Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен
«Вы купили эту квартиру или снимаете ее?» — спросил он, уже идя к выходу и с интересом осматривая их жилье. Его вопрос, казалось, их удивил. «Ни то, ни другое, нам просто предоставили ее за очень низкую плату». — «И у вас нет никакой другой квартиры?» Оказалось, что нет — за все эти годы они ничего не накопили. Молхо захотелось снова взять ее руку в свою. Теперь ее рука показалась ему необыкновенно мягкой и гладкой. «Ну, так, может, еще увидимся, — сказал он, стараясь говорить как можно небрежней, но внутренне сжимаясь при виде ее мертвых седых волос. — Может, я и сам еще приеду в Иерусалим».
Ури проводил его к лифту, по-прежнему заполненному детишками в белых рубашонках, которые, видимо, этой своей непрерывной ездой, вверх и вниз отыгрывались за вынужденное безделье прошедшего субботнего дня. «Шумно у вас здесь», — пожаловался Молхо и попытался погладить по голове одного из малышей, но тот с ужасом отпрянул от его руки, и его товарищи залились громким смехом. Они снова вышли во двор, где, несмотря на поздний час, было полным-полно людей и сновали туда-сюда машины. Молхо показалось, что его разглядывают с любопытством и провожают удивленными взглядами. Встречные поздравляли их с наступлением новой недели, но Ури шел молча, не останавливаясь, механически кивая на ходу встречным, как будто напряженно о чем-то размышляя, и Молхо с огорчением подумал, что, наверно, он все-таки их разочаровал. Он открыл дверцу машины, но что-то все еще удерживало его. «Как странно то, что ты придумал! — захлебнулся он вдруг в волнении. — Я потерял жену уже десять месяцев назад, а мне все еще трудно это пережить, трудно снова сойтись с кем-нибудь. Как будто мне отрезали руку, а она все еще болит. Мне выпали тяжелые годы, и все это время я молчал, и поэтому сейчас я вынужден быть очень осторожен. Ты не поверишь, но два месяца назад в маленьком городке в Галилее мне показалось, что я влюбился в маленькую девочку, можешь себе представить? В настоящего ребенка, в черную индийскую девочку. Странно все это…»
Ури слушал его, глядя исподлобья. «Дайте мне подумать, — продолжал Молхо с какой-то горечью. — И вы тоже подумайте. А тогда мы, возможно, и правда сможем попробовать, но только медленно, очень медленно. Вы уверены, что я подхожу для этого? А что, если бы моя жена не умерла? Как бы вы поступили тогда? Кого бы вы тогда выбрали?»
Но Ури по-прежнему молчал. Он застыл с прикрытыми глазами, как будто думал о чем-то совершенно другом. Молхо вдруг увидел, что совсем рядом с ними, у стены, стоят трое парней в белых рубахах и черных шляпах, с большим интересом прислушиваясь к их разговору. «Езжай с миром, — тяжело вымолвил наконец Ури. — Я тебе еще позвоню». Молхо послушно включил мотор, медленно сдал машину назад и в большом зеркале перед собой увидел огромный квартал, весь усеянный огнями. Как будто тысячи глаз следили за ним.
К счастью, на автостраде из Иерусалима в Тель-Авив и потом до самой Хайфы шел сплошной поток машин, и это не давало ему заснуть за рулем, хотя он и ощущал сильную усталость. Встречные огни непрерывно летели ему навстречу. Он вел машину медленно. С прибрежного шоссе он видел многочисленные костры, пылавшие на берегу моря, и чувствовал облегчение, что он не один в ночной темноте. На въезде в Хайфу он решил свернуть к морю и вышел, чтобы пройтись по берегу, среди горящих костров, вдыхая влажный и жаркий воздух хамсинной ночи. Ему хотелось плакать, хотелось припомнить свою давнюю школьную любовь, чтобы обрести в ней силу для новой, повторной. «Ну пусть я даже не женюсь на ней, в конце концов, — думал он. — Пусть бы только побыла со мной какое-то время и разбудила меня».
Домой он вернулся после часа ночи и с удивлением увидел, что в салоне горит свет. Он вспомнил, что младший сын собирался ночевать у товарища, — наверно, что-то забыл и вернулся. Все ящики в салоне были выдвинуты, телевизор сдвинут с обычного места, тяж одного из жалюзи грубо порван, как будто сын изрядно здесь побушевал. Может, действительно найти ему какой-нибудь интернат? Но Молхо слишком устал, чтобы обдумывать эту идею, и, отказавшись от душа в надежде сохранить ощущение ее мягкой, теплой руки, торопливо разделся догола и лег в кровать. Однако, погасив свет, он вдруг увидел на противоположной стене уродливый пустой квадрат, оставшийся после снятой картины, и только теперь понял, что его обокрали. Он включил все лампы, тщательно обследовал дом и обнаружил, что в квартире действительно не хватает некоторых вещей — не было красивого дорогого магнитофона со стереофоническими наушниками, исчезли электрический чайник и будильник, все шкафы были распахнуты, вор, очевидно, хотел забрать и телевизор, но почему-то передумал в последний момент. Пока Молхо поспешно натягивал трусы и брюки, он заметил, что на стенах не хватает еще нескольких картин. В нем проснулось злобное, грызущее раздражение. Он снял трубку и позвонил в полицию. «Позвоните утром, — равнодушно ответил дежурный, — а пока не трогайте там ничего руками». И Молхо сухо сказал: «Я уже трогал».
Он вышел на балкон. Внизу, в вади, тоже горел костер, и он подумал, что вор, возможно, все еще прячется где-то там, в кустах, может быть, даже смотрит сейчас на него. Он погасил свет и еще немного постоял в темноте.
