Элли Ньюмарк - Сандаловое дерево
— У вас восхитительная масала. Кудос, Эви.
Мы с Мартином переглянулись.
— Признаться, — сказала я, — карри готовил наш повар.
— А, так у вас есть повар… Просто я видел вас в кухне и решил… ну разумеется, у вас есть повар, и очень хороший. Попросите его как-нибудь приготовить для вас алу аур гоби ка салан.[23] Изумительное местное блюдо.
— Обязательно. — Я заметила, что гость даже не притронулся к баранине, и с ужасом подумала, что за двадцать проведенных в Индии лет он вполне мог стать вегетарианцем. Мне следовало бы спросить его об этом раньше.
— Значит, — промолвила я, разрезая отбивную на части, — вы не женаты?
— Нет, и никогда не был, — ответил он с набитым карри ртом. — Правда, когда вижу таких карапузов, как Билли, я был солгал, сказав, что не испытываю сожаления. Но, полагаю, всего в жизни и не получишь.
— Это правда. — Я отпила вина, подумав о том, как Мартин не разрешил мне съездить в Симлу. — Вот только не помню, чтобы я слышала такое от мужчины.
Мартин красноречиво хмыкнул, словно говоря: «Ты — жена и мать, ты хотела сюда поехать, и ты свое получила. Теперь у тебя прекрасный дом и несколько слуг. То есть — все».
— Простите. — Я встала. — Кажется, забыла выключить горелку.
Я быстро вышла в кухню, чтобы оказаться подальше от Мартина. Смирение. Я насыпала на поднос английских тоффи, одна из ирисок упала, я успела подхватить ее и сунула в рот. С минуту я стояла неподвижно, глубоко дыша, пока сердце не вернулось к привычному ритму.
Когда я вошла в столовую, Мартин рассказывал об университете.
— Знаю, они не поднимут в воздух истребитель, чтобы спасти мою семью, но не думаю, что они посмеют оставить нас в зоне боевых действий.
Уокер слушал его молча, водя языком по небу и постукивая пальцем по столу. Заскучал. Я поставила на стол поднос с ирисками, и Уокер тотчас же схватил одну и с хрустом разгрыз. Он выглядел довольным, и я подумала, что хотя бы с десертом не ошиблась.
— А вы пробовали индийские десерты? Все эти изумительные штуки с фруктами и специями.
Я тяжело вздохнула.
— Вы, Джеймс, достойный представитель своего народа. Не то что некоторые из проживающих здесь ваших соотечественников.
Он слегка уливленно глянул на меня:
— Так Лидия и Эдвард показались вам заносчивыми?
Я кивнула: мол, вы сами это сказали.
— Они не такие уж и плохие. — Уокер откинулся на спинку стула. — И должен предупредить вас, когда американец начинает с важным видом рассуждать о равноправии, ни один англичанин не удержится, чтобы не напомнить ему о неграх или индейцах. — Он шевельнул кустистыми бровями, и в его взгляде я прочла неприкрытый вызов. — Так что не будем об этом, хорошо? — Лицо его разгладилось и снова стало дружелюбным. — По большей части, живущие здесь англичане совершенно безобидны. Более того, мы сделали много хорошего — понастроили здесь школ, дорог и больниц. Живи и не мешай жить другим — вот наш девиз.
— Верно. — Мартин залпом допил вино и вылил себе в бокал остатки из бутылки. «Ради всего святого, Мартин, — подумала я, — смирись и прими».
— В Африке мы тоже оставили после себя много хорошего, — продолжал Уокер. — А когда я служил в Бирме…
— Вы служили в Бирме? — Мартин замер, точно испуганный олень.
Уокер кивнул:
— В конце войны. Сперва здесь, в Индии. В Дарамсале у нас был лагерь для итальянских военнопленных, но особо мы себя там не утруждали: кругом горы и джунгли, словом, деваться им было некуда. Нам оставалось лишь пересчитывать их каждый вечер, только и всего. Когда кто-то из них напивался арака и засыпал на чьей-либо веранде, мы сажали его под замок на недельку. Какой в этом был смысл? Когда началась война, я подумал, что могу принести куда больше пользы как зарубежный корреспондент. Вызвался добровольцем в Бирму.
— Я служил в Европе.
Уокер вдруг как-то обмяк, как будто сильно устал.
— Дерьмовое дело, — пробормотал он.
— Так вот. — Мартин одним махом осушил свой бокал, и я вздрогнула. — Я был там в самом конце. Помогал освобождать один из лагерей.
Я уставилась на него:
— Ты — что?..
Он никогда не говорил мне об этом.
Уокер крутил в пальцах ириску.
— Какой именно?
— А есть разница? — резко спросил Мартин.
— Да нет, наверно. Но я много чего слышал об этих освобождениях. Не самого хорошего.
— Вы и представления не имеете…
— Бирма тоже была не прогулкой в парке.
Между ними словно проскочила искра враждебности, и мне это не понравилось. С Мартином нельзя разговаривать про войну.
— Перестаньте, — сказала я. — Война позади, и это не лучшая тема для беседы за столом.
— Простите, Эви. Старые солдаты, сами понимаете. — Уокер еще раз посмотрел на Мартина, задержав взгляд несколько дольше, чем следовало. — Значит, вы у нас герой. Освобождали лагерь.
— Я этого не говорил.
Я выбила из пачки сигарету и чиркнула зажигалкой. Что происходит?
— О, не скромничайте. Все эти умиравшие от голода, замученные бедняги. Для них вы были настоящим героем.
— Просто делал свою работу.
— Я слышал, они были вне себя от радости, когда пришли союзники.
Мартин вдруг вскочил:
— Что, черт возьми… — Отойдя к буфету, Мартин налил себе скотча. — Да, Уокер. Да. Они были едва живыми. Паршивое зрелище. Дерьмовее некуда. Мы освободили их от фрицев, и за это они были нам признательны. Что еще вы хотите услышать?
— Мартин, что происходит? — Вечер явно свернул не туда, мне вдруг захотелось убрать со стола и начать мыть тарелки.
— Оставь, Эви.
— Оставить что? — Сигарета дрожала между пальцами. Они оба что-то знали про эти лагеря и, похоже, не собирались этим со мной делиться.
Уокер покрутил в руке пустой бокал.
— Вы, янки, с фрицами в этих лагерях не церемонились, не так ли? Особенно в Дахау. Я много чего слышал про Дахау.
— Вы даже не представляете, о чем говорите.
— Так просветите.
Мартин еще крепче сжал бокал, на шее у него напряглась жила.
Я встала.
— Довольно. Не знаю, что тут к чему, но война, слава богу, закончилась. Зачем, черт возьми, мы вообще говорим об этих концентрационных лагерях. Это просто неприлично.
Они молча уставились друг на друга. Наконец Уокер сказал:
— Простите нас, дорогуша. Конечно, вы правы.
Уокер вроде бы успокоился, зато Мартин, казалось, в любой миг был готов броситься в драку. Стакан в его руке подрагивал.
— Давайте перейдем в гостиную и выпьем кофе, — сказала я.
Чувствуя себя рефери в некой непонятной игре, я усадила их в противоположные углы гостиной и поставила пластинку — Дебюсси, музыку невесомую, как танцовщицы Дега. Когда Уокер уйдет, нужно будет обязательно расспросить Мартина об этом лагере. Я разгладила передник, подумав, что теперь-то уж точно вылитая мемсаиб, но мне было наплевать. И как только женщинам удается блюсти хорошие манеры, когда вокруг лишь зыбкость и агрессия?
