Стив Дьюно - Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя
Я чесал ему живот, считал вдохи и вспоминал отца Флинна, священника из церкви Святой Троицы, куда я ходил в детстве по воскресеньям. Для детей там в девять утра служили мессу. На скамьях было полно ребятишек, они смеялись, надували пузыри из жвачки, сестра Игнашес патрулировала проход и следила за порядком, суровая, как дракон.
В конце службы отец Флинн разрешал нам поднимать руки и задавать вопросы про Бога, или по Библии, или о чем угодно еще. Для нас это был повод привлечь к себе внимание, посмешить друзей. Но он относился к нам с добротой, не то что злобный бульдог в проходе.
Пару раз она дергала меня за уши, когда я спрашивал что-то вроде: «А какой был размер обуви у Иисуса?» или «Состоял ли он в профсоюзе плотников?» Я был тот еще шутник, но как-то раз я посмотрел фильм про собаку, тот самый, где она погибает в конце, и захотел задать вопрос всерьез.
– Святой отец, а собаки попадают в рай?
Сестра Игнашес устремилась к моему уху, но отец Флинн ей не позволил:
– Не надо. По-моему, он не смеется.
Она уселась рядом, чтобы понаблюдать за мной, но я и впрямь не шутил. Я хотел знать, почему пес, который тысячу раз рисковал жизнью, защищал тебя, смешил, никогда не бросал в беле, – почему такой пес не может оказаться в раю? Я хотел знать, что это будет за место, если там не будет никого, кроме людей: ни собак, ни лошадей, ни кошек, ни деревьев, ни орлов, ни рыб в океане… и даже самих океанов не будет тоже. Всего этого я не спросил, но я думал об этом, и, по-моему, он это знал.
– В Библии говорится, что в рай попадут только те, у кого есть душа. Ты веришь, что у собак есть душа, Стивен?
– Конечно. А вы?
Он улыбнулся. Сестра Игнашес вцепилась мне в ухо.
– Моя собака в этом не сомневается. И у Исайи сказано, что волк возляжет с ягненком, а леопард с козленком, и телец, лев и орел будут вместе, и всех их поведет за собой ребенок, и они не причинят зла никому на священной горе, потому что вся земля будет полна знанием о Господе, как море полно водой. Я думаю, это звучит многообещающе.
– Так собаки попадают в рай?
– Я не могу себе представить рай без них, Стивен.
Девятое июня, понедельник, утро. Он провел остаток ночи без приключений. Молодчина, Лу.
Никки взяла выходной. Мы какое-то время побыли с Лу, вынесли его во двор, чтобы он мог там обнюхать все, что захочет. Стоять он уже не мог, артрит причинял ему невыносимую боль. Он как следует помочился, потом сделал все остальное – крепко, одной «порцией» – и с гордостью посмотрел на меня.
– Хороший мальчик. Пойдем домой. Есть хочешь? – Я вздохнул.
Это слово он знал хорошо. Для него оно было как пицца или конфета для ребенка, или Диснейленд.
Уши встали торчком, он облизнулся, в глазах вспыхнул огонек. Еда – это святое. Ешь даже через боль, таков собачий закон.
Я вытащил из холодильника стейк и бросил на разогретую сковородку, чтобы мясо дало сок. Лу в своей комнатке-убежище изо всех сил пытался встать, но не мог. Облизываясь и подергивая ушами, он наблюдал, как я готовлю его последний обед.
Запах жареного мяса наполнил дом. Зашла Никки.
– Чеснок?
– Конечно. Он любит чеснок.
Мы добавили зубчик, я перевернул стейк другой стороной. Лу царапал свой настил и ворчал от нетерпения. Еда – это священное право. Он хотел есть.
Одна минута с каждой стороны, чтобы мясо прогрелось, но внутри оставалось сочным, сырым.
– Смотри, – сказал я.
Запах поднял его на ноги. Пища, чудо, объединявшее собак и людей в незапамятные времена. Волки подкрадывались к человеческим поселениям, чтобы красть объедки, а мальчик взирал в темноту, греясь у костра, и видел, как в ночи вспыхивают глаза, придвигаясь все ближе, как светлячки на огонь, отчаянно стремясь к чему-то недостижимому, готовые на любой пакт, любой договор, если это будет означать сытость. Готов за еду на все, навсегда.
Мальчик направился в ночь, с куском мяса в руке, в ту сторону, где светились огоньки. Для волка аромат пищи оказался сильнее страха, самая лучшая приманка, обещавшая лучшее будущее. Самый тощий из волков отважился первым и вышел на запах. Мальчик швырнул ему мясо, и волк съел его, и, забыв обо всем и не слушая, что там кричит мать от костра, эти двое впервые увидели друг друга по-настоящему. Это был священный союз.
Я снял мясо со сковородки, дал соку стечь и принес Лу его обед. Он сидел, облизываясь, лапы подрагивали, он был готов ко всему, готов.
