Тулепберген Каипбергенов - Каракалпак - Намэ
— Ты и вправду хочешь, чтоб мать твоя жила долго и счастливо? — спросил гость.
— А как же? — удивился сын, — Разве есть у вас повод сомневаться в моей искренности?
— Не сердись, сынок, — продолжал гость, — но повод такой есть. Когда бы и впрямь желал ты счастья своей матери, то не мешал бы ей выйти замуж за хорошего человека.
— Как вы смеете говорить такое?! — вскипел парень. — Как вы посмели так подумать о ней?!
И до того рассвирепел, что готов уже был с кулаками броситься на гостя, а то даже, как ты, мог и топор ухватить. Но тут открылась дверь комнаты и вошла мать того парня. Вошла и сказала:
— Не спорь с гостем, сынок, он говорит правду.
И только после этих слов парень понял, что много лет он терзал и мучил свою мать. Ведь можно терзать и мучить человека не только злобой, но и любовью.
В другой раз. Мы сидели в кабинете Адылова и занимались синтаксисом каракалпакского языка, когда вдруг резко распахнулась дверь и в кабинет ворвался парень лет семнадцати- восемнадцати, то есть наш ровесник.
— Товарищ судья, — заявил он прямо с порога, — почему нарушается справедливость?
Не гони коня, джигит, — перебил его Адылов. — Сядь я рассказывай все по порядку.
— В нашем ауле жила девушка. Звали ее Гулипа. И была она мне как старшая сестра. Во всем я ей помогал. Даже письма тайком ей носил от того парня, ну, в которого она влюбилась. А полюбила она его очень сильно. Очень… Даже гулять ее провожал, когда хотела она с тем… ну, с парнем с этим встретиться. Если я был рядом, то родители ее ни о чем таком не догадывались, то есть ничего не подозревали и легко отпускали ее погулять. Мы обычно шли собирать хворост в лес за аулом. Я собирал хворост и для себя и для нее, а она там с парнем этим встречалась.
Тут, значит, началась война. И ему пришла повестка. Гулипа хотела даже с ним на фронт идти, но ее не взяли.
В общем, беременная она уже была. Когда узнали об этом, аксакалы привели ее в дом к тому парню и их поженили.
Прошел месяц, как наши джигиты уехали на фронт. От всех письма пришли. А от него — нет. От него одного не было писем, понимаете?
Прождали еще месяц. Два. Три. А писем все нет и нет. Она плакала, думала, что его убили.
А потом вдруг приехали два милиционера и сделали обыск в доме того парня, в том доме, значит, где теперь жила Гулипа. Милиционеров спрашивали: что случилось? Но они ничего не сказали. А назавтра привели под конвоем человека, которого поймали в лесах. В ауле поговаривали, что в лесу прячется кто-то и ночами ворует овощи с огородов, а еще овец и коз тоже ворует. Он был весь заросший до самых глаз. Волосы торчали во все стороны. И лицо такое грязное, что вовсе черное. А когда мы пригляделись, то оказалось, что это он…
Он убежал по пути на фронт и прятался…
Гулипа но стала даже с ним разговаривать. А потом подошла ко мне и шепнула: «Не хочу рожать от предателя».
Я ее уговаривал: «Не делай этого, сестрица Он будет не его, а твоим ребенком. А ты ведь хорошая».
Она мне ничего не ответила. Я всю ночь переживал. Места себе не находил. А утром…
Вообще она всегда поднималась пораньше и шла в хлев, чтобы, значит, почистить там. Они скотлну держали…
Когда я в хлев вбежал, она уже в дальнем углу лежала… А на животе у нее камень — жернов от ручной мельницы… Тяжелый. Мертвая она уже была… И это, ну, понимаете, струйка крови… Ну, между ногами… Текла…
А этого парня я вчера увидел в городе. Почему его отпустили? Почему?!
— Указ вышел об амнистии дезертиров.
— Но он же не только дезертир. Из-за него два человека померли… Погибли два человека! Он виновен в этом!.. А он тут разгуливает. Как же так? Кто ответит за все?.. Кто?
В следующий раз. Однажды во время очередного урока в судейском кабинете Адылова в дверь заглянул милиционер.
— Извините, товарищ судья. Но в отделении милиции никого нет, и я решил прямо к вам, — проговорил он растерянно.
— Куда же все девались? Опять где-то шляются во время службы.
— Нет, наверное, все по срочному вызову уехали.
— Ладно, ладно, не выгораживай своих. Что там у тебя? В чем дело?
— А вот в них и дело. — Милиционер подтолкнул в кабинет двух женщин среднего возраста, — Около бани их задержал. Дрались, царапались. За волосы дружка дружку таскали. И вообще нарушали в общественном месте. Вот я их и привел.
— Назовите свои имена, — приказал Адылов.
— Ширин, — тут же выпалила та, что повыше и поздоровее. Рослая и сутулая, она была похожа на верблюдицу, но лицо широкое, плоское, а глазки маленькие, сощуренные, зрачки сквозь щелки почти не видны.
