Наталья Симонова - Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник)
В диспансере, возле нужного кабинета сидела, скрючившись, сутулая женщина и что-то бормотала. Татьяна тоже присела на скамью, собираясь с мыслями. Внезапно дверь распахнулась, на пороге показалась перепуганная бабушка с влажными от страха глазами. За нею вывалился здоровенный мужичина в белом халате с абсолютно красным лицом.
– Сколько можно объяснять! – орал бело-красный. – Десять раз повторил! Десять раз! Идите и спрашивайте в регистратуре! Следующий!
Женщина, сидевшая перед Таней, ни жива ни мертва скользнула за ним, но, показалось, моментально оттуда выбежала, вытирая глаза платком.
– Следующий! – послышался рык из кабинета.
«Быстро принимает», – в смутном ужасе подумала Татьяна и открыла дверь, твердо решившись не поддаваться панике.
– Направление! – тут же гаркнул краснолицый.
Стараясь сохранять самообладание, она положила на стол бумаги.
– Р-раздевайтесь!
Хмуро потискал грудь и с ожесточением набросился на несчастную шишечку у ключицы.
– Результаты анализов – где? Пункция?
– Я… принесла все, что сказали, – тихо и взволнованно начала объяснять Татьяна. – Все, что мне участковый онколог…
– Пункцию делали?!
Таня растерянно молчала, пытаясь понять вопрос. Она догадывалась, как тяжело ей будет прийти сюда во второй раз, если свирепый доктор прогонит ее, не досчитавшись каких-то бумаг.
– Сюда? Вот сюда кололи? – нервозно выкрикивал доктор, тыча пальцем в Танину ключицу.
– Н-нет.
– Та-ак!.. Какого района? Фамилия участкового врача? Ага! Баба! Понятно. Никто не хочет заниматься делом! Всем по фигу, в особенности бабам! Евгения Пална, фамилию разгильдяйки запишите, будем разбираться!
Из окна потягивало сквозняком. Полуголая Татьяна дрожала от холода и напряжения. Краснолицый доктор, ругая баб, со звоном рылся в стеклянном шкафу.
– Все самому! Ник-кому ниче не надо! – орал он, с остервенением перебирая инструменты. Медсестра смотрела в окно.
Игла, в конце концов выбранная, показалась Тане чудовищной. «Хруп!» – послышался ей звук ломаемых хрящей, она сильно сжала кулаки, вонзая ногти в мякоть ладоней, чтобы отвлечься от боли и страха. Врач неистовствовал:
– Ч-черт! Не берет! З-зараза! Совершенно отвердела! Это они скоро умирающих к нам присылать начнут для первичного консультирования, дожили! А пораньше нельзя было направить больную?! Ох, бабы… Не идет, хоть лопни! – Свирепый лекарь с силой тянул поршень на себя, совершенно неудовлетворенный каплями сукровицы, попавшими в шприц. – Нет! Не идет! Окаменела совсем… Надо класть в стационар на биопсию.
– Что писать-то? – поинтересовалась сонная медсестра.
– Что! Системное, естественно! Что ж еще… Боли бывают? – обратился к одевающейся дрожащими руками, путающейся в одежде Тане. – Вот здесь? А здесь? По вечерам температура? Слабость? Зуд? Потливость?
Ну да, кое-что было… И температура иногда, и боли, а больше – слабость… Но она-то объясняла это акклиматизацией после Греции.
– Вот! – громко радовался доктор. – Вот, пожалуйста! Системное – что ж еще?
Таня наконец оделась.
– Значит так, – сказал врач неожиданно миролюбиво, – пойдете в свою поликлинику, соберете документы, вам там отметили на бланке, какие именно. Сейчас запишитесь там внизу, на первом этаже, в журнал самозаписи… недели через две, я думаю, как раз успеете справки собрать. Все ясно? Приезжайте уже со всеми документами. Но только с утра: будем госпитализировать.
Она обернулась у двери:
– А что у меня?
– Ничего определенно сказать нельзя, нужно делать биопсию! – отрезал врач. Но смягчился и добавил: – Предположительный диагноз – так называемое системное заболевание.
«Не рак», – подумала Таня.
– Это серьезно?
– У нас все серьезно.
– А что значит системное?
– Канцер лимфатической системы, – еще гуще нахмурился доктор. – Лимфогранулематоз.
«Канцер…» Только теперь Тане показалось, что ему жалко ее, что он сожалеет. Но привычка не вникать – на такой работе вникать – свихнешься! – заставляет быть формальным и жестким. «Спасибо на том», – подумала она грустно. Спустилась в вестибюль. Записалась в журнале, вышла на улицу и побрела к метро. «Заболела… заболела…» – твердила про себя машинально. И, очнувшись, вдруг изумлялась: «Да как это? Смерть?! Вот так… вдруг? Ничего не случилось – а я – умираю?..»
«Как это может быть, – думала Таня, – чтобы смерть подобралась так незаметно? Почти ничего не чувствую… Ну да, недомогания. Да разве же какие-то особенные? Ведь бывало и раньше – и ничего… Я ж думала, это после Греции, а оказывается – смерть?! Неужели умираю? И все? Действительно? Правда? Но так не бывает… Что – очень скоро, быть может, МОИ похороны?.. МОИ поминки?.. Поминки… В последний раз, об усопшем… только хорошее…
Татьяна представила себе лица потрясенных близких, заливаемые неудержимыми слезами. Их поминальные речи, сумбурные воспоминания… Бессильную немоту. «Такая молодая – невозможно поверить…»
Она заплакала, не сразу почувствовав, что заливается слезами прямо на улице. Было жалко себя, жалко их – родных, друзей, а особенно – осиротевших без нее сына и мужа. Как они станут жить? Костик еще маленький… А Алеша – он ведь даже не прописан в квартире, хотели-то как лучше, площадь выгадывали… И вообще… Она их так любила – кто ее заменит?!
«Нужно написать письмо, – придумала Таня. – Письмо им всем. Пусть прочитают, когда вернутся с кладбища… Или лучше звуковое, на магнитофон. Сама все скажу… Как будто живая…»
Она шла к метро и представляла собственный голос, ласковый и проникновенный. Голос уговаривал близких не убиваться по ней слишком сильно. «Костенька, сыночек, я была счастливой мамой… Ты у меня самый добрый, самый лучший… Алешенька, спасибо тебе… за любовь… за такую… Я… так была… сча… Нет, это не возможно!» – Таня прислонилась к забору, уткнулась в платок. «Ладно, – подумала, – все потом. Нужно домой доехать». Но мысли сами собой в голове крутились, не отпускали: скажу им, что умереть молодой – не так уж плохо… Скажу, что не пришлось зато дожить до беспомощной старости, до настоящих потерь… Не пришлось хоронить их самих, таких любимых…
Вернувшись домой, она кинулась к книжным полкам, достала справочник фельдшера 1958 года – единственную в доме медицинскую книгу – отыскала «лимфогранулематоз» и убедилась, что заболевание у нее злокачественное, что причины неизвестны, а лечат преимущественно облучением. «…Болезнь… длится 2–3 года…» – прочла. «Два-три… Костику будет двенадцать… или тринадцать… Нужно подготовить мальчика раньше… до того… Волосы выпадут… ресницы… Мучение и смерть – вот что мне осталось», – подвела итог, захлопывая справочник.