– Держи, приятель. – Я дал ему стейк. Никки смотрела и плакала. Лу открыл пасть, аккуратно взял мясо и просто держал его так несколько секунд, наслаждаясь моментом, ощущениями, предвкушением пищи. Затем улегся со своей добычей на пол и уничтожил ее.
– Это очень стыдно, но мне тоже захотелось, – призналась Никки.
– Ужас.
– Но он с таким аппетитом ест.
Покончив со стейком, Лу вылизал пол. Никки дала ему остывший мясной сок со сковороды, и его он тоже слизал без остатка. Сейчас для Лу не было ничего важнее.
– У меня такое ощущение, что это не его там уколют, а меня, – сказал я. – Не знаю что делать и что говорить.
– Мне кажется, я падаю, как в страшном сне, – сказала она.
– Но сейчас мы должны это сделать.
– Да. Не могу поверить, что все заканчивается вот так.
– Мы держались весь год. Теперь пора его отпустить.
Мы сели на пол и гладили его. Он лизал меня в лицо, от него пахло мясом и чесноком. Он попытался обнять меня передними лапами, как делал это раньше, но не смог, и я сам обнял его, вдыхая запах его шерсти и дыхания. Я смотрел ему в глаза, затуманенные мясной сытостью, и видел, что сейчас в них нет боли.
– Пора ехать, – сказала она.
– Подожди немного.
Я достал ножницы и срезал немного шерсти – черной, рыжей и мягкого подшерстка. Он покосился на меня, намекая, что когти стричь не позволит. Я поместил шерсть в пакетик.
– Все. Теперь пойдем.
Я уложил его на заднее сиденье машины, на одеяло. Он немного поворчал, ему было неудобно, но тут же успокоился: ездить он всегда любил.
– Погоди, – сказал я и вернулся в дом, потом вышел обратно.
– Что ты забыл?
– Он должен сам войти в эту дверь, я взял поддержку.
Мы выехали на улицу. Лу обернулся посмотреть на наш дом.
Иногда в самые трагические моменты случаются самые странные вещи. Что-то, что заставляет нас улыбнуться.
Я смотрел на него в зеркало заднего вида, взъерошенного, настороженного, но мне надо было вести машину, и я перевел взгляд вперед. Я подумал, что немного музыки нам не помешает, и включил радио.
– С ума сойти, – сказала Никки.
– Не верю своим ушам.
Десять секунд проигрыша, которые любой гитарист рано или поздно пытался сыграть в своей жизни, – а потом заиграла «Лестница в небо». Клянусь, все было именно так.
Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись. Лу потянулся к нам.
– Ар-ру.
Мы слушали эту песню всю дорогу до клиники, восемь минут.
Я вытащил его из машины и поставил на асфальт, продев под брюхо «чемоданную» поддержку. Он выровнялся, пошатавшись немного, и тогда я отпустил рукоятку и прицепил ему к ошейнику поводок.
– Пойдем, Лу.
Мы двинулись вперед. Он практически не чувствовал задних лап, они были как деревяшки, но он шел все равно. Он слышал меня. Для него тоже это было важно.
Дважды мне пришлось поддерживать его. Но когда мы добрались до входа, Никки открыла нам дверь, и мы вошли внутрь, Лу выровнялся вновь.
– Рядом, – жестом скомандовал я.
По левую сторону от меня, как он ходил всегда. Поволок не натянут. Лу шел вперед. Он переступил порог кабинета и только там покачнулся, опираясь о мою ногу. Я подхватил его. Доктор Филлипс с помощником уже ждали нас, оба держали в руке печенье, то самое, которое Лу так любил.
– Это поможет ему расслабиться. Так, Стив, теперь кладите его на стол.
– Я люблю тебя, Лу.
– Я рал, что был знаком с таким псом, – сказал он.
– Лу, ты мой герой.
Я обнял его.
– Все, Стив. Я делаю укол.
– Я очень тебя люблю. Будь молодцом. Хороший мальчик, Лу. Да? Ты мой герой. Я люблю тебя, Лу. Я тебя люблю.
Жизнь оставила его. Я ощутил этот момент. Безволие, ускользание, то, как ухолит душа. В моих руках осталась только тяжесть. Он спасал других, он дарил им надежду, а теперь жизнь покинула его, как птица, он улетел прочь, от меня, и скрылся где-то среди деревьев на высоком холме.
Эпилог
Дорогой Лy
Мне было трудно писать о тебе. Столько воспоминаний.
Наша жизнь была полна неожиданностей, я никогда не знал, чего от тебя ждать, но всегда был уверен, что это будет прекрасно.
Прости, что чуть не бросил тебя в тот день у дороги. Это была большая ошибка. Все равно что отказаться от роли в фильме своей мечты. Я завел бы себе какого-то пустоголового ретривера, а ты убежал бы вслед за семьей или уехал с чокнутым дальнобойщиком. Ты и не знал, как я был близок к тому, чтобы уйти от тебя в тот день, правда? Какое счастье, что там была Нэнси.