Другая женщина маленькая и щуплая. По сравнению с первой — полуженщина какая-то.
— Не стану я называть свое имя. Не хочу, чтобы оно звучало в этом склочном деле.
— Ладно, — произнес Адылов свое любимое словцо, — имя ваше мне не нужно, но что случилось, я знать обязан. Рассказывайте, — приказал он той, что не пожелала назваться.
— Я пошла в баню. А с этой встретилась в раздевалке. Впервые там увидела ее. Шкафчики наши рядом были. Когда помылась и вышла одеваться, она опять тут же. Смотрит, я надеваю на палец золотое кольцо, и говорит: «Дай я примерю. Пойдет ли мне». Я и дала, ничего не подозревая. Кольцо ношу на среднем пальце, а она его еле на мизинец натянула. «Ах, — говорит, — мне как раз». И не отдает. Я говорю: «Верните кольцо. Это память о матери». А она вдруг как заорет: «Иди отсюда! Прочь, попрошайка!» И — на улицу с моим кольцом. Я — за ней. Она — бегом. Я ее схватила за рукав. А она мне в волосы вцепилась и кричит еще громче. Тут подошел милиционер. Вот и все.
— Ой-ей-ей, — запричитала Ширин, — поглядите на эту бесстыжую! Ведь врет и не сморгнет даже! — Она подняла мизинец, — Мое кольцо! Собственное. Двадцать лет его ношу. А эта плутовка… Да вы только послушайте, товарищ судья, что она говорит. Будто носила кольцо на среднем пальце, а по обычаю, на среднем носят лишь женщины, которые желают смерти своим мужьям. Так? Так! То-то! Что, попалась на вранье?! И откуда такие бесстыжие берутся? Да лучше ослепнуть, чем жить с такими под одним небом. Да лучше помереть, чем мыться с такой в одной бане. Да лучше…
— Ладно, хватит. Прекратить! — прикрикнул Адылов. — Дело путаное… От кольца на пальце должен след оставаться, но если в бане были, то под горячей водой мог и разгладиться… Путаное дело… Нужен следственный эксперимент. Вот сейчас мы его и проведем… Так, значит. В раздевалке голышом были? Вот, значит, и раздевайтесь. Ничего-ничего, раздевайтесь при ребятах. Да поскорее.
— Во всяком деле, кроме смерти, лучше поторапливаться, — охотно согласилась Ширин и тут же принялась расстегивать пуговицы на кофте.
— Это что же за эксперимент такой бесстыжий?! — возмутилась щуплая.
— Если не разденетесь, останетесь без кольца, — сурово предупредил Адылов.
Тьфу, срам какой, — в сердцах плюнула маленькая женщина и выбежала из кабинета.
Адылов подошел к Ширин, которая еще не успела растелешиться, и сказал:
— Такие бессовестные, как вы, легко могут оклеветать любого.
Потом приказал милиционеру снять с нее кольцо, догнать убежавшую женщину и вернуть ей вещь.
Из уроков, которые мы проходили в кабинете заведующего гороно. Когда мы вошли в кабинет, Адылов разговаривал со старым учителем. Они не прервали беседу и с нашим появлением.
— Уважаемый аксакал, — пояснял Адылов, — сейчас требования к учителю уже не те, что десять или двадцать лет назад. Вам надо бы поступить в педучилище, пусть хотя бы на заочное отделение.
— Да я бы не постеснялся сидеть за одной партой с такими вот, как эти джигиты, но разве на старую-то голову мне осилить все эти алгебры, химии, физики?
— Уважаемый аксакал, — продолжал увещевать Адылов, — вы правильно поняли ситуацию. Я вызвал вас, чтобы сообщить; на ваше место хочу рекомендовать одного из таких парней, окончивших педучилище,
— А какое оно, мое место? Я теперь преподаю только в первом классе, — упорствовал старый учитель. — Конечно, не могу быстро читать или умножать в уме большие числа. Но «Алиппе» хорошо знаю. Складывать или отнимать числа в пределах сотни тоже могу. А разве в первом классе надо знать больше? Я же не прошу второго класса. Мне достаточно и того, что имею. Да вы не торопитесь. Вот я вам расскажу одну притчу. Послушайте.
Притча, рассказанная старым учителем. В одном государстве неожиданно скончался правитель. А наследников не оставил. Собрались советники. Долго думали-гадали, решали и так и сяк и наконец после всех споров постановили: назначить правителем молодого парня, который долго учился в медресе и достиг пределов знания.
Как только парень уселся на трон, так тут же призвал к себе всех тех советников и устроил им экзамен. Строг был экзамен. Никто из советников его не выдержал. И всех он погнал с их мест. Стал один управлять государством. И люди, конечно, со всякими жалобами и печалями шли прямо к нему. Но с людьми он тоже говорить не мог, поскольку все они для него были недостаточно образованными. И всех он считал безголовыми болванами.