Рано утром в дверь позвонили. Сосед стоял с перекинутой через руку большой старой шубой покойной жены, слегка порванной и мокрой от росы, — он нашел ее на заборе и был уверен, что она выпала из окна квартиры Молхо. «Неужели они пытались забрать даже это старье?!» — возмутился Молхо и осторожно, стараясь не оставлять отпечатков, взял шубу самыми кончиками пальцев. Он объяснил изумленному соседу, что ночью его обокрали и вот-вот должна прибыть полиция. «Отпечатки пальцев? — усмехнулся сосед. — В таком случае они еще, чего доброго, и меня заподозрят!» Но Молхо уже спешил вниз, в вади. Однако там ничего больше не нашлось.
Кража занимала его мысли на протяжении всего дня, и он совершенно забыл о событиях предшествовавшей субботы. Полицейские прибыли только в полдень и лениво записали его рассказ. Место, через которое вор забрался в дом, установили сразу — это оказалось окно в спальне. «Как вы полагаете, это был случайный вор или кто-то из знакомых, кто знал о ваших картинах?» — спросили полицейские у Молхо, но, когда выяснилось, что картины не представляли собой особой ценности, разве что «сентиментальную», как они это определили, их интерес к произошедшему увял окончательно. К вечеру приехал страховой агент, долго рассматривал квартиру и еще дольше торговался о ценах на украденные вещи, а перед уходом потребовал, чтобы Молхо поставил на окно в спальне решетку. Соседи, тоже обеспокоенные взломом, посоветовали Молхо установить в доме сигнализацию, и назавтра он спустился в Нижний город [25], чтобы выяснить, что есть в продаже и по какой цене, но в конце концов отказался от этой идеи, развеселившись при мысли, что ему самому придется, как вору, пробираться в туалет, чтобы ненароком не включить сирену. Молхо поинтересовался ценами на оконные решетки, но, обнаружив, что разброс в них довольно велик, решил заняться этим вопросом основательней. Пока что он не представлял себе даже, какой формы решетку хотел бы поставить. Он посоветовался с сыновьями, но те высмеяли саму идею решетки на окнах и не проявили никакого желания участвовать в этом деле. Тещу он сам не хотел вовлекать в эту историю, чтобы лишний раз ее не волновать. Раньше все такие вопросы решала его жена, но теперь ему предстояло самому принимать все важнейшие решения по дому. Он подумал было отложить вопрос о решетке до возвращения дочери из-за границы, но его томило опасение, что вор может предпринять еще одну попытку.
Стояла прежняя жара, и Молхо все ждал сигнала из Иерусалима, бросаясь к телефону на каждый звонок и каждый раз с облегчением убеждаясь, что это еще не они. Но во вторник вечером это все-таки оказался Ури, голос которого звучал неразборчиво, перекрываемый невнятными звуками каких-то отдаленных чужих голосов. «Меня обокрали, — первым делом сообщил Молхо, — в ту самую ночь, когда я был у вас». Но Ури, казалось, пропустил это сообщение мимо ушей. Он спросил, когда Молхо думает приехать в Иерусалим. «Не знаю, — ответил Молхо. — Я еще ничего не планировал. Может быть, лучше, чтобы вы приехали сюда». — «Хорошо, — согласился Ури: — Можно и так. Когда тебе удобно? Утром или после обеда? А может, ты предпочитаешь вечером?» Молхо растерялся, вопрос поставил его в тупик, он не знал, что ответить. «До которого часа ты работаешь? — спросил Ури. — До трех? И наверно, еще спишь после обеда, да?» Голос Ури почему-то казался усталым и даже как будто рассеянным. «Да, я привык подремать после обеда, — сознался Молхо. — Но это не обязательно». — «Так что, если мы приедем в четыре-пять, тебе удобно?» — «Прекрасно, — поспешно сказал Молхо. — Я приеду за вами на центральную автобусную станцию, чтобы вы сэкономили время, только позвоните мне перед выездом». — «Скажи мне, а когда уходит последний автобус из Хайфы в Иерусалим?» — вдруг спросил Ури. «Не знаю, — сказал Молхо. — Но я могу выяснить. Я сам никогда не ездил в Иерусалим автобусом, но я постараюсь выяснить. — Теперь на другом конце линии воцарилось долгое молчание. Молхо испугался, что Ури обиделся. — Может быть, вы переночуете у меня? — мягко сказал он. — У меня в доме полно свободного места». Однако его идея не вызвала восторга на другом конце. «Нет, для меня это будет сложно, — отозвался наконец Ури. — Но не исключено, что Яара действительно захочет остаться на несколько дней». — «Замечательно! — немедленно поддержал Молхо. — Прекрасная идея! В самом деле прекрасная». Но Ури почему-то не стал развивать эту мысль и снова поинтересовался, не может ли Молхо сам приехать в Иерусалим. «Я готов приехать, — сдался Молхо. — Скажем, в субботу». — «В субботу? — удивился Ури. Его голос звучал очень странно, как будто он все время думал о чем-то другом. — В субботу тебя у нас забросают камнями. Лучше приезжай на исходе субботы, как в прошлый раз». — «Снова на исходе субботы? — переспросил Молхо. — Но зачем? Что мы будем делать?» На том конце опять наступила тишина, слышны были только шорохи в трубке. «Да, ты прав, — каким-то далеким голосом откликнулся Ури. — Это ничего не даст. Знаешь что? Дай мне еще подумать. Сейчас я немного устал. Я позвоню тебе в другой раз».
