Вирджиния Эндрюс - Руби
Но может, дурная кровь здесь ни при чем? Просто после того, что обрушилось на меня в эти дни, душа моя пребывала в смятении. Несмотря ни на что, я чувствовала себя одинокой и потерянной и потому так живо откликнулась на тепло и ласку. Любопытно все-таки, поцелуи молодых людей неизменно производят на девушек такое ошеломительное действие? Или же поцелуи Бо – какие-то особенные? Я попыталась вспомнить, что испытывала, целуясь с Полом. Но сознание того, что мы не имели права быть вместе, лишали мои воспоминания ясности. Мысль о первой любви была для меня неотделима от пронзительного чувства вины, хотя я прекрасно понимала, что мы оба ни в чем не виноваты.
Ох, какой все-таки это был длинный, насыщенный и утомительный день! Утомительный, но и чудесный одновременно. Неужели теперь вся моя жизнь будет состоять из подобных дней?
Вопросы теснились в голове, не находя ответа. Наконец усталость взяла свое. Прежде чем провалиться в сон, я вновь услышала всхлипывания, но никак не могла понять, откуда они доносятся – из дальних уголков моего сознания или из окружающей меня темноты.
Никогда прежде я не просыпалась так поздно, как на следующее утро. Наверняка все в доме уже встали и позавтракали, со стыдом думала я, поспешно умываясь и одеваясь. Причесываться было некогда, и я, повязав волосы банданой, сбежала по лестнице. Вошла в столовую и обнаружила, что она пуста. Точнее, там не было никого, кроме Эдгара, который чистил столовое серебро.
– Все уже позавтракали?
– Позавтракали? О нет, мадемуазель. Мсье Дюма позавтракал и уехал на работу, но из дам вы встали первая. Что вам подать сегодня? Может быть, яйца и овсянку?
– Да, спасибо.
Эдгар сказал, что принесет мне апельсиновый сок и кофе, и отправился на кухню. Я уселась за стол, ожидая, что вот-вот в холле раздадутся шаги Жизель или Дафны. Но никто так и не появился, и завтракать мне пришлось в одиночестве. Эдгар стоял поодаль, готовый исполнить любое мое желание.
Когда я покончила с едой, Эдгар тут же убрал тарелки. Как все-таки трудно привыкнуть, что тебя опекают и обслуживают, ничего не давая сделать своими руками! Мне было бы намного приятнее самой отнести тарелки на кухню и вымыть их.
– Вам нравится Новый Орлеан, мадемуазель? – с улыбкой спросил Эдгар.
– Очень! Вы, Эдгар, всю жизнь здесь живете?
– Да, мадемуазель. Мои предки служили в семье Дюма еще со времен Гражданской войны. Конечно, тогда они были рабами.
Он направился в кухню, а я пошла за ним следом, чтобы поблагодарить Нину за чудесный завтрак. Мое появление удивило ее, однако слова благодарности, несомненно, были ей приятны. К тому же она была рада возможности сообщить, что больше не считает меня злым духом.
– Если бы у меня оставались сомнения, пришлось бы пойти ночью на кладбище и убить там черную кошку, – сказала она.
– Но зачем? – выдохнула я.
– Нет лучшего средства отделаться от злого духа, мадемуазель. Кошку надо выпотрошить, а внутренности сварить в соленой воде со свиным салом и яйцами. Дать немножко остыть и съесть.
– Кошмар! – выдохнула я, чувствуя, как у меня сжимается желудок.
– В ближайшую пятницу нужно вернуться на кладбище и позвать кошку, – продолжала свои наставления Нина. – Когда она замяукает в ответ, нужно назвать по именам всех мертвецов, которых ты когда-либо знала. Потом сказать кошке, что ты веришь в дьявола. После этого ни один злой дух не сможет причинить тебе вреда. Конечно, лучше всего это действует в октябре, – добавила она, немного помолчав.
Разговоры о духах заставили меня вспомнить загадочные всхлипывания, которые я слышала минувшей ночью.
– Нина, а вы никогда не слышали плача… в комнате, где прежде жил мой дядя Жан?
Глаза Нины, и без того огромные как плошки, стали еще больше. Лицо ее исказилось от ужаса.
– Ты слышала плач?
Я кивнула. Нина поспешно перекрестилась, протянула руку и крепко сжала мне запястье.
– Идем со мной, – скомандовала она.
– Но куда?
Не отвечая, Нина тянула меня к задним дверям.
– Куда мы идем?
Мы были уже в задней части дома.
– В мою комнату. – Она открыла дверь.
Оглядевшись по сторонам, я онемела от изумления.
Стены маленькой комнаты были сплошь увешаны талисманами и тотемами вуду: куклами, костями, шкурками змей и черных кошек, прядями человеческих волос, завязанных кожаными шнурками, корнями причудливой формы. На полках теснились бутылочки с порошками и настойками всевозможных цветов, банки со змеиными головами и прочие диковины. Внимание мое привлекла фотография женщины, восседавшей на резном кресле, напоминающем трон. Перед фотографией стояли две белые свечи.
