Владимир Романовский - Богатая белая стерва
КИНГ. Про Питтсбург я знаю.
Уайтфилд кладет ногу на ногу и поворачивается в профиль к Кингу.
УАЙТФИЛД. Знаете в чем ваша проблема, Инспектор? Вы не умеете отдыхать. Ничто вас не радует. Мысли ваши безнадежно перегружены злом, совершенным другими, не говоря уже о зле, за которое ответственны вы лично. Вам нужно научиться расслабляться. Люди умеют забывать. Мы так устроены. Можете вы вообразить себе, что было бы, если бы вся страна начала бы помнить все мелочи и детали? Мы превратились бы в нацию депрессивных маньяков, режущих друг другу горло.
КИНГ. Я умею забывать.
УАЙТФИЛД. Ну да?
КИНГ. Да, умею. Но, в отличие от многих, я знаю, где следует искать забытое, если оно мне вдруг понадобилось. Например, я никогда не прихожу к вам, не наведя предварительно кое-какие справки. Просто чтобы развлечь хозяина. Ваш партнер должен был прибыть в Питтсбург на вертолете. Вы намеревались встретить его при посадке. Но вы опаздывали. Вы позвонили и объяснили, что вы приедете на поезде, позже. Когда вертолет разбился, вы ехали себе по рельсам, ту-ту, а партнер ваш погиб.
УАЙТФИЛД. Трагический несчастный случай, Инспектор. Я потерял хорошего друга. Ваши инсинуации не делают вам чести. Вы не очень-то благородны.
КИНГ. Не мне судить, разумеется. Хотя что-то в этом несчастном случае меня насторожило. Уверяю вас. Я подумал — а не навести ли справки.
УАЙТФИЛД. Навели?
КИНГ. Выждал время и навел.
УАЙТФИЛД. И нашли, к огромному своему сожалению, что никаких подтасовок не было.
КИНГ. Нашел, что у пилота была большая семья. Также я нашел, что у него были большие долги, и что он был должен долговой акуле из мафии. Ему уже угрожали.
УАЙТФИЛД. Правда?
КИНГ. Да. Не грустите. Более того, он застраховал свою жизнь на три миллиона долларов в пользу своей супруги.
УАЙТФИЛД. Действительно так?
КИНГ. О да. Также, я нашел упоминание в его контракте с вертолетной компанией, что в случае его гибели в результате аварии, семья его будет получать триста тысяч долларов ежегодно в течении двадцати пяти лет. И гарантию дали вы. Там стоит ваша подпись.
УАЙТФИЛД. Моя подпись?
КИНГ. У меня есть копия.
УАЙТФИЛД. Где вы взяли эту копию?
КИНГ. У вас в столе лежала. В офисе.
УАЙТФИЛД. В каком офисе?
КИНГ. В том, что этажом выше.
УАЙТФИЛД. А ведь это криминал, Инспектор.
КИНГ. Безусловно. Но за все эти годы я научился подходить к таким вещам без предубеждения.
УАЙТФИЛД. А не позвонить ли мне вашему начальству?
КИНГ. Я бы не рекомендовал вам поступить так, Уайтфилд.
УАЙТФИЛД. Почему нет?
КИНГ. Потому что в таком случае мне пришлось бы… хмм… применить давление.
УАЙТФИЛД. Давление? Что вы имеете в виду?
КИНГ. Физическое.
УАЙТФИЛД. Ну да? Не думаю, что вы осмелились бы применить физическое давление к своему начальнику.
КИНГ. К вам, Уайтфилд.
УАЙТФИЛД. Ко мне. Вы думаете, это вам удалось бы? Трудности не возникли бы?
III.Уайтфилд был уверен в себе. Как многие люди с хорошим доходом, он имел много свободного времени, и значительную часть этого времени посвящал физическому самосовершенствованию. В сорок шесть он был крепок, мышцы имел округлые и очень сильные, тренированные. Черный пояс — карате и айкидо. Он не курил. Пищу употреблял в основном здоровую, а в тех случаях, когда приходилось есть неправильно (в основном на деловых встречах), мощная иммунная система и прекрасный метаболизм легко нейтрализовали все негативные эффекты. Он был по крайней мере на тридцать фунтов тяжелее Кинга (худого, долговязого, заядлого курильщика). Уайтфилд был уверен что, по крайней мере в данный момент, ему нечего бояться. Он ошибался.
Инспектора тренировали эксперты — учили, как следует правильно уродовать людей просто чтобы донести до их сознания свою точку зрения, и как ломать почти все кости в теле противника за три секунды, не оставляя при этом царапин и синяков на коже.
Уайтфилд не был готов. Он сидел себе удобно и небрежно в своем любимом антикварном кресле, беседуя остроумно и получая от беседы удовольствие, глядя спокойно на инспектора, сидевшего напротив, через стол. В следующий момент он лежал на полу, лицом вниз, рука завернута за спину, с утонченной болью в шее, плече, и позвоночнике.
— Я хочу, чтобы ты сказал — тихо и отчетливо, — услышал он голос Кинга за собой и над собой, — следующие слова. Я подлый хамоватый [непеч. ]; я плохо воспитан и не умею себя вести в обществе приличных людей. Говори.
Боль усилилась. Невольный выкрик выскочил у Уайтфилда изо рта и тут же затих — Кинг вдвинул лицо своего супостата в ковер. Убрав руку с головы Уайтфилда, он спокойно сказал:
— Я слушаю.
— Я хамоватый подонок…
— [непеч.]. Подлый хамоватый [непеч.].
— Подлый… Ай! [непеч. ]!
Лицо ему снова вдавили в ковер, и снова боль завибрировала — на этот раз во всем теле. Он повторил, как мог, подсказанные Кингом слова. Кинг поднял его на ноги, бросил в кресло, и снова сел напротив — спокойный и любезный.
IV. ИНТЕРВЬЮ РОБЕРТА КИНГА С ДЖОЗЕФОМ ДУБЛЬ-ВЕ УАЙТФИЛДОМ, ПРОДОЛЖЕНИЕ
КИНГ. Мне хотелось бы, чтобы вы оценили один музыкальный опус и высказали бы свое мнение.
Он пододвигает кожаную папку Уайтфилду. Уайтфилд берет папку, открывает, бросает враждебный взгляд на инспектора, трет плечо, пытается сконцентрироваться.
УАЙТФИЛД. Что это?
КИНГ. Это я и хочу выяснить. Скажите мне все, что думаете. Мне нужна подробная оценка. Но сперва изучите внимательно. Не спешите.
УАЙТФИЛД. Вроде бы фортепианная музыка. Нет, скорее оркестровая пьеса в переложении для фортепиано.
КИНГ. Хорошее начало. Продолжайте.
УАЙТФИЛД. А что еще вы хотели бы услышать? Не понимаю.
КИНГ. Все, что вы посчитаете нужным сказать об этом опусе. Ну, например — как он вам? Хорошо, плохо, средне?
Уайтфилд смотрит на Кинга подозрительно, затем снова на ноты. Он вынимает манускрипт из папки, держит его на весу левой рукой, вглядывается. Он хмурится и какое-то мгновение выглядит удивленным. Он кладет пальцы правой руки на воображаемую клавиатуру, но тут же спохватывается и с ненавистью смотрит на Кинга.
КИНГ. Никаких проблем. Вон у вас рояль стоит. Попробуйте на рояле, я только за.
УАЙТФИЛД. Я не умею играть на рояле.
Инспектор откашливается и закатывает глаза. Уайтфилд злится.
КИНГ. Расскажите это ребятам в моем офисе. Они часы проверяют по вашим ежевечерним концертам.
УАЙТФИЛД. Простите, как?
КИНГ. Каждую ночь, когда вы дома. С одиннадцати до полуночи. Они слушают вас больше года. За это время они превратились в настоящих экспертов. Теперь они запросто отличают Листа от Скрябина, знают все о знаменитых пианистах, обожают Пеннарио и недолюбливают Ван Клайберна.
Болезненная пауза.
УАЙТФИЛД. Мой дом прослушивается?
Еще пауза. Инспектор думает.
КИНГ. Сделайте это для меня. И я уберу микрофоны.
Еще пауза.
УАЙТФИЛД. А когда вы… Зачем?…
КИНГ. Когда жучков наставили? Не помню. Кажется, года два назад. А что?
УАЙТФИЛД. Что вам от меня нужно, Кинг?
КИНГ. Мне нужно, чтобы вы оценили эту музыку. После этого я уберу жучки и оставлю вас в покое. Честно сказать, мне ваше общество надоело… С условием, конечно же, что вы будете вести себя хорошо. Никаких убийств больше. Ни одного. Сделайте мне одолжение, Уайтфилд. Ублажите меня. Если вы откажетесь меня ублажить, вы пойдете в тюрьму. Неужели у вас жалости нет, совсем никакой?
Пауза.
УАЙТФИЛД. Жалости? (сердито) К кому? (еще злее) Вот что, запомните раз и навсегда, я никого никогда не убивал…
КИНГ (перебивая). Ко мне. Жалости ко мне. Представьте себе, что будет, если я отправлю вас в тюрьму. Все строительные участки — брошены. Сколько людей без работы! Очереди за пособием, растянувшиеся на многие мили, безутешные дети ревут, инфаркты и разводы повсеместно. Вы хотите, чтобы все это было на моей совести? Вы жестоки, Джозеф. Вы бессердечная свинья. А теперь извольте концентрироваться на музыке, или, клянусь, я сверну вам шею здесь и сейчас, и наконец-то избавлюсь от вас, поскольку десять лет общения с вами — это очень много, Уайтфилд, честное слово.
Некоторое время Уайтфилд раздумывает, по всей видимости, над тем, что ему сказали. Он пожимает плечами, смотрит в ноты, но внезапно поднимается на ноги, и, опираясь на стол, смотрит Кингу в глаза.
УАЙТФИЛД. А где гарантия, что вы не нарушите обещание и в этот раз? А?
Пауза.
КИНГ. Слово чести.
Пауза. Уайтфилд снова берется за манускрипт. Изучая его, он медленно идет к кабинетному роялю в углу, открывает крышку и пробует клавишу. Играет пассаж правой рукой, сбивается, пытается сыграть еще раз. Хмурится, садиться на скамейку, ставит ноты на подставку, и играет весь пассаж всерьез. Берет манускрипт, переворачивает страницу.
