не разберешь! Снег то прекращался, то снова завешивал тюлем сереющее уже небо. Вася останавливался, смотрел, выпивший и чувствительный, как тихие стаи уставших снежинок медленно опускаются в прогал лесной дороги. На ольшины, дугами согнутые под тяжестью снежных шапок, на сосны, которым эти шапки очень даже подходили. Мороз заворачивал.
Отпирая хату, увидел, что метла стоит не на своем месте. Пьяный-пьяный, а спустился с крыльца посмотреть — кто это тут был, чего мёл? Так и дошел до шифера — у него все время предчувствие было. Один сломанный лист прислонен к стене дома. Самой кучи не было. Он закрутил головой, зачем-то полез по сугробу дальше за дом… Не было! Только этот, косо, поперек сломанный лист.
Сердце у Васи оборвалось, потом застучало так, что в висках зашумело. Он сжал зубы и двинулся решительно к калитке, но, открыв уже ее, остановился. Шапку сдвинул на затылок. Нехорошо! Ой, Ваня, нехорошо! Про Ивана он сразу понял, кому еще-то? Он вдруг уткнулся под ноги и стал внимательно изучать следы. Если Иван — следы трактора будут… Та-ак… Не видно было, сумерки зимние совсем загустели. Вася сбегал за фонариком, ходил, светил. Никаких, так, чтобы понятно было, следов не было — все уже было под снегом, каким он любовался. Какой вроде бы был за него…
Вася зашел в хату, взял оставшиеся полбутылки для начала разговора, но вдруг задумался: получается, если это он стащил, он моей же водкой и обмывать будет? Сел. Налил немного в стакан. Замер над ним. Потом, вспомнив о пропаже, затряс в обиде головой и выпил. Встал и пошел к Ивану.
Вася до сорока пяти проработал инженером по технике безопасности на небольшой фабрике в столице, потом оформил какими-то хитростями инвалидность и уехал в деревню. В городе остались у него жена и двое детей, но они не ездили, и их никто не видел. Вася к ним тоже не ездил и жил сам по себе. Жил, кстати, только на пенсию. Огород сажал, одежду латал-перелатывал — кто его в деревне видит, — а всякое свободное время шел в лес, на речку или на озеро и обязательно, у него такое правило было, приносил что-нибудь себе во двор. Рыбы, грибов-ягоды, коряжку для ручки… чего-ничего, а пустой не приходил.