– Это Мари Лаво, – пояснила Нина, заметив мой любопытный взгляд. – Королева вуду.
Вся прочая обстановка комнаты состояла из узкой кровати, ночного столика и ротангового шкафа.
– Садись. – Она указала на единственный стул.
Я послушно села. Нина подошла к полке, отыскала маленькую глиняную банку, вручила ее мне и приказала держать как можно крепче. Из банки исходил неприятный резкий запах. Я невольно поморщилась.
– Это сера, – объяснила Нина.
Она зажгла белую свечу и, не сводя с меня глаз, принялась бормотать заклинание.
– Кто-то наложил на тебя проклятие, – сообщила она. – Надо его снять.
Она поднесла свечу к глиняной банке и подождала, когда сера вспыхнет. Тонкая струйка вонючего дыма устремилась вверх. У меня защипало глаза, но, следуя наставлениям Нины, я продолжала сжимать банку. Она кивнула, довольная моим послушанием.
– Закрой глаза, – приказала она. – Пусть дым омоет твое лицо.
Я выполнила и это распоряжение.
– Хватит! – Через несколько секунд Нина забрала у меня банку и погасила пламя. – Теперь все будет хорошо. Ты молодец, что не стала надо мной смеяться и сделала все как надо. Ты вроде говорила, что твоя бабушка – знахарка?
– Да, – кивнула я.
– Наверняка она передала тебе часть своей силы, – заявила Нина. – Но помни: злые духи с особым упорством преследуют тех, кто обладает силой. Победа над ними приносит духам больше чести.
– А кто-нибудь еще слышал плач в этой комнате? – вернулась я к занимавшему меня вопросу.
– Не надо об этом говорить, – отрезала она. – Стоит помянуть дьявола, и он войдет в твою дверь с длинной тонкой сигарой в зубах. А теперь пойдем назад. Мадам скоро спустится к завтраку.
Когда я вошла в столовую, Дафна уже сидела за столом, как всегда безупречно одетая.
– Ты уже позавтракала?
– Да.
– А где Жизель?
– Наверное, у себя.
Дафна сердито вскинула бровь:
– Это просто невозможно. Почему она позволяет себе полдня валяться в постели?
Учитывая, что сама Дафна едва встала, гнев ее показался мне не вполне справедливым.
– Будь добра, сходи к ней и скажи, что я прошу ее немедленно спуститься, – распорядилась она.
– Да, мадам.
Я поспешила исполнить приказ. Постучав в комнату Жизели и не получив ответа, я сама открыла дверь и обнаружила, что она крепко спит, так и не раздевшись.
– Жизель, Дафна хочет, чтобы ты встала и спустилась к завтраку, – сказала я, но моя сестрица даже не пошевелилась.
– Жизель! – Я слегка тряхнула ее за плечо.
Она застонала, повернулась на другой бок и снова закрыла глаза.
– Жизель, просыпайся!
– Убирайся прочь, – захныкала она.
– Дафна хочет, чтобы ты…
– Оставь меня в покое. Я умираю. Голова раскалывается, а в желудке пожар.
– Я говорила, что этот ром не доведет до добра. Особенно если пить его стаканами.
– Ох, какая ты умная, даже противно! – пробормотала она, не открывая глаз.
– Что я, по-твоему, должна сказать Дафне?
Ответом мне было молчание.
– Жизель!
– Мне наплевать, – простонала она, пряча голову под подушку. – Скажи, что я умерла.
Я смотрела на нее в полной растерянности. Ясно было, что поднять ее – выше моих сил.
Услышав, что Жизель не желает вставать, Дафна не стала скрывать досаду.
– Что это значит – не хочет вставать? – Она так резко опустила кофейную чашку на блюдце, что хрупкий фарфор едва не треснул. – Чем вы обе занимались этой ночью?
– Мы… болтали с Бо и его другом Мартином, – пролепетала я. – У бассейна. Они ушли довольно рано, и мы легли спать.
– Ах, вы всего лишь болтали!
– Да, мэм.
– Ты можешь звать меня «мама», или, если тебе угодно, Дафна, – отчеканила она. – Но не смей звать меня «мэм». Когда меня так называют, я чувствую себя старухой.
– Простите… мама.
Она метнула в меня гневный взгляд, поднялась и вышла. Я осталась сидеть за столом. Мысль о том, что мне снова пришлось врать, камнем лежала у меня на сердце. Впрочем, я никого не обманывала. Я всего лишь утаила часть правды. Расскажи я все, это навлекло бы неприятности на Жизель. И все же на душе у меня скребли кошки. Так или иначе, за два дня в этом доме я стала настоящей лгуньей.
До меня донеслись шаги Дафны, поднимавшейся по лестнице. Обычно она двигалась почти бесшумно, но сейчас была так сердита, что позволяла себе громко топать.
