Джеймс Мик - Декрет о народной любви
— И что с того, кастрат Балашов или нет? — спросила. — Пусть себе своей жизнью живет… — Уселась на канапе, поджала губы, потупила взор, опустив руки на колени, теребя кольцо.
— Я не из пустого любопытства о личной жизни лавочника или собратьев его спросил, — пояснил Кирилл, усаживаясь рядом и наклоняясь ближе. Возбуждение передавалось женщине, но разговоры о скопцах внушали неприязнь к собеседнику. — Впрочем, интерес мой вполне извинителен. Ты поселилась здесь. И вряд ли поймешь, как много людей, проживающих к западу от Урала, полагают, будто кастратов никогда не было, а если и были, то пропали лет сто тому назад. Стало быть, есть надежда.
— Надежда? — Анна с недоумением подняла взгляд. Вздохнула. Давно уже не доводилось слышать столь забавных выражений…
— Надежда, что современный человек готов принести такую жертву ради собственных убеждений, неосязаемых, недосягаемых. Что не единственно переходный период существует, но есть и непреходящие ценности.
На миг Анне почудилось, будто стала она невесомой, легкой и пустой, точно одинокий китайский фонарик, раскачивающийся на ветру Заговорила было, и едва только слетели с губ первые слова, как закраснелось лицо, разрыдалась и разозлилась, повысив голос, пересиливая слезы.
— Надежда?! — возмутилась. — Надежда?! Оттого, что некий сумасброд решает отсечь себе ножом в лесу мужественность по слову Божьему?! И, вообразив себя добрым человеком, стоит себе, набрав пригоршню крови, капающей сквозь пальцы, точно подвиг совершил! С ненасытной свиньей на небеси сделку заключил! А далеко до небес, не достать, и знаете ли что, Кирилл Иванович? Покуда доберешься, вся кровь выстынет, только не приставить уже отрезанного, вот и молишься: «Взгляни, что я ради Тебя содеял!» А Бог на это: «Покорнейше благодарю». Оглядываешься и видишь: все перед Ним преклонились, целые миллионы кровавые дары принесли, и знаете ли что? Бог занят-с, не до вас Ему! Тогда думаешь: «А что, если бы не жертвовал? Если бы остался с близкими, с любимыми, а не отправился бы к Господу со своей ненужной, жалкой жертвой! Не было ли бы в том подвига, несказанно более трудного, но и благородного?» Да поздно уже!
Этот твой людоед… Поздно! На товарищеских костях построить блистательное будущее! Неужели ты и вправду полагаешь, будто одному человеку возможно съесть другого и поступок не оставит следа на всех будущих действиях, не затронет последствий? Неужели веришь, будто вонь от прежнего предательства не впитается поступками всех вдохновленных твоим людоедом анархистов?!
— Всё вовсе не так, — спокойно возразил Самарин.
Тыльной стороной ладони Анна вытерла глаза и заговорила, на сей раз спокойнее.
— Услышав подобное, — произнесла Лутова, — думаешь об избалованном ребенке, готовом убить мать за то, что не пускает его ловить радугу.
Кирилл дотронулся до раскрасневшейся мокрой щеки женщины.
— Ну что ж… А если окажется, что наш воображаемый людоед вовсе не тот анархо-революционер? — Придвинул лицо к женщине так, что глаза его отстояли от глаз Анны лишь на долю вершка. — Неужели он понравился бы тебе больше, убей он и съешь человека во имя любви?
После недавней речи, перемежаемой слезами — громкой, бойкой и неистовой, — у Лутовой еще не окончательно прояснилось в голове. Что не мешало углядеть случившейся с Самариным перемены. Когда мужчина приблизился, то его недавно высвобожденная личность исчезла, точно более жестокое, хладнокровное «я» уволокло нового, недавно открывшегося Самарина во внутреннюю тюрьму. Случившаяся перемена пришлась Анне не по нраву.
— Понравился сильнее? — переспросила.
— Если бы каторжник убил человека и съел, и всё во имя любви. Зарезал бы спутника, выпотрошил и сожрал для того только, чтобы дожить до свидания с любимой… тебя бы больше устроила такая причина?
Самарин, тот, что так сильно нравился Лутовой, исчезал, и хотелось, чтобы вернулся, так что уже была готова ринуться следом, вдогонку.
— Да, — согласилась, — такая причина устроила бы.
Коснулась губами мужского рта, тот раскрылся, и потянулась навстречу так, что груди прижались к груди. Запустила руку Кириллу между ног, почувствовала благословенную надежность напряжения, и левая рука гостя, точно притянутая магнитом надежды, скользнула под юбку.
