Элли Ньюмарк - Сандаловое дерево
Чувствуя себя рефери в некой непонятной игре, я усадила их в противоположные углы гостиной и поставила пластинку — Дебюсси, музыку невесомую, как танцовщицы Дега. Когда Уокер уйдет, нужно будет обязательно расспросить Мартина об этом лагере. Я разгладила передник, подумав, что теперь-то уж точно вылитая мемсаиб, но мне было наплевать. И как только женщинам удается блюсти хорошие манеры, когда вокруг лишь зыбкость и агрессия?
— Кофе или чаю? — спросила я.
— Как насчет скотча? — предложил Мартин.
Уокер кивнул:
— И правда, может быть, скотча?
Я прошла в кухню приготовить себе чаю и, пока нагревался чайник, думала о том, много ли женщин в этом доме подавали раздраженным мужчинам виски. Уж и не знаю, что произошло в мое отсутствие, но когда я вернулась в гостиную с чашкой чая, они мирно беседовали об индийской политике. Я опустилась на стул.
— Вы правильно сделали, что остались в Масурле, Джеймс. Маниш рассказал мне, что теща его едет сюда из Калькутты, бежит от беспорядков. Мы рады, что не сорвались. — Я бросила на Мартина беглый выразительный взгляд. — Здесь так спокойно.
Уокер покачал виски в стакане.
— Ну, в местных кварталах — не думаю, что вам захочется там побывать, — были кое-какие волнения, столкновения между кули, да и на Карт-роуд тоже, так что немного осторожности не помешает.
Теперь уже Мартин одарил меня невыносимо самодовольным взглядом.
— Но это едва ли можно назвать мятежом. Да и чем были вызваны эти беспорядки, не совсем понятно.
— Разумеется. Но в этой стране штиль сменяется бурей в мгновение ока.
Понимая, что Мартин наверняка злорадствует, я приготовилась к тому, что после ухода гостя мне достанется очередное нравоучение.
— В Пенджабе дела обстоят хуже некуда, — продолжал Уокер. — На прошлой неделе целая индусская деревня совершила ритуальное самоубийство, дабы их не выслали или не обратили в другую веру. Когда в Лахор хлынут беженцы-мусульмане, беспорядков станет больше.
— Я намерен побеседовать с беженцами в Лахоре, — сказал Мартин.
— Я бы не советовал. — Уокер пригубил виски. — Слишком рискованно.
— Не для белых.
Уокер рассмеялся:
— Простите, старина, но на белого вы не очень-то сейчас похожи. Если начнутся волнения, думаете, кто-то спросит у вас паспорт?
Мартин осторожно поставил стакан на стол.
— Не надо меня учить…
— Ладно. — Я снова натянула на себя личину радушной мемсаиб. — Думаю, для одного вечера страшных разговоров вполне достаточно. Джеймс, похоже, вы хорошо разбираетесь в индийской кухне. Никак не можем к ней привыкнуть. Не могли бы вы что-нибудь посоветовать?
Пока Уокер сравнивал жареный кебаб Северной Индии с обжигающими язык виндалу[24] юга, я неспешно попивала чай. Мартин развалился на диване и потягивал скотч.
Когда мы услышали муэдзина, призывающего к вечерней молитве, Уокер посмотрел на часы, допил виски и тяжело выбрался из кресла:
— Спасибо за чудесный ужин, Эви. Превосходный карри.
— Да, спасибо, что пришли, — пробурчал Мартин и даже не встал, так что я сама проводила Уокера до двери, собираясь извиниться за Мартина, но решила, что рассеянная улыбка будет уместнее.
Заперев за гостем дверь, я прислонилась к ней, чувствуя облегчение от того, что вечер закончился.
Мартин смотрел на меня из гостиной. Вид у него был тошнотворно самодовольный, глаза мутные.
— Могу я сказать, что все это ты от меня уже слышала? — произнес он.
— Нет, не можешь. — Смириться и принять? Я попыталась добавить немного мягкости: — Он не сказал, что мне не следует ездить в город.
— Ну да, и уж точно не сказал, что следует. Но ведь именно для этого ты и завела весь разговор. Чтобы выставить меня в неприглядном свете.
— У тебя и без того это отлично получилось. Ты пьян и продолжаешь меня унижать. Да, и что там насчет концентрационных лагерей?
— Не меняй тему.
— Я хочу знать. — Во мне уже все кипело от гнева, и смирение обратилось в абстракцию. Если мы и дальше будем так продолжать, то вскоре перейдем на крик и разбудим Билли. — Не утруждайся, — бросила я отрывисто. — Ты пьян. Поговорим завтра.
Я прошла в столовую и начала убирать со стола. Мартин последовал за мной.
— Перестань. Ну, хватил чуток лишнего. Что с того?
Я собрала в стопку тарелки и понесла на кухню; Мартин не отставал. Язык у него заплетался, и ярость моя от этого лишь усилилась. Хотелось заорать: «Кто ты?» Стиснув зубы, я опустила тарелки в раковину.
— Завтра, — повторила я.
Открыв воду, я засыпала в раковину мыльный порошок. Мартин вдруг качнулся в мою сторону и поцеловал в шею. Я окаменела.
— Ну ладно тебе, — пробормотал он. — Не будь такой.
— Прекрати. — Я оттолкнула его.
— Да ладно же. У нас так давно не было… — Он схватил меня за запястье, и тогда я развернулась и влепила ему пощечину.
Голова его дернулась, очки едва не слетели с переносицы. Он дотронулся до щеки, где моя намыленная рука оставила красное пятно. Мы смотрели друг на друга. Впервые в жизни я ударила его.
— Мартин…
— Я иду спать. — Он отступил. — Ты права. Я выпил лишнего.
— Мартин…
Он поднял руки, словно предостерегая меня, и вышел из кухни.
Я закрыла глаза, но картина точно отпечаталась где-то под веками. Я снова увидела, как он покачнулся… красное пятно на щеке… съехавшие очки, изумление в глазах. Я принялась ходить по кухне, обхватив себя за плечи руками. Вернулась в гостиную, закуталась в шаль, попробовала представить одинокую жизнь никем не любимой разведенки, расплакалась, да так и уснула — вся в слезах.
Глава 23
Проснулась я от того, что Мартин тронул меня за плечо.
— Эви? — прошептал он. — Прости.
Я лежала лицом к спинке дивана и проснулась толчком, от его прикосновения.
— Я напился, но это не может служить оправданием моего поведения.
Нахлынули воспоминаниями о прошлом вечере.
— Мы оба вели себя ужасно, — пробормотала я, поворачиваясь к нему. — Почему ты никогда не рассказывал, что освобождал концентрационный лагерь?
Мартин отнял руку.
— Не хочу говорить об этом. Но за вчерашний вечер прошу прощения.
Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Я закрыла глаза, вспоминая сон, в котором пыталась надеть опаловые серьги. Во сне я с силой прижимала серьги к мочкам, но они соскальзывали, снова и снова.
После завтрака я занялась уборкой — перемыла посуду, протерла столы, отдраила полы — и протирала нефритового Ганешу на каминной полке, когда Билли легонько потянул меня за рукав:
