Катрин Панколь - Я была первой
И все-таки я была уверена, что видела ее своими глазами. Она, как злая колдунья, громоздилась на твоих плечах. Я могла бы припомнить все детали, изложить нашу встречу во всех подробностях, описать рисовую пудру, пятнами расплывшуюся по лицу, седые волосы, безукоризненную химическую завивку, крупные руки в перчатках, сумочку как у смотрительницы в городском саду, тяжелые опухшие ноги.
Я ее видела!
Я ее видела….
Я ее в самом деле видела, или же ее образ нарисовал мне коварный враг?
Ты понял, что попал в точку, и твое лихорадочное возбуждение как рукой сняло. Ты снова был спокойным и уверенным мужчиной, который любит меня и все сделает для моего исцеления. Заметив брешь, ты ринулся напролом.
А вдруг это враг?
Ты подходишь ко мне близко, прижимаешь к себе. Я еще не до конца остыла, но не противлюсь.
– Я буду сильнее тебя, сильнее судьбы! Позволь мне помочь тебе! Доверься мне!
Я припадаю к тебе, расслабляюсь. Твои слова баюкают меня, заглушая все подозрения, не позволяя сомнению заключить меня в холодные тиски. Мне вдруг захотелось плакать, заливая твою черную куртку солеными теплыми слезами. Я ощущаю себя слабой, усталой, потерянной. Так и хочется за кого-то ухватиться, но я стараюсь держать себя в руках. Плакать – слишком очевидное решение. К тому же я еще не вполне убедилась в своей неправоте. В конце концов, я веду расследование. Я при исполнении, плакать мне нельзя. Надо продолжать, собирать доказательства, улики, допрашивать свидетелей.
– Я стану идеальным мужчиной! Я научусь любить тебя так, чтобы ты постепенно ко мне привыкла. Я больше не буду на тебя давить, не буду тебя донимать. Вот увидишь. Я буду любить тебя так, как тебе нравится.
– Я не хочу, чтобы ты был идеальным, – тихонько возражаю я, – по крайней мере, в том смысле, в котором ты это понимаешь… Я хочу, чтобы ты был собой, чтобы ты понял кто ты на самом деле, и не пытался быть кем-то другим.
Что такое идеальный мужчина? Это мужчина, который твердо стоит на ногах, который занимает в этой жизни свое достойное место. Он на самом деле не идеален, но воспринимает себя адекватно, знает свои слабые и сильные стороны, признает их и старается извлечь из них лучшее. Он не пытается быть кем-то другим, любой ценой нравиться другим, иметь успех у женщин. Он понимает, что он такой же человек как все.
– Проблема не в том, чтобы стать идеальным, – дрожащим голосом говорю я, как будто мне только что открылась правда. – Проблема в том, чтобы принять себя таким, какой ты есть, занять свое место. Я могу тебе в этом помочь. Не упускай свой шанс. Любовь, помимо всего прочего, это еще и возможность стать самим собой рядом с женщиной, которая смотрит на тебя и любит именно тебя, а не твой идеальный образ. Я хочу научиться этому вместе с тобой, ради тебя и ради себя. Ты ведь знаешь, что мне это так же необходимо, как и тебе.
Он соглашается, слушает, обещает.
Его глаза горят от счастья: на него возложена новая миссия.
– А теперь я бы хотела остаться одна. Ты даже не представляешь себе до какой степени я устала.
– Я тебе не помешаю. Я побуду рядом, посмотрю как ты спишь…
– Не надо, прошу тебя…
Я пытаюсь скрыть свое отвращение к нему и к той старухе. Мне претит тройственный союз. У меня перед глазами все еще стоят ее широкие бедра, огромные ноги в чулках с поддерживающим эффектом. Она тянется ко мне, пытается обнять.
Хочет лишить меня воздуха, задушить.
– Две минуты назад ты обещал, что не будешь меня донимать… Ты что, не помнишь? Постарайся ко мне прислушаться, умоляю тебя.
– Я к тебе не притронусь! Я хочу просто побыть рядом!
Я качаю головой и потихоньку отодвигаю его в сторону двери, пытаюсь оттолкнуть его огромное тяжелое тело, стесненное, стесняющее. Он сопротивляется, пытается увернуться, вырваться, возвратить утраченные позиции.
– Ну пожалуйста, – обиженно канючит он как наказанный ребенок, – пожалуйста…
– Нет, не могу, не сегодня…
– Значит, все кончено? Все кончено?
– Нет, не кончено. Мне нужно немного свободного времени, немного свободного пространства.
– А что делать мне?
– Иди домой. Завтра мы созвонимся.
– Честно?
– Честно.
Он бросает мне испуганный умоляющий взгляд, словно желая лишний раз убедиться, что все так и будет, что я его не обманываю. Я открываю дверь и выталкиваю его на лестничную площадку. Он просовывает ногу в дверной проем и опять спрашивает:
– Все кончено?
Я улыбаюсь, посылаю ему поцелуй. Он стоит неподвижно, дверь за ним захлопывается. Я валюсь на пол, напрягаю слух в надежде услышать шум шагов. Он не двигается с места. Мы застыли по разные стороны двери. Он отказывается уходить. Я обхватываю колени руками и замираю в тягостном ожидании…
– Я сам тебе позвоню, – кричит он наконец.
– Я сам тебе позвоню!
Я слышу его тяжелые шаги по паркету в направлении лестницы, он спускается вниз.
Он не звонит мне день, два, три.
Меня вновь охватила волна желания. Он опять кажется мне необыкновенным. Мне так не хватает его, когда он далеко, я наверху блаженства, когда он рядом.
Теперь я думаю о нем без страха.
Я стираю из памяти сцену гонки по улице Риволи, всю вину перекладываю на врага, показываю ему язык. Мой рейтинг неуклонно растет, враг проигрывает.
Я больше не боюсь старухи, которую он носит на спине. Может быть, она мне приснилась. В любом случае, я с ней справлюсь как справилась с собственной матерью. Отныне я способна одолеть любую мать.
Грэг ненадолго прилетел в Париж рекламировать свой новый фильм.
Точнее, Грэг прилетал в Париж рекламировать свой новый фильм, но в последний момент передумал, отменил все мероприятия, отказался от намеченных интервью. Он не хочет говорить о фильме, не хочет его защищать.
– Ничего выдающегося, – говорит он, – обычное дерьмо.
Я протестую:
– Зачем ты так говоришь? Французская пресса пела ему дифирамбы.
– А американцы его опустили. Как обычно. Anyway… Я имею с этого бабки, могу прокормить детишек и бывших жен. Это все на что я способен: отстегивать им бабки.
– Ты всегда так относился к своим фильмам.
– Вначале все было иначе. Я был восхищен… Мне все казалось чудесным! А потом…
– Он замолкает, делает рукой отчаянный жест, щелкает пальцами, приглаживает новорощенную бородку, спрашивает:
– Может поедим? Я голодный как волк.
Я рассказываю ему, что мое расследование продвигается. Описываю ужин с матерью. Он говорит, что мне еще повезло: моя мать – человек прямой и бесцеремонный. Она сэкономила мне массу времени.