— Всё думаешь? Не надо! — шепнула. — Я нравлюсь тебе… — Лаская мужчину, задрала юбку и стянула исподнее. Обеими руками подняла мужскую руку, шевелившуюся между женскими бедрами, и согнула так, что только два пальца остались торчать. Насильно опустила, ввела в давно уже источавшее влагу лоно. Пока поддразнивала себя кончиками чужих пальцев, глядела Самарину в глаза.
— Давай так, как начали, — предложила, — и довольно раздумий…
Кирилл с улыбкою кивнул. Хотя и вновь ушел в себя, Анна видела: старательно отгоняет мысли.
Однажды ночью, немного выпив, Лутова от одиночества предложила молодому пареньку-евнуху, весь день прорубившему ей дрова, проделать с ней то же самое за плату. Тот позволил воспользоваться его пальцами, но как же хихикал при этом! Точно девица…
Тьма небесная
В молельне скопцов Дроздова криком возвестила о возвращении Глеба с небес к пастве, и скопцы хором приветствовали старосту. Балашов что есть сил старался устоять на ногах. Никогда прежде не доводилось кружиться так долго. На пол падали капли пота.
Запнулся, повалился. Дроздова и Скрипач рывком подхватили, стали рядом, не давая упасть. Глеба трясло.
— Сколь высоко вознесся! — крикнула женщина.
— Далеко, далеко!.. — эхом откликнулись скопцы.
— Правду скажи! — жадно требовали прихожане; на гладких, круглых лицах проступала ненасытность.
— Да, — прошептал Балашов, — сейчас… — В рядах скопцов, наклонившихся поближе к старосте, послышалось перешептывание. Глеб заговорил громче: — Случается, тяжелый путь выпадает. Даже ангелов, наивозлюбленнейших чад своих, и тех испытывает Господь! И меня испытал. На пути к небесам, где испытание выпало, Христос Заступник скрыл от меня свет, и во мраке пришлось возвращаться. Дорогу разыскивать…
Но и во мраке райском — благодать, песнопения, журчание вод и травы луговые. А света нет. Слышишь словеса и как крылья ангельские кругом и поверху бьют, но ничего не разберешь. А в раю том темном — душ столпотворение. И всякий глас Божьим может оказаться.
— Враг рода человеческого! — выкрикнул некий молящийся.
— Нет, брат Круглов, не было в том месте искусителя. Ибо суждено мне было преодолевать испытание, но не соблазн.
Слушайте же: часы напролет бродил я во мраке райском, и были те часы точно дни, покуда не повстречался мне Спаситель, восседающий близ водопада. И исходило от водопада свечение, так что увидел я очертания лика Его. Много голосов услышал я, так что и не знал, от Заступника ли исходило услышанное, но как увидел Иисуса — сразу признал.
Оборотился ко мне Христос, и увидел я в свете потока, что преисполнен Он печали. Ни слова не молвил, только взял что-то с колен да мне протянул. Меч.
Засветился тот меч, ярко да жарко, точно из кузни вынут. И видно было, что в руках у Христа клинок пылает, и страдает оттого Иисус неимоверно, а я, хоть и знал, что мне меч сей воспринять от Господа надлежит, оробел изрядно, так что и взять не решался. А после к вам возвернулся.
Над молящимися воцарилось молчание.
— Простите меня, сестры и братья возлюбленные, — повинился Глеб, — не могу поведать вам, что виденное мной означает.
— Ну и ладно, — успокаивал Скрипач, — кому еще совладать с мечом огненным, как не Господу Богу? Этим мечом ангел Господень врата Эдемские стережет!
— Может быть, брат, — произнесла Дроздова, — увиденное — знак дарованной тебе мощи обращать новых агнцев, тьмы заблудших душ, что заполонят окрестности, но воссядут на коня белого под святым лезвием твоим!
— Меч походил на шашку, которую мне случалось носить в кавалергардах, — пояснил Балашов.
— Спаси Господи, — пробормотало несколько прихожан.
— То не ты был, — утешала Дроздова, — а тело человеческое, тобою отринутое, когда ты к ангелам присовокупился. — И скопица запела. Прочие прихожане вторили ей.
Час спустя молящиеся разошлись. Балашов, выслушав просьбы, предупредил всех, чтобы держали двери на замке: по округе шастал душегуб.
Чуть позже Дроздова принялась зачитывать отрывок из Книги Иова, пока Балашов подметал пол, а Скрипач сводил опись имущества по книгам, разложенным на высоком бюро.
— У Круглова керосин для лампы вышел, — заметил Скрипач.
— У всех, не только у него, — откликнулась Дроздова.
— Он же по соседству с близнецами Даровыми живет, — сказал Глеб, — как у них, вдоволь керосина?
— У них-то больше, но только месяца на два хватит, не боле.
